Если неандертальцам приходилось заниматься разделкой мяса редко, но интенсивно, то инструменты, безусловно, требовали повторной ретуши. Однако отличительные особенности орудий Кина и даже особую технику заточки можно объяснить другой причиной: длинные изогнутые крутые края идеально подходят для выделки шкур.
До сих пор мы в основном упоминали это занятие в связи с износом зубов, который часто наблюдается у неандертальцев, но есть достаточно других данных в пользу того, что в выделке шкур они достигли больших успехов. Начнем с того, что на многих археологических объектах следы орудий на костях и даже сами кости свидетельствуют о том, что шкуры и мех животных уносили с места забоя. Впрочем, более однозначно это доказывают следы износа на кремнях. Большинство отшлифованных в результате скобления и растирания кожи орудий использовались либо вместе с захватом ртом, либо с опорой на ногу или твердую поверхность типа бревна, на которую можно давить. Иногда даже заметны отличия между орудиями, использовавшимися для скобления свежей, влажной кожи, и теми, что обрабатывали высушенные шкуры на второй фазе обработки.
Полезно разобраться, насколько сложна на самом деле работа с кожей с точки зрения как последовательности этапов выделки, так и затрат времени. На подготовку одной оленьей шкуры при хорошей погоде уходит приблизительно один день. Во-первых, необходимо удалить всю свернувшуюся кровь, пока шкуры еще свежие: потом жиры отвердевают и присыхают к поверхности[150]. Это означает, что неандертальцам приходилось заниматься этим сразу после убоя, возможно, в расположенных неподалеку охотничьих лагерях. После чистки и сушки шкуры хранятся месяцами. Поскольку неандертальцы обычно занимались поэтапной разделкой туш и расщеплением кремня в разных местах, то высока вероятность аналогичного подхода и при работе со шкурами, раз уж это тоже требует времени. К тому же дым от зимних костров может оказать положительное воздействие на свернутые шкуры.
Затем нужно размягчить шкуры, сделать их податливыми, после чего обработать для лучшей сохранности. Как правило, их сначала замачивали, иногда с добавлением древесной золы, щелочные свойства которой способствуют очищению шкуры. Неандертальцы могли делать это в реках, озерах или использовать для замачивания талый снег/лед, но нельзя исключать и вариант с желудками крупных животных и даже ямами. В мире существует масса традиционных методов повышения качества шкур, и для этого всегда используются жиры. Особенно хороши головной и костный мозг, а также медвежий жир — все они дают хорошую пропитку и усиливают водоотталкивающие свойства.
После замачивания необходимо пропитать кожу выбранной жировой смесью, при этом шкуру растягивают или непрерывно обрабатывают как-то еще. Именно на этом этапе для удержания используют рот, а также окуривают кожу для придания ей мягкости (что впоследствии обеспечивает размягчение после намокания)[151]. Окуривание также отлично повышает сохранность шкур, и среди охотников-собирателей Северного полушария для этой цели почти повсеместно используется дым от разваливающейся на куски гнилой древесины.
Могли ли неандертальцы использовать столь сложную технологию? Выделкой шкур занимались намного раньше, чем 300 000 лет назад, о чем свидетельствуют остатки коллагена и волос ниже «горизонта копий» в Шёнингене, а поверхность костяных инструментов там зашлифовалась в течение многих часов использования. Что касается памятников индустрии Кина, в Жонзаке среди следов износа на большом числе исследованных артефактов есть сглаженные поверхности, явно полученные в результате обработки свежих кож. Это говорит о том, что очистка шкуры у неандертальцев была важным этапом первичной обработки туши.
Однако на одном из инструментов были обнаружены характерные следы, свидетельствующие о том, что им работали с высушенной шкурой. Возможно, его использовали для подготовки шкуры, снятой в другом месте, или принесли в Жонзак уже бывшим в употреблении; впоследствии его определенно вновь подвергали ретуши.
Помимо указания на конкретные виды деятельности, которыми занимались в Жонзаке, это дает основания полагать, что шкуры северных оленей в охотничьих лагерях наряду с мясом, салом и костным мозгом составляли часть тех материалов на разных стадиях производства, которые было принято носить с места на место.
Зачем неандертальцам было нужно столько шкур? Один из возможных вариантов ответа, который едва ли когда-нибудь рассматривался: варка шкуры вместе с костями, сухожилиями и копытами — широко известный метод изготовления клея. Высвобождающийся коллаген дает вязкое вещество, которое со времен Средневековья использовалось благодаря не только своей прочности, но и пригодности для тонкой работы[152], поскольку оно самоклеящееся, сжимается при высыхании и восстанавливается при нагреве, как березовый деготь. Однако для этой цели подходят даже обрывки, и не нужно так тщательно обрабатывать шкуры, как это делали неандертальцы.
Так что очевидный ответ — одежда. Во многих реконструкциях неандертальцев изображали завернутыми в поношенные, рваные шкуры. Кроме того, утверждалось, что относительный дефицит мелких хищников с хорошим мехом говорит об использовании только свободно накинутых на плечи шкур. Однако температурное моделирование показывает, что если неандертальцы не обладали супертолстым слоем жира и густым, как у медведей, мехом, то жизненной необходимостью было иметь какую-то одежду. Чтобы добиться хорошей теплоизоляции, не обязательно подбивать одежду росомашьим мехом[153]; у неандертальцев был выбор из северных оленей, туров, медведей и других животных. Кроме того, для пошива не требуются и иглы с ушками: можно проколоть шкуры камнем, костью или даже деревянным шилом и ими же проталкивать нить, а не вытягивать ее.
А как же ноги? Об обуви с жесткой подошвой ничего не известно, а от более мягкой следов не остается. Изготовить обувь относительно просто: с задней конечности оленя снимается готовая «труба», которая натягивается на ногу; если сделать это со свежей кожей, то по мере высыхания она плотно обхватит стопу.
О том, что неандертальцы могли заниматься изготовлением одежды, говорят, помимо очевидной физиологической потребности, многочисленные свидетельства в пользу интенсивной обработки шкур с целью их размягчения и растягивания, особенно следы на зубах в результате зажимания и, возможно, пережевывания. Они хорошо совпадают с признаками износа зубов у охотников-собирателей, которые проделывают это со шкурами и сухожилиями, и, более того, почти идентичны износу на образцах ранних
Итак, одежду они носили, особенно неандертальцы культуры Кина. Но о каком количестве шкур идет речь? На довольно простой комплект одежды для взрослого, состоящий из накидки для верхней части тела и штанов или юбки, уйдет как минимум пять больших шкур. На всю работу от начала и до конца понадобится от 20 до 80 часов на выделку в зависимости от вида животного и особенностей технологии. Это обмундирование каждые несколько лет требует замены; кроме того, еще нужна одежда для детей и одеяла для младенцев[154]. Помимо стертых зубов можно вспомнить утолщенные от огромных тяговых усилий руки неандертальцев — в основном из-за того, вероятно, что обработкой шкур занимались всю жизнь.
Если и этого мало, то к весьма распространенным кремневым изделиям с характерными следами использования добавляется недавно открытая группа костяных орудий сложной формы. Эти орудия изготавливались из ребер: неандертальцы обрезали кость, сужая ее и формируя скругленный кончик. Пока известно только пять образцов, найденных на двух стоянках: один в Пеш-де-лʼАзе, а четыре на расстоянии всего 35 км от него, в Абри-Пейрони. Залегали они в разных слоях: на одной стоянке — с бифасами, на другой — с дисковидными орудиями. Все эти предметы повреждены, однако об их первоначальной форме можно судить по почти идентичному им целому предмету, обнаруженному в 1907 г. в Ла-Кина: он резко изогнут с одного конца, а противоположный конец нетронут. Эти инструменты — практически точные копии «лиссуаров», или лощил, которые встречаются не только в более поздних культурах
Учитывая разборчивость неандертальцев при выборе видов животных и частей их тел для изготовления ретушеров, наверное, неудивительно, что для лиссуаров они выбирали не просто ребра, а ребра конкретных видов. Анализ остатков коллагена показал, что все сохранившиеся предметы изготовлены из костей либо зубров, либо туров, и поразительно, что три из них — из слоя в Абри-Пейрони, 90 % костей которого принадлежат оленям.
Возраст этих стоянок примерно 50 000–40 000 лет, а значит, спустя всего несколько тысяч лет после исчезновения технокомплекса Кина неандертальцы применяли чрезвычайно сложные технологии работы с материалом. Использовали лиссуары или нет охотники на оленей культуры Кина, точно сказать нельзя, но, возможно, помимо изготовления одежды у них были и другие причины для интенсивной выделки шкур. Если вспомнить о том, что многие памятники индустрии Кина, даже те места, что относятся к этапу, следующему за охотничьими лагерями, не особо похожи на «жилища» с очагами, то, возможно, у этих неандертальцев были шатры или подобные им укрытия. На примере Ла-Фоли мы знаем, что позже использовались некие конструкции под открытым небом, но переносные жилища из шкур позволили бы неандертальцам Кина перемещаться по тундре на большие расстояния и оставаться в тепле. Даже если они явно вновь и вновь приходили к конкретным пещерам или скалам с целью охоты и первичной разделки туш, то отсутствие очагов при наличии побывавших в огне находок говорит о том, что мы просто не все обнаруживаем.
На большое типи у представителей коренных народов Северной Америки — кайюсов, дакота, черноногих, пауни, кроу и равнинных кри — уходило от 30 до 50 оленьих шкур, при этом транспортировка этой конструкции обычно осуществлялась лошадьми. Маловероятно, что неандертальцы переносили сооружения такого масштаба на своем горбу, но, возможно, они делали шатры меньшего размера. Кроме того, есть доказательства того, что в Абрик Романи присутствовали лежанки из шкур.
Что самое интересное: если в обиходе требуется много шкур, будь то для одежды или для переносных жилищ, то иногда это приводит к такой «иррациональной» охоте, когда целью является не мясо, а шкуры. Летом северные олени довольно тощие, мясо при теплой погоде портится быстро, зато шкуры в это время года в хорошем состоянии, не такие, как осенью, когда в них прогрызают дыры паразиты. Кроме шкур и отборных кусков мяса, например языка, все прочие части туши могли оставлять на месте — время от времени на некоторых стоянках неандертальцев Кина и других культур обнаруживаются косвенные намеки на это. В Жонзаке есть несколько не расчлененных суставов конечностей; нечто похожее присутствует в Абри-дю-Мара на юго-востоке Франции, и в Зальцгиттер-Лебенштедте многие туши тоже, по всей видимости, подверглись лишь первичной разделке.
Из шкур также можно делать кое-что жизненно важное для охотника-собирателя, о чем часто забывают из-за тривиальности этого в современном мире. Это мешки. Среднестатистическому неандертальцу приходилось носить многое: пищу, свежие шкуры, пушнину, возможно, подстилки для сна, не говоря уже об орудиях. Натуральными «мешками» могут быть желудки или мочевые пузыри животных, но шкуры благодаря своей прочности и размерам особенно хорошо подходят для этой цели. Завернутую в шкуру и перевязанную сухожилием ношу можно закинуть на плечо и тем самым снизить нагрузку. Вполне реально использовать таким образом свежеснятую кожу; стоянки с большим количеством костей нижних частей ног могут указывать на то, что конечности были чем-то вроде ручек на старомодных дорожных сумках.
Тара также имеет отношение к хранению пищи, что, вероятно, было особенно важно в эпоху Кина. Как отмечалось в главе 8, прямых доказательств того, что неандертальцы запасали провизию, нет, но в условиях оледенения, когда мясо добывалось главным образом во время большой сезонной охоты, необходимость этого могла возникнуть. Сегодня уже очевидно, что неандертальцы разделяли в пространстве и все виды деятельности, и материалы, поэтому предположение о консервации части мяса не такая уж большая натяжка.