Так случилось, что через день или два после тягостного разговора с Набоковым ко мне зашел Альбер Тома, как он поступал всякий раз, бывая в Лондоне.
Внезапно прервав разговор о текущих событиях, я задал ему вопрос, ответа на который не мог найти, – вопрос, который еще более озадачивал меня после ссоры с Набоковым.
– Скажите мне, – спросил я, – какова цель интервенции союзников в Россию? Что за ней кроется такого, чего я не в состоянии понять?
Тома несколько минут напряженно смотрел на меня, а затем, явно занервничав, начал мерять шагами комнату. Наконец он остановился передо мной и после тягостной паузы сказал:
– Что ж, слушайте! Вы должны знать, но только вы один.
Я пообещал ему, что все его слова сохраню в строжайшей тайне. Он уселся в свое кресло и начал говорить четким, невыразительным тоном, отчего каждое его слово становилось еще более ужасным… И когда наконец он закончил, мне раскрылась вся тайна.
В конце 1917 г., через два месяца после большевистского переворота в Петрограде, представители французского и британского правительств (лорд Мильнер и Роберт Сесил со стороны Великобритании, Клемансо, Фош и Пишон со стороны Франции) заключили совершенно секретное соглашение о разделе на сферы влияния западных областей «бывшей Российской империи» с преимущественно нерусским населением. Согласно этому соглашению сразу же после победы в войне Англия превращала в свои протектораты прибалтийские губернии и прилегающие острова, Кавказ и закаспийские регионы, а Франция получала Украину и Крым.
В этом заключалась суть ужасного рассказа Тома о намерениях союзников в отношении России.
Слушая Тома, я неожиданно вспомнил слова Клемансо и тогда впервые осознал, что еще до подписания Брест-Литовского договора, в момент заключения перемирия между Германией и большевиками, союзники посчитали, что отныне свободны от любых обязательств перед Россией.
В 1914 г., в начале войны, Россия, Великобритания и Франция заключили формальное соглашение о том, что никто из них не подпишет сепаратный мир с Германией. Нарушив этот договор, Россия предала своих союзников. Тем самым она вышла из состава союза, который выиграл войну без ее помощи.
Поскольку Россия пошла на сепаратный мир с общим врагом, который капитулировал после выхода России из союза, все русские территории, переданные Германии в соответствии с Брест-Литовским договором, должны были считаться собственностью ее бывших союзников по праву завоевания.
Россия сама лишила себя привилегии участвовать в мирной конференции, поскольку ее нельзя было считать ни державой-победительницей, ни «освобожденной» нацией.
Таким образом, предательство России Лениным и его сообщниками позволило союзникам фактически относиться к России как к побежденной стране и обернуть ситуацию себе на пользу в своих планах по изменению баланса сил после капитуляции Германии. Русские границы, согласно этим планам, должны были соответствовать границам допетровской Московии, а от Западной Европы ее отделял бы пояс малых и средних государств, находящихся под защитой держав-победительниц.
Интервенция союзников в «бывшую Российскую империю» преследовала именно эти цели. В западных провинциях, утраченных Россией по Брест-Литовскому договору, они поддерживали и укрепляли новые независимые государства, а в самой России собирались установить стабильное правительство, готовое признать продиктованные ему границы.
После капитуляции в Брест-Литовске и заключения предательского сепаратного мира союзники России выступили с официальным заявлением о том, что они никогда не признают этот мир. Это заявление с ликованием встретили все русские, также отказывавшиеся признавать договор. Никто не сомневался в цели этого заявления; все считали, что, как только война закончится, мирный договор, как и его последствия и для Запада, и для самой России, будут полностью аннулированы.
Именно эта твердая вера в неизбежный крах Брест-Литовского мира подвигла союзников и тех русских деятелей, которые не признавали его, создать Уфимскую директорию, чтобы она способствовала окончанию войны и на мирной конференции работала бок о бок с союзниками по установлению нового международного порядка.
Единственной целью моей поездки в Лондон и Париж и моих переговоров с руководителями Великобритании и Франции было обеспечить российской нации ее законное место на мирной конференции – или, выражаясь по-иному, ускорить признание союзниками нового национального правительства, без которого России никогда бы не позволили участвовать в конференции.
Тем не менее признание Директории западными правительствами неоднократно откладывалось до тех пор, пока ситуация после моего разговора с Тома не стала абсолютно нетерпимой, в первую очередь потому, что быстро приближался час окончательного краха центральных держав. Прибытие в Омск адмирала Колчака и генерала Нокса стало лишь последней соломинкой. Больше я не мог молчать…
Вскоре после того, как Альбер Тома вернулся в Париж, я послал ему статью под заглавием «Союзники и Россия», которая была издана в очень популярной вечерней газете «Л’Информасьон». В статье говорилось:
«Война окончена. Представители победившей стороны уже собрались, чтобы определить условия мира и продиктовать их Германии. Представители будущих правительств и будущих государств были весьма справедливо приглашены на совещание. Но где же Россия? Почему не слышен голос России?