Не помню точной даты этого разговора, но знаю, что он состоялся после встречи с Борисом Флеккелем, моим юным сотрудником из Петрограда, замечательным и целеустремленным человеком. Он тоже собирался отправляться в Поволжье и радовался возможности поехать туда вместе со мной. Он начал необходимые переговоры, но через несколько дней явился печальный и подавленный, сказав мне только, что возникли «затруднения». Очевидно, некоторые партийные вожди не одобряли моих планов. Вскоре я узнал причины их неодобрительного отношения к моему намерению ехать на Волгу. В то время «Союз возрождения России» занялся важной политической работой. Я узнал о существовании этой организации еще в Петрограде, но имел лишь смутное представление о ее деятельности и целях. После Октябрьской революции и Брест-Литовского мирного договора все крупные политические партии раскололись на бесчисленное множество фракций, нередко враждебных друг другу. «Союз возрождения России» был организацией единственной в своем роде, а не обычной коалицией демократических и социалистических партий. Некоторые члены «Союза» принадлежали к партии народных социалистов, другие к эсерам, кадетам, плехановской группе «Единство», к кооператорам и т. д. Их объединял общий подход к фундаментальной проблеме и осознание необходимости согласованных действий для ее решения. Они верили, что национальное правительство должно быть создано на демократических принципах в как можно более широком смысле и что в сотрудничестве с западными союзниками России следует восстановить антигерманский фронт. За восстановление фронта решительно выступали не только политические сторонники «Союза» – эта идея находила единодушную поддержку и в тех партиях, к которым принадлежали его члены. В той же струе проходила деятельность Национального центра – организации, в которую входили кадеты, а также умеренные и даже консервативные группы, не признававшие Брест-Литовского мирного договора и готовые сотрудничать с «Союзом» ради достижения общей цели. Национальный центр был тесно связан с Добровольческой армией генералов Алексеева и Деникина. Я являлся горячим приверженцем идеи о приемлемом национальном правительстве и активного военного сотрудничества с союзниками с учетом текущих обстоятельств и считал работу «Союза возрождения России» исключительно важной для страны. Я не собирался ни вмешиваться в деятельность «Союза», ни давать повод для разногласий между двумя этими патриотическими организациями, у которых и так хватало идеологических затруднений. Меня питала уверенность в том, что после всех ужасных испытаний обе стороны преодолеют свои трудности и предрассудки, объединившись в любви к народу и в исполнении своего долга перед государством, и что такие выдающиеся люди, как генерал Алексеев, Чайковский (народный социалист), Астров (кадет), Авксентьев (эсер) и прочие восстановят истинную государственную власть на фундаментальных принципах духовной и политической свободы, равенства и социальной справедливости, провозглашенных Февральской революцией.
По этой причине я принял предложение «Союза возрождения России» отправиться за границу и вести с союзниками переговоры на условиях, выдвинутых «Союзом».
Впоследствии термин «интервенция», упоминавшийся в тех пунктах условий, которые имели отношение к войне, привел к различным недоразумениям. В иностранных – и даже в некоторых русских – кругах его понимали как призыв к «вмешательству во внутренние дела России». Однако согласно статье 3 этих условий такая интервенция признавалась недопустимой. Фактически под интервенцией понимался призыв к союзникам продолжать боевые действия на Русском фронте на основе равного партнерства. По просьбе Франции на Западный фронт были отправлены русские войска под командованием генерала Лохвицкого, но это не считалось русской интервенцией во Францию. Следует отметить, что Салоникский фронт составляли войска из всех крупнейших союзных держав, включая Россию. Если необходимы дальнейшие оправдания, напомню, что австро-венгерские и германские военнопленные получили из Берлина и Вены указание оказывать всевозможное вооруженное содействие большевикам в их борьбе с Добровольческой армией на юге страны и с армией Учредительного собрания на Волге и на Урале. Эти иностранные батальоны несут ответственность за казни и репрессии, активно поработали они и в Москве. Все это необходимо учитывать, чтобы понять суть обращения к союзникам, сделанного политическими и военными представителями «Союза». Напоминая о вкладе России в победу, они являлись представителями той России, которая не признала Брест-Литовского договора.
Перед моим отъездом были приняты все меры для сохранения контактов с Москвой.
Отъезд был назначен на конец мая через Мурманск, где стояли британские и французские корабли, охраняя огромные склады военного и прочего снаряжения, скопившегося в этом порту. На этот раз я ехал в так называемом «экстерриториальном» поезде для репатриировавшихся сербских офицеров. За эти поезда отвечал глава службы по репатриации сербский полковник Иованович; по просьбе моих друзей он без колебаний выдал мне документы на имя сербского капитана. Английскую визу организовал для меня Роберт Брюс Локкарт, генеральный консул Великобритании в Москве, который после отъезда союзных послов оставался там в качестве специального эмиссара. Локкарт выдал мне визу, даже не спрашивая у Лондона официального разрешения. Много позже он рассказывал мне, что ему пришлось действовать самовольно, поскольку английское министерство иностранных дел наверняка бы отклонило мою просьбу!
Завершив все приготовления к отъезду, я провел последние встречи со своими московскими друзьями и сторонниками.
В день отъезда мы с Фабрикантом засветло прибыли на Ярославский вокзал и без труда нашли двух сербских офицеров в форме, которые незаметно проводили нас на нужную платформу, где мы смешались с толпой пассажиров. Поезд был набит до предела, но нам предоставили места в купе второго класса, очевидно предназначенного для офицеров. Было совершенно очевидно, что некоторые из них узнали меня. Путешествие казалось бесконечным. На одноколейной мурманской ветке было бесчисленное количество разъездов. По неизвестным причинам мы часами ждали на узловых станциях. Казалось, что поезд еле ползет. Но мы не жаловались. В конце концов, спешить было некуда, а снаружи стояла опьяняющая северная весна. Мы наслаждались длительными ночными стоянками, когда поезд останавливался на прогалине посреди густого леса. В эти моменты я вспоминал о белых ночах в Петрограде. Но здесь природа была более таинственной, в северном безмолвии и бледном ночном свете скрывалось особенное очарование. Казалось, что вчерашнего дня и не существовало, а думать или говорить о будущем нам не хотелось. Мы находились в полной гармонии с окружавшей нас красотой природы и ощущали единение с загадочным лесом.
Не помню, сколько времени занял путь, но, должно быть, путешествие продолжалось около десяти дней. В конце концов мы достигли Мурманска – в те дни грязного, заброшенного городка. Все пассажиры направились прямо в порт, занятый союзниками, хотя в самом городе была советская власть, и следовало пройти проверку на советском контрольно-пропускном пункте. Красноармейцы едва заглянули в наши документы. Затем мы миновали союзного офицера, который сверил наши имена со списком. Нас со спутником встретили два офицера французского флота, проводившие нас на борт крейсера «Генерал Об». Там сербский офицер передал капитану наши настоящие документы и визы. Во время путешествия эти бумаги хранились у начальника «экстерриториального» поезда. Когда я покидал родную землю, мне в голову даже не пришла мысль о том, что я никогда снова не ступлю на нее ногой – все мои мысли были обращены в будущее.
Команда французского крейсера тепло встретила нас. Состояние полного покоя было очень необычным испытанием. Отпала необходимость постоянно быть начеку.
– Вероятно, вы хотите отдохнуть? – спросил меня один из офицеров.
– Нет, спасибо. Я бы хотел пойти к парикмахеру.
– Зачем?
– Я устал от своей маскировки. Хочу вернуть себе собственный облик.
Раздался взрыв хохота. Через несколько минут я уже был в умелых руках парикмахера, и мои лохмы и борода усеяли весь пол.
Мы провели три приятных дня на борту крейсера. Фабрикант долго прожил в эмиграции и лишь недавно вернулся в Россию из Парижа, где сейчас его ждала семья. Его французский был превосходен, а сам он был отличным рассказчиком и развлекал офицеров историями о наших приключениях и о событиях в России.
Два дня спустя на борт поднялся британский офицер, и вскоре нас пригласили к капитану. Там мы узнали, что все приготовления к нашему отъезду в Англию закончены и на следующее утро мы отплываем на небольшом тральщике.
Следующим утром к нашему крейсеру пришвартовался тральщик. Он казался игрушечной лодкой, и мы пытались представить себе, как поплывем на нем по водам Северного Ледовитого океана.
На борту крохотного кораблика капитан представил нас команде из 15 человек, очень заинтригованных появлением таинственных пассажиров.
Арктические воды кишели германскими подводными лодками, и для защиты от них на палубе судна была установлена небольшая пушка. Единственную отдельную каюту, расположенную под мостиком, занимал капитан. Он предоставил ее в мое распоряжение, а сам вместе с Фабрикантом устроился в носовой надстройке.
Мы приятно проводили время на этом крохотном кораблике, и, хотя не говорили по-английски, у нас с капитаном и командой сложились наилучшие отношения. Погода стояла ясная и мягкая. Такое спокойствие в Северном Ледовитом океане очень изумляло нас. Прозрачные полярные ночи странно действовали на нас, не давая заснуть, и мы часами сидели на палубе, любуясь небом и водой.