Более того, если неандертальцы-охотники выслеживали цель и могли представить себе, как их воспринимают другие, то, несомненно, они принимали в расчет и мысли других гоминин. Опытные местные следопыты в пустыне Калахари (Южная Африка) могут узнать близких по их следам так же легко, как по лицам[157]. А физические признаки присутствия чужаков, будь то отпечатки ног, россыпи каменных орудий, наличие древесного угля или остатков добытых животных, заставили бы задуматься и вызвали бы острый, волнующий интерес.

Жизнь в таком мире подразумевала присутствие разного рода соседей. Места и людей объединяло движение камня, мяса и других материалов, но существовала между ними и физическая связь — следы на тропах. Эти пути — словно реки воспоминаний, влекущие неандертальцев от младенчества на теплой груди до преклонного возраста, когда медленно бредущие старцы вспоминали, как северные олени приходили зимой в еще не заполоненную деревьями долину.

Последние пять глав были глубоким погружением в жизнь неандертальцев, начиная с отдельных памятников, рассмотренных в микромасштабе, в котором каждое движение мастерка открывает целые поколения, и до обширных, простирающихся на сотни километров сетей их перемещений. Если сравнивать с предшествующими миллионами лет, бытие неандертальцев стало крупной модернизацией жизни гоминин. Уклад их жизни был сложнее, чем когда-либо прежде, и, наверное, лучше всего средний палеолит охарактеризуют такие слова, как «развитие» и «усовершенствование». Вне зависимости от экосистемы они были высококлассными охотниками и умелыми собирателями. Их технология работы с камнем была более эффективной и специализированной, они разработали новые способы применения органических материалов. Но происходило и нечто еще более принципиальное.

Неандертальцы были первыми из всех живых существ на Земле, для кого понятия времени и пространства действительно стали что-то значить. Они использовали более сложные, систематические способы дробления камня и расчленения туш животных и перемещали предметы дальше, чем когда-либо ранее. Даже то, что ретушеры стали изготавливать не из целых костей, а из их осколков, отражает эту растущую сложность.

И по мере того как предметы и деятельность обретали все большую специализацию и разделялись пространством и временем, неандертальцы бросали невод присутствия, действий и намерений в свою землю и память. Они умели заглядывать за горизонт и точно знали, как весной, когда будут затоплены луга, изменятся направления путей, где можно перейти реку вброд и, возможно, сколько раз успеет взойти солнце до тех пор, пока за излучиной реки не появится большая скала. Можно даже утверждать, что первая революция, наделившая землю социальным смыслом, состоялась благодаря неандертальцам, а не Homo sapiens.

Кроме того, все действия, начиная с охоты и заканчивая разделкой туш, все в большей степени осуществлялись коллективными усилиями. Также это касается перемещения ресурсов и распределения пищи. Даже по материалам стоянок заметно, что неандертальцы не просто поддерживали своих сородичей, но и открывали новые способы устанавливать взаимоотношения в самой доверительной атмосфере.

По мере того как увеличивалось количество добываемых и перемещаемых предметов, способы выполнения простых действий, таких как расщепление, становились все разнообразнее. Материалы смешивались, предметы соединялись между собой. Расширялись и возможности диверсификации самого общества: самосознание могло формироваться не только вокруг такой категории, как возраст. Обладание все более специализированными навыками и умениями, будь то охота, изготовление составных орудий или выделка шкур, дало неандертальцам возможность по-новому позиционировать себя в мире. Доказательство того, что они использовали эту возможность, запечатлено в их зубах и костях.

Разнообразные жизненные уклады неандертальцев — как танцы, ритм которых задает конкретная среда, а движения проявляются в технокомплексах и моделях мобильности. Но темп и хореография всегда уникальны — па-де-де, исполняемые вместе с животными, которыми они питались и рядом с которыми жили. Со временем масштабы перемещения по ландшафту росли, параллельно с этим все большее значение для общества приобретали конкретные места. Решения относительно того, что и где будет происходить, принимались осмысленнее, чем когда-либо ранее, и соответствующим образом делилось пространство. Неандертальцы накапливали первые великие архивы, обломки жизни, невольно создавая мемориалы постоянству вопреки скоротечности. Это места памяти в огромном, меняющемся мире, именно в них неандертальцы впервые разожгли огонь человеческой истории и географии.

Посреди них ярким пламенем полыхают костры. Подобно солнцам, с невероятной силой притяжения эти горячие сердца домов заставляли вращаться вокруг себя все и вся. С тех пор прошло 50 000 лет, а очаги неандертальцев до сих пор обладают таинственными космическими свойствами. На древних поверхностях, густо усеянных мириадами артефактов, кострища напоминают археологические «кротовые норы», пронизывающие невероятную временную пропасть между нами и давно исчезнувшими обитателями этих жилищ. Исследователи обводят очаги на планах, фиксируют данные и ведут раскопки, и человеческое внимание будто оживляет опустевшие места. Время сжимается, и кажется, что нужно лишь протянуть руку, чтобы прикоснуться к теплой коже сидящего рядом неандертальца.

Эти тела — когда-то живые, а теперь сухие кости за стеклом, — были не просто моторами, которые нуждались в заправке, или автоматами для непрерывного изготовления острых отщепов. Точно так же, как наши дни наполнены социальными взаимодействиями, стержень неандертальского мира составляли взаимоотношения. Близкое расположение в пространстве на протяжении миллионов лет составляло основу тесных отношений между гомининами, измеряемых прикосновениями, взглядами, повадками, но неандертальцы добавили новую валюту: материальную. Изобретение технологии изготовления составных орудий обнаруживает ум, способный путешествовать во времени, и они, несомненно, были одними из первых, кто умел рассказывать истории. Вещи, которые они собирали, разбирали, уносили с собой и приносили обратно, не просто обеспечивали выживание. Они также свидетельствуют о развитии информационного взаимодействия, неисчерпаемо богатого канала для выражения связей и смыслов, выходящих за рамки обыденности.

Глава 11. Красивые вещи

Будто последний луч закатного солнца, исчезает на стенах отсвет от тлеющей головни, и шелест шагов стихает, как в полузабытьи. Еще вьется дым, но вот его последние облачка медленно рассеиваются в чернильной тьме. За зимой проходит зима, отмечая каждый год гулким стуком сердец залегших в спячку медведей. Пещеру согревает только их медленное дыхание. Поколение за поколением мохнатые жители устраивают в полу чашеобразные логовища, а вокруг струится, капает, течет насыщенная кальцием вода. Тончайшие слои постепенно нарастают, то как складки кожи, то как застывшие волны; десятки тысяч лет тянутся вверх бледные пальцы сталагмитов. Иногда медведи просыпаются раньше обычного. Плутая в темноте, они бредут к дальнему залу. В поисках пищи обнюхивают твердые, холодные, похожие на кости камни, разбитые и уложенные длинными рядами. Медведи то и дело поднимают головы, принюхиваясь к воде, глине, пещере; когда-то давно один из них учуял едва уловимый запах горелого. Но в темноте широко раскрытые глаза не видят непонятное сооружение, стоящее перед ними.

Проходит еще несколько лет, прежде чем доносится глухой звук — обрушившаяся порода перекрывает вход в пещеру. Поток пыльного воздуха проносится внутри зала, всколыхнув лужи на полу. В отсутствие света на покрытой рябью поверхности воды не отражаются тщательно выложенные кольца из сталагмитов. Они ждут.

Чтобы взглянуть на самый удивительный памятник деятельности неандертальцев, нужно отправиться в долину реки Аверон, место на юго-востоке Франции, не столь часто посещаемое туристами, как Перигор. Петляя в глубоких ущельях, река течет мимо городка Брюникель, холм рядом с которым скрывает удивительную тайну. В глубине пещеры есть нечто совершенно невероятное и древнее даже для неандертальцев. В 1990 г., когда спелеологи расчистили массивные обломки обрушившейся породы, они даже не подозревали о том, что находится внутри на расстоянии более 300 м от входа. Пол просторного зала был усеян сталагмитами. На первый взгляд они были рассыпаны беспорядочно, но оказалось, что из них выложены два кольца. После первого радиоуглеродного анализа, показавшего, что возраст обломков составляет более 47 000 лет, эти сооружения оставались вызывающей интерес аномалией вплоть до 2013 г., когда были начаты новые исследования. Именно тогда произошло настоящее открытие: большая серия дат, полученных методом датирования по урановым сериям[158], однозначно показала, что это подземное сооружение создано более 174 000 лет назад. Брюникель моментально стал одним из важнейших неандертальских памятников за всю историю их исследования.

По результатам всестороннего изучения каждый уровень оказался по-своему сложным. Здесь было расколото более 400 сталагмитов. Из их средних частей неандертальцы отобрали широкие, прямые обломки, явно ориентируясь на определенный размер. Подгоняя «спелеофакты» (как их назвали первооткрыватели) друг к другу, на полу зала они выложили два кольца. Внутри большего из них — овала размером свыше 6×4 м — лежат две небольшие кучки обломков, а еще две находятся по сторонам от кольца. Второе кольцо меньшего размера, но более округлое, расположено рядом с первым.

Груды разбитых колонн сталагмитов и так напоминают классические руины, но при более внимательном осмотре заметно, что это не случайная куча обломков, а намеренно созданная конструкция. Каждое кольцо содержит до четырех слоев, некоторые секции укреплены вертикальными клиньями, а в одном месте пять продолговатых «спелеофактов» стояли вплотную друг к другу. В конструкции есть элементы и посложнее подпорок, которые напоминают настоящую архитектуру. За пятью «ограничителями» скрыта двойная конструкция: плоская пластина, балансирующая на цилиндре, удерживает на себе другие части.

Уже это переводит Брюникель из разряда уникальных памятников в разряд фантастических. Но есть в нем и кое-что еще. На многих участках колец и грудах обломков обнаружены следы горения. На самом деле, около четверти всех «спелеофактов» подвергались воздействию огня, а в некоторых случаях создается впечатление, что пламя горело поверх камней. Имеются также фрагменты обожженных костей, самый крупный из которых, найденный в одной из груд обломков, скорее всего, принадлежал медведю.

И постройка конструкций из «спелеофактов», и событие температурного воздействия, приведшее к обугливанию этого костяного обломка, произошли в период между 178 600 и 174 400 лет назад и, согласно имеющемуся заключению о возрасте, практически совпадают по времени. Никакими естественными процессами появление колец обосновать невозможно: медведи в пещере залегали в спячку, и, хотя они могли ломать сталагмиты, натыкаясь на них в темноте, размер колец гораздо больше любого медвежьего логовища. К тому же этим не объяснить возведенные «стены».

Чем больше задумываешься о тайне Брюникеля, тем сложнее представляется ее разгадка. Это место не пригодно для стоянки, как другие пещеры или гроты: на такой глубине потребовалось бы непрерывное освещение, а это сопряжено не только с титаническими усилиями по сбору топлива, но и с постоянным присутствием удушающего дыма. Более того, если сооружение строилось, чтобы в нем жить, то какой смысл устраивать костры поверх каменных колец? Большая часть пола между конструкциями покрыта натеками, однако ни обломков кремневых орудий, ни следов разделки мяса нет.

Создание этих колец было задачей не из легких. Общий вес конструкций из «спелеофактов» превышает две тонны, и даже если предположить, что строителей было несколько, на это ушло как минимум шесть-семь часов подряд[159]. Зачем неандертальцам проводить часы — а может, и дни — глубоко под землей, ломать и перетаскивать тяжелые камни, собирать их в кучи, подгонять друг к другу и поджигать?