Носильщиков не было видно, как и извозчиков перед вокзалом. Трамваи не ходили. Я пошел пешком, с чемоданом в руке, окруженный толпой пассажиров с узлами, мешками и корзинами. В те тревожные времена пешеход, нагруженный баулами или чемоданами, не вызывал ни у кого удивления. Это был наилучший способ остаться незамеченным. Никто из милиционеров или сыщиков не обратил бы внимания на бородатого «врага народа № 1», скромно бредущего по Литейному проспекту, волоча тяжелый чемодан.
Не имея понятия о том, куда направляться, я шел по Литейному проспекту, свернул на Бассейную улицу и оказался на 9-й Рождественской. Я даже не заметил, какой длинный путь преодолел, пока не добрался до квартиры своей тещи. К счастью, на улице было пусто, а слуги отсутствовали. Но мы решили, что слишком рискованно оставаться в такой близости от улицы, где располагался штаб моей фракции в Думе и где меня хорошо знали. В тот же вечер меня переправили в дом на дальней окраине Васильевского острова.
Там я довольно долго жил в квартире женщины-врача, чей муж, тоже врач, служил в армии. Она без колебаний предоставила мне жилье, хотя осознавала всю грозившую ей опасность и, подобно старикам Болотовым в лесном домике, трогательно заботилась обо мне. Ни разу она и виду не подала, что понимает, какому риску себя подвергает. Она покидала дом рано утром, и я до позднего вечера оставался один в пустой квартире.
Не припомню тех обстоятельств, при которых мне в руки попала стенограмма моих показаний в Чрезвычайной комиссии по расследованию дела Корнилова. Такой неожиданной возможностью написать правду об этом деле нельзя было не воспользоваться. В наше время истину признали сами участники заговора (см. главу 21), но в тот момент достоверные факты не были известны ни широкой публике, ни в политических кругах. Перечитывая свои показания, я словно наяву заново переживал те дни и смог воссоздать все события и пролить новый свет на некоторые их аспекты. Моя книга «Дело Корнилова» вышла летом 1918 г. в Москве.
Я поставил перед собой цель не только отмежеваться от изменника Корнилова, но и нейтрализовать наиболее мощное орудие большевистской пропаганды, расколовшее единство демократических сил.
Однажды, работая над рукописью и пытаясь воссоздать атмосферу, царившую в России прошлым летом, когда новая и лучшая жизнь еще казалась возможной, я неожиданно услышал с улицы звуки военного оркестра и гул голосов. Я подошел к окну и увидел довольно жалкое зрелище – по улице шла редкая и угрюмая толпа, «праздновавшая» 1 мая. Рабочие несли знамена, но в шествии не чувствовалось никакой праздничности. Ничто не свидетельствовало о радости пролетарской победы. На меня нахлынули воспоминания о 18 апреля (1 мая) 1917 г. «Капиталистическое правительство» объявило 1 мая национальным праздником. Все заводы, фабрики, правительственные учреждения и магазины были закрыты. Тысячи рабочих, солдат, матросов, служащих, людей самых разных профессий шли со знаменами и пели под звуки оркестров русскую Марсельезу. По всему городу проходили тысячи митингов; это было радостное и праздничное событие.
Незадолго до моего возвращения из Финляндии Совет народных комиссаров перебрался в Кремль (9 марта 1918 г.). Все центральные политические комитеты, руководящие органы крестьянских организаций, профсоюзов и пр. переехали в Москву вслед за правительством. Петроград опустел и политически умер.
Выслав моим друзьям в Москве рукопись, я решил, что нет смысла более оставаться в пустом Петрограде, тем более что человеку, ушедшему в подполье, нельзя слишком долго находиться на одном месте.
Пока я тихо жил в Петрограде, Россию охватила жестокая гражданская война. Зимой 1917/18 г. сражения разгорелись между донскими казаками и Добровольческой армией, с одной стороны, и Красной армией, с другой. По условиям Брест-Литовского мирного договора германские войска оккупировали прибалтийские государства и Украину. Власть большевиков пока еще не установилась в Сибири. По всей России повседневным событием стали крестьянские восстания. Члены разогнанного Учредительного собрания нелегально собрались в Самаре, замышляя свержение местного советского правительства и создание Комуча – Комитета Учредительного собрания, который бы повел вооруженную борьбу с узурпаторами. Я решил поехать в Москву и связаться с друзьями в надежде прорваться оттуда через большевистские линии на восток, в Поволжье или в Сибирь. Подготовка отъезда в Москву не заняла много времени.
На Николаевском вокзале в ожидании ночного поезда на Москву нас собралось трое. Меня сопровождали мой друг В. Фабрикант и крупный чиновник из Министерства земледелия, с которым я никогда прежде не встречался. Нам обещали отдельное купе. Но, сев на поезд, мы застали в отведенном для нас купе человека весьма респектабельного вида. Незнакомец, не принимая участия в нашем разговоре, забрался на верхнюю полку и вскоре захрапел. Мы остались внизу, обсуждая события, произошедшие в Министерстве земледелия летом и осенью. Забывшись в пылу разговора, мы заговорили в полный голос и лишь глубокой ночью внезапно вспомнили, что с нами едет четвертый пассажир. С верхней полки не доносилось ни звука. Успокоившись, мы устроились на нижних полках и тут же заснули.
Когда мы проснулись, уже рассвело и поезд приближался к Москве. Верхняя полка была пуста. Мы сильно встревожились, пусть даже наши подозрения были беспочвенными. Однако на всякий случай мы с Фабрикантом решили сойти с поезда, когда он замедлит ход на окраине города, в то время как наш третий спутник доедет вместе с нашим багажом до вокзала. Пеший путь из пригородов в центр Москвы занял много времени. После петроградского запустения улицы Москвы выглядели очень оживленными и многолюдными. Казалось почти невероятным, что за нами никто не следит. Если наши предположения были верны и попутчик вправду выдал нас, то чекисты в этот самый момент уже ждали нас на вокзале.
Мы шли по улицам с беззаботным видом, чтобы не привлекать внимания, а один раз даже затесались в толпу людей, чтобы прочитать очень любопытное объявление о выходе в свет первого номера «новой интересной политической газеты «Возрождение», который появится 1 июня». В списке редколлегии и сотрудников газеты было множество знакомых имен – в большинстве своем социалистов-революционеров, принадлежавших к так называемому правому крылу. В объявлении упоминалось также, что «в «Возрождении» будут опубликованы мемуары А.Ф. Керенского». У меня стало спокойно на душе при известии о том, что моя рукопись получена своевременно и готовится к печати.
Не знаю, потому ли, что мои короткие прогулки в Петрограде всегда совершались по ночам, а сейчас стоял прекрасный весенний день, или из-за бодрящего городского воздуха, но в это чудесное утро меня неожиданно покинуло чувство постоянного напряжения. Я испытывал облегчение и был полон надежд. Наконец, мы добрались до места назначения – квартиры Е.А. Нелидовой, располагавшейся в районе Арбата, у Смоленского рынка. Нелидова встретила нас как старых друзей, хотя прежде мы никогда не встречались.
После обеда Нелидова и Фабрикант разработали для меня распорядок, определили «приемные часы» и заявили о своей готовности наладить необходимые связи. Несмотря на всю серьезность наших намерений, наш разговор был таким непринужденным, будто мы обсуждали какое-то светское мероприятие.
Я не мог не спросить Нелидову, не боится ли она подвергаться такому риску. Ее ответ дал мне объяснение и случившейся у меня смене настроения. Судя по всему, жизнь в Москве отличалась изрядной необычностью. Советское правительство только-только завершило переезд в Кремль и по-прежнему находилось в процессе реорганизации. Пресловутая Лубянская тюрьма еще не стала неотъемлемой частью системы, и работали в ней в основном добровольцы. Хотя аресты, обыски и расстрелы стали делом вполне привычным, все это было плохо организовано и проводилось небрежно.
Усилению неразберихи всячески способствовали и немцы. Чека Дзержинского работала бок о бок с соответствующей германской службой, и они поддерживали тесные контакты. Ленин занимал Кремль, а немецкому послу барону фон Мирбаху отвели особняк в Денежном переулке, который круглосуточно охранялся германскими солдатами. Средний гражданин пребывал в убеждении, что пролетарский режим на деле подчиняется Мирбаху. Его засыпали жалобами на действия Кремля, защиты Мирбаха искали монархисты всех политических оттенков. Берлин придерживался мудрой политики: кремлевские вожди получали финансовую помощь, но одновременно раздавались авансы монархистам крайнего толка на тот случай, если большевики окажутся «ненадежными». Кроме того, монархистов поощряли и в Киеве, где по милости германского кайзера гетманом независимой Украины стал бывший генерал Скоропадский. Под эгидой германского верховного комиссара Скоропадский при каждой возможности щедро демонстрировал свои монархические симпатии.
Свой вклад в общий хаос вносили и центральные комитеты самых влиятельных антибольшевистских и антигерманских социалистических, либеральных и консервативных партий, которые занимались своей деятельностью под самым носом у кремлевских правителей.
Вожди этих организаций нередко встречались с различными представителями союзников России, чей дипломатический ранг зависел от того, какое значение «союзники» придавали конкретной организации. Само собой разумеется, что все эти организации вели подпольную работу. В то время благодаря неэффективности тогдашней системы Чека это было сравнительно несложно. В секретных встречах принимали участие даже лица, разыскиваемые большевиками – включая меня. Однако стоит ли говорить, сколько авантюристов и агентов разведки внедрились в бесчисленные комитеты, организации и «миссии». Этот политический хаос пришел к печальному концу после восстания левых эсеров, убийства барона фон Мирбаха, неудачного покушения на жизнь Ленина и бесчеловечной казни тысяч заложников. Но все это еще было впереди.
В то время вести подпольную работу в Москве было гораздо легче, чем в Петрограде, и ни организация встреч в квартире у Нелидовой, ни мои посещения других подпольных собраний не составляли никакого труда. Сейчас мне самому кажется совершенно невероятным, чтобы меня бесстрашно навещала заклятый враг Кремля Екатерина Брешковская, известная как «бабушка русской революции». Однажды вечером, когда я провожал ее домой, мы даже миновали дом барона фон Мирбаха.
Я рассказал Брешко-Брешковской, что привело меня в Москву, и поведал ей свои планы пробраться на Волгу. Но она спокойно ответила: «Они вас не пустят». Под словом «они» она имела в виду членов ЦК партии эсеров, с которыми порвала из-за их отношения ко мне. Она была знакома с настроениями в левых кругах и очень подробно рассказывала мне об их внутренних разногласиях, ненадежности их положения и о хаотическом состоянии их организаций.