Книги

Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев

22
18
20
22
24
26
28
30

Перо и коготь

Ворон из пещеры Заскальная, некогда летавший высоко над Крымскими горами, связывает нас с другой недавно обнаруженной областью потенциального символизма в поведении неандертальцев. Это птицы. Как мы видели в главе 8, существует масса доказательств употребления птиц в пищу. На кости из Заскальной также присутствуют следы удаления мяса. Однако есть и признаки того, что иногда дело не только в еде ради выживания. В частности, на некоторых стоянках крылья встречаются гораздо чаще, чем можно было ожидать[167]. Это далеко не самые мясистые части, но на них больше всего насечек. Кроме того, зачастую они принадлежат необычным видам: в том же слое, что и крыло ворона, в Заскальной обнаружена кость серой цапли.

Вспомните необычное пространственное распределение отходов от переработки крыльев на уровне A9 в пещере Фумане (в том же слое содержалась покрытая охрой раковина). Если присутствие других частей скелетов клушиц и тетеревов может говорить об употреблении в пищу, то хищные птицы представлены исключительно крыльями с отметинами от орудий, будь то бородач-ягнятник, большой подорлик, черный гриф или даже ястреб поменьше. Очевидно, что как минимум в течение столетия здешние неандертальцы интересовались этими существами и их крыльями, и это, судя по всему, в некоторой степени продолжалось и в периоды, зафиксированные в более поздних слоях.

Но и птичьи ноги могли быть в центре внимания. В той же Заскальной, в том же слое, где было крыло ворона, найдена концевая фаланга орла, а на более древнем уровне A12 в пещере Фумане — орлиный коготь. И даже тетеревиных ног в уровне А9 избыточное количество, хотя на этих птиц охотились в близлежащем сосновом лесу и приносили на стоянку тушки целиком.

Подробные исследования показали, что на ряде французских и итальянских стоянок возрастом от 100 000 до 45 000 лет прослеживается схожий характер следов от орудий на костях ног или когтях хищных птиц, чаще всего орлов. В некоторых местах таких случаев больше одного: в обрушившейся пещере Ле-Фьё, к югу от долины реки Дордонь, из 20 костей крупных хищников из нескольких слоев почти все — когти. Самое странное, что на двух самых крупных фалангах орлана-белохвоста из одного и того же слоя не оказалось когтей; возможно, их унесли в другое место.

Теории об украшениях из когтей существовали и раньше, однако получили развитие после предположения, что найденные в Крапине восемь когтей орлана-белохвоста представляли собой ожерелье. Как и на фалангах, при микроскопическом исследовании на них обнаружили сглаженные отметины от орудий и небольшие, отполированные до блеска участки, напоминающие следы от контакта с предметами разной твердости. На других костях нет похожего рисунка износа, и, хотя среди представителей крапинской фауны есть множество других птиц, разделке подверглись только орланы — три или четыре экземпляра.

Однако идею о том, что когти были изначально нанизаны на одну нить, поддержать трудно: пусть даже все они происходят с самого верхнего уровня[168], но это довольно мощный слой, и не существует доказательств того, что находки были связаны друг с другом, не говоря уже о том, что они составляли единое эффектное украшение. На одном из когтей недавно обнаружены волокна коллагена, сохранившиеся под тонкой кремниевой пленкой, однако этого недостаточно, чтобы назвать их остатками шнурка для крепления ожерелья.

Хотя эти открытия распалили воображение художников-реконструкторов, которые стали представлять неандертальцев щеголяющими в украшениях из перьев и когтей, можем ли мы быть уверены в отсутствии какой-то утилитарной цели? Хищные птицы и представители семейства врановых в ряде случаев, безусловно, присутствовали в меню, но преобладание ног действительно бросается в глаза: иногда из всех птичьих костей только на них есть отметины от орудий. Тщательный анализ следов от рубки, ощипывания и снятия мяса с костей показывает, что целью не всегда была добыча мяса и костного мозга, особенно у таких мелких видов, как клушица. Представить, в качестве чего могли использоваться целые крылья или даже ноги, нетрудно — хотя бы в качестве кистей, охотничьей маскировки и колющих орудий, — но ни один из вариантов не убедителен с учетом требуемых усилий.

Впрочем, есть один ресурс, который часто упускают из виду. Это сухожилия. Волокна сухожилий можно использовать в самых разных целях, и мы знаем, что неандертальцы целенаправленно извлекали их из млекопитающих, например северных оленей. У больших хищных птиц сухожилия особенно крупные и прочные, однако экспериментальные исследования показали, что на многих стоянках неандертальцы удаляли когти с тыльной стороны и при этом перерезали сухожилия, видимо, чтобы не повредить саму конечность.

Эта двойственность прослеживается и с крыльями: иногда на первый взгляд кажется, что целью было извлечь сухожилия, но зачастую следы от орудий свидетельствуют о том, что неандертальцев на самом деле интересовали первичные маховые перья. В отличие от пуховых перьев, они не сохраняют тепло и не принесут пользы в качестве хвостового оперения дротиков того размера, которые обычно использовались.

Зато их внешний вид позволяет предположить, что частично или полностью мотивом к добыче этих перьев был интерес к ним с точки зрения эстетики или символических действий. Перья служили социальным целям по всему миру, а украшенные драгоценностями броши из лапки тетерева до сих пор носят некоторые представители стрелкового сообщества. Кроме того, ими скрепляют шотландские килты[169]. Неужели мысль, что неандертальцы могли использовать части птичьих тел для украшений или других подобных целей, кажется странной?

Расцветка — одна из ключевых вещей, делающих перья привлекательными, и примечательно, что неандертальцев интересовало темное оперение: черное, темно-коричневое, серое. Даже когти и лапки, как правило, черные и блестящие. Есть и красный: темные, как сажа, перья самца тетерева подчеркивает красный хохолок, а лоснящееся черное оперение клушицы сочетается с красным или черным клювом, красными ногами и черными когтями. Примечательно, что в 2020 г. в Крапине на том же когте, на котором обнаружили коллагеновое волокно, был идентифицирован смешанный пигмент, состоящий из красных и желтых минералов, древесного угля и глины. Это сочетание дает веские основания полагать, что в некоторых местах части птичьих тел относились к неандертальской эстетической палитре.

Но почему выбор пал именно на них? Многие из видов, к которым, по всей видимости, было особое отношение, к примеру хищные птицы или представители семейства врановых, были хорошо известны неандертальцам. Они становились частыми гостями в местах, где забивали животных. К клушицам, возможно, даже привыкли, ведь эти птицы живут в пещерах, ищут еду на тех же угодьях, где пасутся крупные травоядные, и, судя по горнолыжным курортам, неравнодушны к оставленному человеком мусору. Но в целом с птицами могла быть и более глубокая связь. Они всегда находились в пределах видимости или слышимости, и в жизни неандертальцев пение птиц присутствовало гораздо в большей степени, чем в жизни большинства современных людей. Между утренним и вечерним многоголосьем день заполняли звонкие сезонные трели, тревожные крики и отдаленные стоны чаек и орлов. Когда землю окутывала тьма, в долинах ухали совы, мерно журчали козодои и славили ночь соловьи. Как и нам, неандертальцам было не угнаться за свободно парящими в небе птицами; возможно, они тоже мечтали взлететь в бесконечную синюю высь.

Нечто большее

Эстетика может быть связана с изменением веществ и материалов, возникновением приятных ощущений или созданием визуальных и других эффектов. Иногда это может иметь отношение к выражению собственной индивидуальности: независимо от того, действительно ли когти из Крапины были ожерельем эемской эпохи, существует реальная возможность, что некоторые объекты, такие как ракушки, когти или перья, использовались для украшения тела. Мы могли бы рассмотреть и другие части животных, например шерсть, от которой почти не остается следов: в Шёнингене отсутствующие кости могут указывать на то, что неандертальцы забрали с собой не только шкуры, но и хвосты лошадей.

Вне всякого сомнения, как минимум в некоторых группах носили одежду, и, хотя исследователи, возможно, мечтают о находке, подобной среднепалеолитическому Этци, чье замороженное тело обнаружили в полном обмундировании, нужно помнить, что неандертальцы жили в очень разные эпохи в очень разных местах и, наверное, не меньше нашего удивились бы одеяниям друг друга. Пожалуй, общей для них была прямая заинтересованность в свойствах материала, находившая свое отражение в выборе одежды, а это вполне могло привести к тому, что, помимо ее функциональности, внимание уделяли и внешнему виду. Сегодня лиссуары используются не только для размягчения шкур, но и для полировки: в результате, кроме водоотталкивающих свойств, обеспечивающих более комфортную охоту в сырую осеннюю пору, одежда приобретает глянец.

Необязательно обрабатывать шкуры дублением, хотя это способствует более длительному хранению и повышает водостойкость. Но если вы желаете к тому же усилить цвет розово-оранжево-коричневого спектра, то это идеальное решение. Невероятно, но остаток органического вещества на небольшом кремневом отщепе из Ноймарк-Норда говорит о том, что неандертальцы иногда выделывали кожу. Химический анализ выявил большое количество танинов, активных веществ растительного происхождения, которые придают цвет чаю и способствуют сохранению органики в болотах. Также важно, что найденные в Ноймарк-Норде танины были получены из дуба, который наряду с каштаном является лучшей породой деревьев для дубления шкур в условиях межледниковья: неандертальцы в очередной раз продемонстрировали приверженность качеству.

Эти крошечные коричневые остатки — глазок, сквозь который можно увидеть, как влажные, перепачканные руки перемешивают в большом контейнере пропаренную кору. А поскольку на дубление даже таких небольших, тонких шкур, как у лани, уходит не меньше недели[170], все происходило на долговременной стоянке, а не во время краткой паузы в движении. Если окуривание окрашивает шкуры в коричневый, то дубление, помимо практичности, может придать коже ряд более ярких оттенков; вероятно, для неандертальцев, тративших время на приготовление смесей из красителей, этот момент был важен. Дуб доступен не всегда, поэтому в условиях более прохладного климата могли использоваться ива и березовая кора или даже ягоды, хотя деготь — тоже неплохой вариант[171].

Однако следы древесного танина в Ноймарк-Норде имеют интересную связь с другими неандертальскими поделками, которые, возможно, были предназначены исключительно для украшения. Как и раковина из пещеры Фумане, один из предметов имеет признаки нанизывания или подвешивания на нить. Глубокая канавка на марганцевом ретушере в Комб-Греналь прорезает более ранние царапины и имеет сглаженную внутреннюю поверхность, что указывает на постоянное трение обо что-то мягкое. До недавнего времени отсутствовали доказательства, что неандертальцы изготавливали какие бы то ни было веревки, но все изменилось в 2020 г. после сообщения об удивительной находке в Абри-дю-Мара. На нижней стороне отщепа было естественное наслоение, под которым скрывался кусок шнура длиной 6 мм из растительного волокна — из сосновой или можжевеловой коры либо из корней этих пород. Самое удивительное, что с технологической точки зрения он представляет собой классический шнур в три сложения: три нити скручены по отдельности в одном направлении, затем все три скручены вместе в обратном направлении. Кроме того, он чрезвычайно тонок — как нити в льняном шарфе ручной работы.

Даже если предположить возможную усадку при усыхании, нечто настолько тоненькое имеет весьма ограниченное применение. Это может быть прикрепление рукояток к небольшим каменным орудиям, но возможно и использование в качестве нити для связывания или нанизывания отдельных предметов. Уникальные находки вроде шнура из Абри-дю-Мара кажутся неправдоподобными даже археологам и вполне справедливо подвергаются критической оценке. Но, как и остатки танина из Ноймарк-Норда, раковина из пещеры Фумане или любые другие случайно сохранившиеся штучные предметы — это то, с чем нам приходится работать. Необходимо соблюдать баланс между осторожностью и вниманием к единичным артефактам просто потому, что они редки или удивительны.