Отмечая распространение славянского влияния на молдаван, А.И. Защук одновременно констатировал отличие в других регионах, населенных волошским населением: «…Трансильванские волохи в наречии своем имеют менее славянских слов, а приняли много венгерских; волохи же, обитающие за Дунаем, в Румелии, смешали язык свой с простым греческим наречием, на котором писаны и церковные книги»160.
В заслугу А.И. Защуку следует отнести его подход к рассмотрению Бессарабии не как единого целого, а как нескольких составных частей единой Бессарабии, коей она стала в ходе ее включения в состав России. Но уже будучи единицей в составе Российской империи, она сохраняла внутри себя условное разделение на северную, центральную и южную части. Что уж говорить о левобережье Днестра, которое, как отмечалось выше, в отдельные периоды тоже носило название «Бессарабия».
Это историческое обстоятельство, вместе с активным пополнением населения края (особенно на юге) новыми поселенцами, сохранило определенную регионально-этническую разрозненность населения, говорившего на разных языках и объединяемого (в большинстве своем) в XIX – начале XX в. официальным православием и русификаторской политикой, что больше ощущалось местным аппаратом управления, нежели основной крестьянствующей массой полиэтничного населения.
Подобный расклад в немалой степени способствовал консервации этнической идентичности этносоциальных групп населения. В среде молдавского большинства (особенно) этому благоприятствовала и массовая безграмотность.
«С распространением княжества Молдавского и с появлением здесь турок, жизнь народов, обитающих в некоторых местах Бессарабии, делается более оседлою. Но вся Бессарабия, до присоединения ее к России, никогда не составляла ни независимой, ни даже одной общей области; она заключала в себе три части, бывшие совершенно отдельными:
1. Большая часть нынешнего Хотинского уезда была Райею, т. е. христианскою провинциею молдавского господарства, исключительно принадлежавшего туркам. Это была страна пограничная, где поляки вели постоянную войну с турками и молдаванами за Буковину, туркам принадлежали также Бендеры и Аккерман.
2. Нынешние уезды: Ясский, Сорокский и Оргеевский, большая часть Кишиневского, до Траянова вала, были не что иное, как запрутская часть Молдавии.
3. Наконец Буджак, т. е. нынешние уезды: Аккерманский, Бендерский и часть Кишиневского, были искони степью, большая часть обитателей которой до конца минувшего столетия не изменяла кочевому образу жизни. Последние из скитавшихся здесь племен были ногайцы, подвластные крымскому хану и Оттоманской Порте»161.
А.И. Защук достаточно подробно анализирует количественный состав населения края, обозначив численность молдавского населения в количестве шестисот тысяч лиц обоих полов162, одновременно обратив внимание на то, что точные сведения о народонаселении в Бессарабии собрать труднее, нежели во внутренних губерниях. Объясняет это он еще и тем, что «население области не совсем и не все оседлое». Продолжая свою мысль, исследователь приводит следующий пример: «кроме переходов царан от одного землевладельца к другому, здесь есть места, где население увеличивается в ущерб населению соседних и даже внутренних губерний России. Так, например, в посадах города Аккермана в иные годы не бывает умерших. На место каждого покойника является пришелец из других губерний, принимающий имя и прозвание умершего, и таким образом население этих посадов и соседственных с ними мест Аккерманского уезда, кроме естественного приращения числом родившихся, еще увеличивается косвенным образом.
Примеры подобной населенности можно бы было указать и в других местах Бессарабии, но в официальных отчетах и таблицах найти этого нельзя…»163.
Исследователь подчеркнул значительное увеличение числа жителей края, произошедшее с 1837 по 1843 г. По сведениям, приводимым А. Защуком, в течение шести названных лет общая численность населения области увеличилась на 165,660 душ о.п., и в 1843 г. народонаселение уже составляло 719,120 душ о.п.164 Причинами столь быстрого увеличения численности жителей он называет следующие: 1) различные льготы, высочайше дарованные и выхлопотанные графом Воронцовым для насельников края; 2) основание поселений вольных матросов; и, наконец, 3) попечительство и заботливое управление областью губернатором Федоровым. «Все это увеличивало наплыв населения, <…> несмотря на то, что из области было выселено в течение этого времени до 35,000 бродяг»165.
В научной литературе (в том числе) немало ссылок на поговорку, получившую распространение в крае в рассматриваемый период: «Мама рус, тата – рус, а Иван – молдаван»166. Это требует пояснения: несмотря на то, что русская администрация боролась с так называемым бродяжничеством, отлавливала и высылала беглых в другие губернии, их приток в новороссийские земли и в Бессарабию был велик167. Представители других этносоциальных групп зачастую записывались молдаванами, не имея никакого отношения в данному народу. Учитывая, что речь шла о беглых, число которых, как успел убедиться читатель, исчислялось тысячами (на примере выселенных), их растворение в том числе в среде молдавского населения также способствовало дальнейшему отдалению от запрутского населения и формированию региональных особенностей, в условиях, отличных от запрутской Молдовы. Причем в небольшой по размерам Бессарабии региональные особенности складывались по-разному на юге, в центре и на севере края.
Тут необходимо обратить внимание на еще одну деталь, подмеченную Защуком. Говоря о бродяжничестве как о форме преступления, он подчеркнул, что оно пользуется народным сочувствием: «…Здесь, пожалуй, бродягу не примут в дом, но никто из лиц, не обличенных полицейской властью, не будет преследовать бродягу. По статистическим выводам, в Бессарабию прибывает более 20000 беспаспортных в год168»169.
Но раз уж зашла речь о беглых, было бы несправедливо не упомянуть еще одну страницу в истории Бессарабии, особенно ее южной части, о чем тоже писал А. Защук. В крае было принято «голосовать ногами»170, прежде всего в своих интересах. Описывая ситуацию, связанную с Южной Бессарабией, перешедшей, согласно Парижскому миру в 1856 г. к Молдавии, контролируемой Турцией171, автор давал следующую характеристику местному населению: «Часть отошедшего населения возвратилась и продолжает до сих пор еще возвращаться в наши пределы; но вместе с тем, некоторые из местных жителей Бессарабии, пользуясь возможностью легко переходить сухую пограничную черту, отправляются в Молдавскую часть, более для того, чтобы опять явиться сюда, под видом переселяющихся выходцев из отошедшей части, и воспользоваться некоторыми правами и льготами»172.
Подробные сведения о сословиях края, вероисповедании населения дополнительно формируют общую картину идентичности последнего, в том числе молдаван. В этом контексте обращает на себя внимание замечание Защука, заимствованное им у Надеждина: «В Молдавском и Валахском княжествах сохранилась постоянно длинная-предлинная “табель о рангах”, питавшая несметное множество дармоедов, под бессмысленными большею частию наименованиями: логофетов, вестиаров, спатарей, ворников, постельников, стольников, пагарников, ключеров, медельничеров, служеров и так далее… Румынам понравилась идея наследственного облагораживания потомков через отцов, идея, развившаяся в течение средних веков на Франко-Германском западе Европы и укоренившаяся с особенною силою в соседних с ними державах: Венгрии и Польше, таким образом произошло у них то разнообразие “привилегированных классов”, которое существует теперь и в области Бессарабской»173. В словах А. Защука проскальзывает определенная ирония, в связи со сложной социальной иерархизацией молдавского сообщества, которая под турецким влиянием только приумножила «эту чиновную череду новыми степенями и знаниями: аг, сардарей и т. п.»174. Исследователь подчеркивает, что, хоть и медленно, но тем не менее название сословий подгонялось под общероссийские стандарты. Так, резеши – в основной своей массе царане (крестьяне) или свободные хлебопашцы и однодворцы – назывались до 10 марта 1847 г. мазылами и рупташами175.
Обстоятельно А. Защук демонстрирует общинное устройство резешских поселенцев176, что делает представителей этого сословия похожими на общинников центральной России (конечно, со своими региональными особенностями).
Обращают на себя внимание прогрессивные взгляды автора книги, подчеркивающего необходимость наделения царан землей, что дало бы им «возможность заняться устройством на ней собственного хозяйства»177 и обеспечивало бы их существование.
В книге достаточно подробно представлены основные виды хозяйственной деятельности населения края с подчеркиванием, насколько это возможно, этнической специфики хозяйственных предпочтений народов, в нее вовлеченных.
Здесь же можно встретить отдельные зарисовки национального характера молдаванина: «Местное население области – чисто земледельческое; плодородие земли, благодатный климат и легкий, скорый заработок делают здешнего селянина ленивым и беспечным. Ему незачем трудиться постоянно, как селянину северной и средней России, где земля малоплодоносна и где она замерзает более, чем на 6 месяцев в году. <…>
Здешний молдаван любит делать кейф178 и привык, с небольшими усилиями, собирать только то, что дает ему сама природа»179. Эту мысль исследователь продолжает при описании возделываемых в Бессарабии зерновых культур: «Кукуруза (ble de Turguie, mais) составляет для молдаван Бессарабии то же, что картофель – в Ирландии, хлебное дерево – на островах Тихого океана, conditio sine qua non180. Ежели резешь засеял и собрал две-три фальчи (фальча – 2800 кв. молдавских сажень) кукурузы, сделал запас ее так, что хватит мамалыги (polenta, род саламаты) на круглый год, он счастлив, и довольно к этому бочки вина из собственного сада, брынзы (овечий сыр) – и все его желания исполнены: он может восемь месяцев в году делать кейф, который молдаване так успешно привили к себе от своих прежних властителей»181.