Не имея на руках собственно медицинских документов того времени и основываясь лишь на записях самого Розанова, сказать, так ли это в точности было, сложно, но тем не менее современные исследователи определенно называют заболевание Варвары Дмитриевны и рисуют следующую клиническую картину.
«Заражению сифилисом В. Бутягина подверглась в период замужества с М. П. Бутягиным, который “медленно погибал… от неизвестной причины… со страшной медленностью слепнул… коротко и бурно помешавшись, – помер”. Необходимо вспомнить исторический фон, на котором проходила жизнь этих людей. Во второй половине XIX века сифилис был широко распространен среди населения средней полосы России. Целые деревни страдали от “дурной болезни”. Значительная часть таких больных в допенициллиновую эру лечения сифилиса адекватного лечения не получала и если не гибла от поздних форм инфекции, то передавала заболевание своим потомкам. Чего стоят, хотя бы, названия деревень у Н. А. Некрасова в поэме “Кому на Руси жить хорошо” – Безносовка, Курносовка и т. п.[59] Зная причину трагического конца самой В. Бутягиной, несложно связать причину смерти ее бывшего мужа (из духовного рода) с сифилисом. Учитывая, что М. П. Бутягин скончался вскоре после женитьбы, оставив молодую вдову и двухлетнюю дочку, можно предположить, что он страдал заразной формой сифилиса. Клинические признаки заболевания – медленно прогрессирующая слепота и следующие за ней короткие и бурные психические нарушения – свидетельствуют о том, что М. П. Бутягин скончался от сифилитического поражения нервной системы. За сифилитическую этиологию его заболевания свидетельствует факт передачи сифилиса их потомству – дочери Александре. Заражению сифилисом от М. П. Бутягина подверглись только его жена и родная дочь Александра, у которой, вероятнее всего, был врожденный сифилис. Дети от брака с В. В. Розановым родились через 10–16 лет после рождения у Варвары Бутягиной первого ребенка. При этом ни они, ни сам В. В. Розанов сифилисом от В. Бутягиной уже не заразились. Как это объяснить? Скорее всего, сифилитическая инфекция у В. Бутягиной к моменту брака с В. В. Розановым в 1891 г. (через 8 лет после рождения зараженного плода) носила поздний характер… Трагизм судьбы В. Бутягиной состоит в том, что если бы на этом этапе ее заболевания было начато энергичное противосифилитическое лечение, то последующей катастрофы не произошло бы. История болезни В. Бутягиной – классический пример врачебной ошибки, которая, как это ни прискорбно, не редкость и в наши дни! Ошибка корифеев неврологии стоила жизни жене В. В. Розанова, принесла философу “неподдельное горе и реальное страдание”, вызвала осуждение и негодование…»
Надо признать, выглядит это все достаточно убедительно, и к этой печальной истории болезни стоило бы добавить случай с «первой» Надей, родившейся в 1892 году и умершей год спустя от менингита – болезни, которая с большой долей вероятности была следствием именно нейросифилиса, передавшегося девочке через плаценту матери. В сущности, то же самое грозило всему потомству Варвары Дмитриевны и Василия Васильевича, вот почему рождение у них вслед за этим пятерых здоровых детей стало настоящим чудом. Однако за это чудо мать заплатила жестокую цену, да и для самого Розанова то обстоятельство, что он женился на прекрасной, очень религиозной, происходившей из известного церковного рода (одним из предков В. Д. Бутягиной был знаменитый проповедник архиепископ Иннокентий Борисов) и рожденной по обету, богоданной женщине[60], которая в юности заразилась от своего первого мужа, сына священника и брата священника, дурной болезнью[61], о чем юной девой она наверняка помыслить не могла в самом кошмарном сне, – все это стало самой жуткой гранью его жуткой судьбы, на фоне которой действительно кажутся мелкими все литературные распри и дрязги, все нападки на В. В. хоть Владимира Соловьева с его Иудушкой, хоть Петра Струве, хоть Корнея Чуковского, хоть Новоселова, хоть Ильина, хоть епископа Гермогена, хоть Гиппиус и Мережковского, Венгерова и Андреева, хоть зоилов и ортодоксов современных. Все это так, между прочим…
«Не спас я мамочку от страшной болезни. А мог бы. Побольше бы внимания к ней, чем к нумизматике, к деньгам, к литературе.
Вот одна и вся моя боль. Не “Христос”, нисколько.
“Христос” и без меня обойдется. У него – много. А у мамочки – только я.
Я был поставлен на страже ее. И не устерег. Вот моя боль», – писал Розанов в «Уединенном», а в письме Флоренскому признавался: «Друг мой: вот как помню себя, с гимназии – грусть, грусть, тяжело, тяжело. Ведь мы с мамочкой никогда “не погуляли”. Первая половина жизни (лет 10) – нужда до того горькая, страшная, до того
Важно еще и то, что Розанов о характере и происхождении болезни жены знал, как знала это и она сама, как знала и ее старшая дочь. «Я Вам не говорил, чем она больна: ее муж, – любимейший, – умер от (Карпинский по признакам) прогрессивного паралича на почве сифилиса, и она получила заражение, павшее на мозг же, и у нее произошла сухотка спинного и головного мозга!! Отсюда получилось, ранее, в 45 лет “перерождение” всех кровеносных сосудов, т. е. склероз, состарение их, и миокардит, т. е. воспалительный процесс мускульной ткани сердца, а на почве перерожденных сосудов произошел в 47 лет удар: когда закрылась проходимость некоторых кровеносных сосудов в мозгу. И это открыть через 30 лет после заражения!! Теперь уже все запоздало, и она несчастная изуродована: вся левая сторона тела полувисит, ослаблена, с потерею чувствительности и ослабленной способностью движения. Вся жизнь испорчена медицинским недосмотром. И тут, конечно, виноват муж, который должен за всем смотреть, должен бы ее сохранить. Вот мой ужас… Вот и радость денег, смысл денег, нравственность денег, а также и объяснение: почему это “учителя в Ельце Б. привел в дом Рудневых”, и вся наша история. Шурочке тогда б. 7 лет. Что бы они обе стали делать без меня, и мать, с tabes cerebro spinalis (сухотка головного и спинного мозга, от 1-го мужа, + от прогрессивного паралича), и эта Шурочка, инвалид в работе, с 30 лет, имея домик, приносивший при постояльце – Юр., при 3-х нахлебниках – “их хлеба и сами (3 женщины) прокармливаемые”.
Ужас. Ужас».
И еще один «опавший лист»:
«Моя страдалица. И опять говорила: “Я снова видела во сне Михаила Павловича. Так ясно. И он спрашивал: скоро ли ты, Варюнчик, придешь ко мне? Я жду тебя”».
Это и был первый муж Варвары Дмитриевны, в которого она была с детства влюблена, за которого вышла замуж фактически против родительского благословения и который стал причиной всех ее бед. Почему, что и как там произошло, каким человеком был на самом деле Михаил Павлович Бутягин, какой была в молодости Варвара Дмитриевна, мы не знаем и вряд ли узнаем. Младшая дочь Розановых Надежда писала: «Кажется, мама молоденькой страстно любила танцевать», что, конечно, не совсем вяжется с образом благочестивой православной юницы, которую мама забрала из гимназии за четверку по поведению, но еще меньше увлечение танцами юной девы может считаться серьезным грехом. Да и была ли эта страсть к танцам на самом деле? Розанов в «Уединенном» цитировал слова своей тещи: «Варя никогда не была веселая. Бывало, в девушках – все шумят, возятся. Она сидит где-нибудь отдельно, в уголку».
Что же касается виновника ее несчастья Михаила Бутягина, то известно о нем лишь то, что он был старше жены на двенадцать лет, работал учителем (правда, не в гимназии, а в церковно-приходской школе), и, возможно, его болезнь была трагической случайностью. А может быть, опасения родных Варвары Дмитриевны относительно выбора дочери возникли не на пустом месте и родители хотели уберечь «хорошую девочку» от взрослого «хулигана». Но она их все равно ослушалась, и Розанова это восхищало.
«“Верность” В-ри замечательна, – писал он в «Смертном»: – ее не могли поколебать ни родители, ни епископ Ионафан (Ярославль), когда ей было 14 лет и она полюбила Мих. Павл. Бутягина, которому была верна и по смерти, бродя на могилу его (на Чернослободском кладбище, Елец)… И опять – я влюбился в эту любовь ее и в память к человеку, очень несчастному (болезнь, слепота), и с которым (бедность и болезнь) очень страдала.
Ее рассказ “о
Моя В-ря одна в мире».
Все это так, но справедливости ради, архиепископ Ионафан (в миру Иван Наумович Руднев), родной и очень заботливый дядя Варвары Дмитриевны[62], впоследствии действительно корил свою племянницу в одном из писем за то, что «жизнь ее прошлая и настоящая была нехороша». А самому В. В. писал в январе 1899 года в том же духе: «Прошедшее у вас и Вари было нехорошо. Если первая ваша жена жива: то вам трудно достигнуть счастья и благополучия…»
Вы – гениальны!
Михаил Пришвин, которого Розанов некогда изгнал из Елецкой гимназии и с которым неожиданно для себя встретился на одном из заседаний Религиозно-философского общества в Петербурге, написал в своем великом Дневнике о том, что счастье – это измерение жизни в ширину, несчастье – в глубину.
Его учителю досталось с лихвой изведать и то и другое, и, наверное, не случайно именно в годы болезни жены («“Вот и я теперь убогая” – у нее при обильно текущих слезах,