Его визит был очень своевременным, так как я был рад побеседовать с ним перед встречей с Ллойд-Джорджем. Узнав о цели моей поездки, Набоков тщательно и подробно изложил взгляды различных официальных деятелей на положение в России, но его слова звучали не очень утешительно. Во всем, что он говорил, явственно звучала пессимистическая нотка, смутно проглядывавшая в его отчетах об отношении Великобритании к России. И в первую очередь он не питал ни малейшей уверенности в успехе моей миссии. Между прочим, так же относился к ней и Гавронский, который долго жил в Лондоне и был отлично осведомлен о местных настроениях.
На следующий день в 9 часов утра мы прибыли на Даунинг-стрит, 10, и постучались в дверь небольшого дома, ничем не отличавшегося от соседних зданий. Эта короткая и узкая улочка в действительности являлась сердцем Британской империи, а дом № 10, вероятно, столь же часто упоминался в политическом мире того времени, как в наши дни – Белый дом. Здесь размещалась официальная резиденция британских премьер-министров, и в течение двух веков этот дом служил сценой исторических решений, определявших судьбу не только Англии, но и всего мира.
Когда мы вошли, нас встретил Филип Керр и проводил в кабинет премьер-министра. Я оказался лицом к лицу с невысоким, коренастым человеком с копной белоснежных волос, благородным челом и маленькими пронзительными, сверкающими глазами, оживлявшими моложавое, румяное лицо. Премьер-министр сердечно приветствовал нас, словно мы были старыми друзьями, с которыми он давно не виделся. Его поведение сразу же создало приятную и умиротворяющую атмосферу, свободную от всяких формальностей.
Не могу дословно передать нашу часовую беседу, поскольку она велась через переводчика и не стенографировалась. Поэтому ограничусь лишь сутью своих слов и совершенно неожиданного ответа Ллойд-Джорджа.
Вкратце описав ход войны в России, падение монархии, попытки восстановить государство и боеспособность армии, я сказал, что все это осталось в прошлом. На данный момент положение в России можно определить следующим образом: Центральная Россия захвачена большевиками, которые заключили сепаратный мир с Германией и пользуются германской финансовой и военной помощью в борьбе со своими соотечественниками, хотя большинство населения не признало ни Брест-Литовский договор, ни большевистскую диктатуру.
Власть большевиков не распространяется на Сибирь – более того, в Томске сформировано местное демократическое правительство. В Поволжье члены Учредительного собрания, главным образом эсеры, создали демократический антибольшевистский центр и при содействии чешских легионеров[169] начали боевые действия против большевиков. С большевиками уже воюют донские и кубанские казаки. Все Поволжье вплоть до Самары и до Урала свободно от большевизма. На юге благодаря совместным усилиям генералов Алексеева и Деникина (Корнилов погиб в апреле) создана Добровольческая армия, уже вступившая в соприкосновение с наступающими большевиками. Украина до сих пор находится под властью немцев, но и там спорадически вспыхивают народные восстания.
Я сообщил Ллойд-Джорджу, что в момент моего отъезда из Москвы в стране существовали два политических центра, оба они пытались сформировать новое коалиционное правительство и создать добровольческую армию, политически связанную с Национальным центром.
Целью ныне формирующегося правительства является продолжение войны на стороне союзников, освобождение России от большевистской тирании и восстановление демократической системы. Представители союзников в России обещали свою поддержку, и на данный момент для союзных правительств жизненно важно сохранять тесные связи с антибольшевистской и антигерманской Россией. Более того, необходимо решить, каким образом русская нация сможет внести наилучший вклад в военные операции Тройственного союза. Но подобный вклад возможен лишь в том случае, если союзники де-факто признают новое правительство и если представители союзников в России будут действовать сообща.
Я допускал, что Ллойд-Джордж может быть не вполне осведомлен о быстро развивающихся событиях в России и о политике тамошних британских и французских представителей. Мое впечатление подтверждалось многочисленными вопросами, заданными мне британским премьер-министром; я отвечал на них откровенно и подробно.
Наступил момент, когда Ллойд-Дкордж должен был отправляться в палату общин, и он распрощался, не высказав личного мнения о том, что я сообщил ему. Он предложил мне как можно скорее встретиться с военным министром его правительства лордом Мильнером, а затем неожиданно добавил, будто эта мысль только что посетила его:
– Через несколько дней я отправляюсь в Париж на совещание Верховного совета союзников в Версале. Почему бы вам не поехать со мной? Вы получите приглашение в Версаль.
В тот же день, произнося речь в палате общин, Ллойд-Дкордж помимо прочего упомянул, что утром лично получил благоприятные известия из России.
Дом 10 по Даунинг-стрит мы покинули в хорошем настроении и с ощущением успеха. Моя миссия началась превосходно – всего через несколько дней вся «Большая пятерка» получит из первых рук отчет о ситуации в России.
Стояло чудесное солнечное утро. Мы решили пройтись пешком, и по дороге я заглянул в русское посольство и попросил Набокова как можно скорее сделать для меня паспорт, поскольку я прибыл в Англию без каких-либо документов и не имел удостоверения личности для поездок за пределы Британских островов. Набоков иронически поздравил меня с неожиданным оборотом событий и пообещал назавтра же выдать мне дипломатический паспорт. Вернувшись в дом Гавронского, я обнаружил телефонограмму о том, что лорд Мильнер примет меня в 6 часов тем же вечером.
У меня возникло ощущение, что, посылая меня к военному министру, Ллойд-Джордж намеревался оказать косвенное влияние на военную политику моей страны. Катастрофические плоды этой политики пришлось пожинать уже во время корниловской авантюры, но у меня не было ни желания, ни права говорить об этих трагических событиях с лордом Мильнером. В конце концов, меня послали с конкретной целью политические организации, стремившиеся объединить все силы ради спасения отечества.
Лорд Мильнер, типичный представитель Викторианской эпохи, принял меня с ледяной учтивостью. Он внимательно выслушал мои слова, время от времени задавал вопросы, но не сделал никаких замечаний и ничем не проявил своих мыслей. Но я все равно прекрасно понимал, о чем он думает.
Несколько лет спустя я встретился с Ллойд-Джорджем, который уже лишился власти, и мы разговорились о былых временах. Под конец разговора я откровенно спросил его, почему Антанта во время существования Временного правительства систематически поддерживала все военные заговоры, направленные на установление диктатуры в России. Ллойд-Джордж уклонился от прямого ответа, заявив, что ничего об этом не знает. Но если бы это было правдой, продолжил он, то значит, британское министерство снабжения и военное министерство вели собственную частную войну.
Вскоре после моих визитов к премьер-министру и лорду Мильнеру всемирная печать сообщила о моем прибытии в Лондон. Секрет раскрылся, и, должен добавить, крайне несвоевременно, поскольку не было смысла привлекать внимание общественности к моей поездке и возбуждать праздное любопытство до тех пор, пока не прояснятся результаты моих переговоров в Лондоне и Париже. Однако было уже поздно.
Сразу же после моего прибытия в Лондон (20 июня 1918 г.) ко мне из Парижа приехал Поль Пенлеве, блестящий французский математик и государственный деятель. В 1917 г, после катастрофы с Нивелем, он стал военным министром в кабинете Рибо, а затем был премьером Франции до прихода к власти Клемансо. Прежде я никогда не встречался с Пенлеве, но, поздоровавшись со мной, он сказал, не тратя слов, что, узнав о моем прибытии, понял, что немедленно должен повидаться со мной и лично сообщить, какое колоссальное значение для окончательной победы союзников имело прошлогоднее русское наступление. Он подчеркнул, что не все на Западе понимают это.
Пенлеве сообщил мне, что генерал Алексеев и большинство французских военачальников и государственных деятелей пытались убедить генерала Нивеля отложить генеральное наступление до тех пор, пока Русская армия не восстановит боеспособность[170], и что он сам, как военный министр, с согласия Рибо настаивал на этом. Однако Нивель решительно отказался отложить наступление, пригрозив уйти в отставку.