а там будто В. Д. поднимается:
вернулась!
– Варвара Димитриевна! – сказала она крепко, как зазвенела, – мы вас не застали.
И вдруг В. В., ну это мгновенно, ну, как мыш, пысь —
И только слышно, как там, на самом на верху, дверью хлопнул.
И опять горло и голосу нету и скорей халат и лечь бы уж…»
Все счастливые семьи…
Это было, конечно, славное для В. В. время. Так долго шедший к успеху, к признанию, столько испытавший и потерявший на этом пути, не раз остававшийся в жизни на второй год при том, что эти годы ему никто не возвращал, он много работал, общался с самыми разными людьми, здоровье его не подводило, вдохновение не оставляло и силы не покидали. «Розанов говорил мне: когда я не ем и не сплю, я пишу», – записал позднее в дневнике К. Чуковский, а сам В. В. писал в «Мимолетном»: «…ни одной вялой строчки на таком неизмеримом протяжении всех трудов и с 1882 г. (кончил университет) – ни одной вялой, безжизненной, плетущейся строки.
Удивительно. Вполне удивительное горение. Сколько же было “запасено в мне дров”, чтобы сложить такой чудовищный костер. Целая барка, “беляна”, как на Волге, и еще – дрова, дрова, березовые, чтобы ярко пылали.
Елового – ни одного.
Удивительно.
Я думаю – удивительно и прекрасно.
“Я, м. б., и глуп, но во мне б. очень много дров”».
Но главное было даже не это творческое горение, а то, что осуществилась семейная утопия, которая и была целеполаганием и сверхзадачей всех розановских писаний. Как ни трудно приходилось порой его жене с таким непростым спутником жизни, у самого Василия Васильевича получилось именно то, о чем он мечтал и к чему стремился. Счастливый отец, любимый муж, авторитетный отчим, добытчик, кормилец, настоящий глава семьи. Его радовали дети, каждый со своим характером, своими любимыми игрушками, привычками, жестами, талантами, детскими обидами, шалостями, ревностью, и ему так нравилось за всем этим наблюдать, их любить и чувствовать любовь детей к себе.
«“Штопаные чулки” моих детей – мое оправдание в мире, и за них я пройду в Царство Небесное, – писал он позднее в «Сахарне». – Это было лет 6 назад, пожалуй, – 10.
Перед мамой лежала груда чулочков, и, подняв одну пару, мама сказала:
– Ты видишь, больше нельзя носить.
Я всегда сердился на покупку всего носильного. “Одевать” нас должен Бог и “погода”. “Платье – глупости” (в сущности, необходимы квартира и еда).
Лениво я взял чулок. И что́ же увидел:
Большими, мягкими, как подушечка, штопками (“штопали чулки”), как пятаками или как сосисками (продолговаты), были усеяны не “пятка”, не “носок”, что естественно и ожидается, но самое