Автор указывает на необходимость улучшения образования среди лиц духовного звания, обучения их основам медицины, в силу малочисленности врачей (один медик на 35 000 селян)²⁰⁴.

А. Защук представляет подробную картину религиозного и светского образования в крае. Религиозное образование обеспечивали семинария и духовное училище. Светскому образованию он посвятил отдельный исторический очерк. В нем он обратил внимание на роль России в распространении образования среди молдаван, указав на обучение боярских детей в греческой гимназии при Санкт-Петербургском артиллерийском корпусе, «для обучения единоверных с Россиею: молдаван, болгар, греков и сербов»²⁰⁵.

В первой половине XIX в. в крае начинают открываться разного рода светские учебные заведения²⁰⁶. Для образования низших сословий отдельные священники открывали при приходах домашние заведения для обучения грамоте²⁰⁷.

Таким образом, со всей очевидностью прослеживается положительная динамика развития учебных заведений в первой половине XIX в., и, тем не менее, судя по приводимой автором статистике, в середине столетия в крае обучался только 1 человек из сорока²⁰⁸.

Медленно и непросто шел процесс распространения книжной культуры в крае. Об этом Защук сообщает в отдельном параграфе. Исследователь подчеркнул, что в Бессарабии (на момент написания книги) находилась всего одна публичная библиотека в Кишиневе, открытая в 1830 г., ранее всех других библиотек Новороссийского края. При этом интерес к печатному слову долгое время был весьма скуден. Как писал сам Защук, «в это время в обществе еще мало чувствовалась потребность чтения, как видно из дел библиотеки, в 1833 году насчитывалось только 56 читателей, в 1837-м их было 48, а затем, в промежутках этих годов и даже в последующие годы цифра читателей не увеличивалась»²⁰⁹. К 1860 г. число читателей увеличилось в июле до 476 человек. Библиотека стала одним из центров проведения досуга. Ее огни стали светиться и по вечерам.

Любопытно, что из бессарабских пишущих людей А. Защук выделил лишь немногих, среди которых: протоиерей П. Куницкий, архиепископ Кишиневский и Хотинский Д. Сулима, экс-старший советник бессарабского областного правления В. Шостак, ученый-садовод Г. Денгинг, доктор Гриневецкий; из беллетристов он отмечает таких как Г. Гербановский, В. Побыванец и добавляет: «Следует упомянуть еще о г. Стамати <…> (Стамати-Басарабян) <…>, кроме Стамати-Басарабянина (так в тексте. – Прим. авт. в области существует еще другой г. Стамати, помещающий разнообразные статьи своего произведения по разным периодическим изданиям»²¹⁰.

Данный список авторов призван лишний раз подчеркнуть, что на территории Бессарабии проживало очень мало пишущих личностей, в том числе молдавского происхождения. Кстати, этот факт во многом объясняет причину влияния пишущих молдаван из-за Прута (а к моменту выхода в свет книги А. Защука румынская идея уже получила ускорение)²¹¹ на грамотных бессарабцев, коих в крае было не так уж и много. Это замечание к тому, что на момент написания и издания книги А. Защука Россия не имела особой программы поддержки и развития молдавской идеи (это пришло позже). Причем внимательный Защук не упустил возможности констатировать отсутствие в Кишиневской библиотеке хотя бы одного «из изданных сочинений, относящихся до Бессарабии»²¹².

У авторов данной книги нет возможности (равно как нет и необходимости, в силу иной проблематики) останавливаться на анализе всех видов учебных заведений, который осуществил в своей работе А. Защук. Стоит лишь отметить, что сделал он это со свойственной ему скрупулезностью и вниманием к деталям.

Кстати, Защук неоднократно касался вопроса о достаточно открытых (в частности, торговых) контактах бессарабцев с запрутской Молдовой²¹³, что в немалой степени подтверждают и исследователи более позднего времени, указывая не только на торговые, но и на культурные связи молдаван двух берегов Прута²¹⁴.

Вторая часть его подробного монографического исследования посвящена освещению системы управления Бессарабией, включая ее светское, военное и религиозное направление. Здесь же рассматривается система налогообложения, приводятся сведения о состоянии городов и селений края.

Исследование А. Защука получилось объективным, подчеркивающим поэтапное аккумулирование местной власти административным аппаратом Москвы, внедрение областных органов, подведомственных министерствам внутренних дел, юстиции, финансов, народного просвещения, госимуществ, а также духовному, военному ведомствам, почтовому и путей сообщения.

По сути, население края попало под несколько административных преобразований. Первое имело место в 1812–1815 гг. Оно даровало жителям края ряд привилегий, а сама Бессарабия управлялась временным правительством, образованным главнокомандующим Дунайской армией адмиралом П.В. Чичаговым. Однако произвол местных властей и чума привели к оттоку части населения в турецкие земли, что было крайне невыгодно России. Это привело к появлению первого органического устава для управления Бессарабской областью (от 26 мая 1816 г.): «Областные правительственные места составлены из двух департаментов; советники обоих департаментов, из туземных помещиков, составляли общее собрание, под предводительством гражданского губернатора»²¹⁵.

Уезды разделялись на исправничества. Исправниками избирались молдавские местные помещики. «Непосредственному управлению исправника подлежали все жители цинута (уезда). Каждый цинут или уезд, кроме того, разделялся на несколько частей или околов, которыми заведовали так называемые околоши. Низшим сословием дворян (низших однодворцев) заведовали капитаны де мазыл, а местечками управляли капитаны де тырг. Околаши, капитаны де мазыл и де тырг определялись в это звание исправниками и непосредственно от них зависели. В руках исправников были суд и расправа; суд совершался почти всегда на словах и на молдавском языке»²¹⁶.

Следующий устав для управления областью утверждается Высочайшим указом 29 апреля 1818 г. Согласно ему верховный совет составляли местные дворяне, под предводительством полномочного наместника. «В нем завершались окончательно дела о жизни, чести и имуществе жителей края, и действия его продолжались до 1828 г.»²¹⁷.

Очередная реформа пришлась на время правления краем новороссийским генерал-губернатором князем Воронцовым²¹⁸. Как отмечает А. Защук, «князь вполне понимал невыгоды и злоупотребления верховного совета. <…> По его проекту было составлено и представлено на Высочайшее усмотрение новое положение об управлении Бессарабской областью»²¹⁹, получившее узаконение 29 февраля 1828 г. В соответствии с данными преобразованиями верховный совет был назван областным и получил совещательный статус.

Из вышесказанного становится видно, как постепенно ослаблялась власть местных вельмож и централизовалось управление краем. Но это был сложный, болезненный и, самое главное, не односторонний процесс. Исследователь В. Стати в своей «истории Молдовы» подчеркивает, сколь болезненно реагировала на изменения своего статуса местная молдавская элита, пытающаяся сохранить свои привилегии в новых условиях²²⁰. Можно утверждать, что в определенной степени подобное поведение молдавской элиты способствовало сохранению чувства этнической обособленности и индивидуальности.

Обращает на себя внимание статья А. Защука «Этнография Бессарабской области», опубликованная на страницах одного из первых научных журналов юга России – «Записки Одесского общества истории и древностей». Эта статья по праву заслуживает называться первой комплексной этнографической публикацией, написанной в середине XIX столетия. В статье была дана краткая характеристика народов, населявших Бессарабию, а именно: молдаван, болгар, армян, греков, немцев, швейцарцев, евреев, цыган и украинцев.

Предприняв попытку разобраться в этнических истоках разноплеменного населения Бессарабии, исследователь высказал справедливое предположение о взаимовлиянии древних даков и славянских племен²²¹. Там же он обратил внимание на тему естественной ассимиляции представителей других национальностей, которые в ходе переселения в Пруто-Днестровское междуречье на протяжении XIX в. предпочитали записываться молдаванами.

Данному явлению имеется несколько пояснений. Пояснение религиозного характера уходит корнями еще в седое Средневековье. Так, по результатам Брестской унии 1596 г. часть русинского православного населения из Закарпатья переселилась к единоверцам, в православную Молдову. Как подчеркивал в начале XX в. В. Доманицкий, окруженные единоверцами «буковинские украинцы начали звать православную веру – “волошскою верою”, а “русская вера – это у них вера униатская, та, что у галицких украинцев”. Любопытен результат подобной расстановки понятий, приведший к тому, что «некоторые коренные украинцы начали называть себя “волохами”»²²².

После 1812 г. на религиозную составляющую наложились еще и социально-экономические обстоятельства. Ссылаясь на изыскания Е. Дружининой, В. Стати подчеркивает, что представители населения левобережья Днестра и Буго-Днестровского междуречья, быстро увеличивавшегося, в ходе событий XIX столетия «заявляли, что относятся к “молдавской нации”». Объяснялось это стремлением сохранить личную свободу. Продолжая данную мысль, историк ссылается на своего коллегу В. Гросула, писавшего, что «многие русские и украинцы, чтобы не стать крепостными, объявляли себя молдаванами, закрепощение которых было запрещено. Однако чтобы записать себя молдаванами, нужно было знать этот этноним. И если беженцы из России и Украины его знали, ясно, что он был очень распространен»²²³.