Безусловно, это всего лишь догадки, однако факт остается фактом: несмотря на высокую степень разрозненности групп[147], не все неандертальцы были рождены от родителей, состоящих в кровном родстве. Возникает вопрос: как поддерживалось разнообразие ДНК? Схемы перемещения каменных артефактов свидетельствуют о том, что сложный рельеф местности не был препятствием. По крайней мере, некоторые индивиды или целые группы пересекали даже полноводные реки, такие как Рона, и высокие перевалы в Центральном массиве и Пиренеях. Возможно, некоторые популяции, ставшие генетически изолированными, как, например, в Иберии и на Алтае, жили в хороших природных условиях, где не нужно было покидать привычное место обитания вслед за миграцией стадных животных. По большому счету, нет веских оснований полагать, что все неандертальцы не любили чужаков, тем более что, как мы увидим в главе 14, они были готовы к близким отношениям с другими гомининами. Если это действительно происходило, то рандеву с незнакомцами в степи больше напоминало неожиданный курортный роман, чем встречу в ежегодном летнем лагере. Однако вот что еще интересно: с течением времени все чаще случаются перемещения на очень дальние расстояния. После отметки 150 000 лет назад в образе жизни неандертальцев стало что-то меняться, но причины этих изменений остаются одним из сложнейших научных вопросов.
От камней к костям
Перемещение каменных артефактов долгое время оставалось единственным мерилом мобильности неандертальцев, однако аналитические методы XXI в. открыли другой путь. Все более широкое разнообразие биогеохимических методов позволяет отслеживать перемещения отдельных неандертальцев с помощью стабильных изотопов. Эти изотопы дают информацию о том, где индивид жил ранее, хотя, как и в случае с анализом рациона питания, они отражают лишь одну сторону биографии. Изотопы стронция варьируются в зависимости от местной коренной породы и попадают в зубную ткань с пищей и питьевой водой[148]. Полученные данные напоминают карту погоды и атмосферного давления, отображая движение групп по регионам, а не места постоянной дислокации. Но, сопоставляя результаты анализа зубов и сведения о местности, где были найдены останки, можно заметить перемещения между разными геологическими районами, порой на впечатляющие расстояния, как в случае с человеком бронзового века, выросшим в Альпах и похороненным рядом со Стоунхенджем.
Проведенные к настоящему моменту исследования останков нескольких неандертальцев ничего подобного не выявили, но все же подтвердили, что они не всю жизнь проводили в одной долине. Первым был взрослый из пещеры Лаконис (Греция), проживший часть детства примерно в 20 км от этого места. На еще большее расстояние указывает зуб, датируемый эемским периодом и обнаруженный в пещере Мула-Герси (Франция): смещение от исходной геологии как минимум на 50 км к югу, что подтверждается и соответствующими каменными изделиями.
Однако здесь есть сложности, масштаб которых могут недооценивать. Поскольку на формирование зубной эмали уходит год и более, а все археологические данные свидетельствуют о том, что неандертальцы не задерживались на одном месте так долго, то возможна некоторая «размытость» результатов изотопного анализа при пересечении различных геологических районов. Кроме того, если неандертальцы питались в основном мясом животных с изотопным составом, соответствующим другим регионам, это также может создать путаницу.
Чтобы снять некоторые из этих вопросов, изотопные характеристики можно рассматривать вкупе с каменными артефактами. Приблизительно 250 000–200 000 лет назад неандертальцы, обитавшие у реки Рона, снова и снова возвращались в грот Пейре. Но с течением времени его место в их перемещениях по ландшафту изменилось. Судя по всему, ранее они оставались здесь на более долгий срок, в основном с целью охоты в долинах в разное время года. Каменные орудия большей частью происходят из расположенных примерно в 30 км холмов и плато. По изотопам кислорода и свинца в микромасштабе можно проследить сезонные перемещения маленького неандертальца, который в итоге умер в Пейре (а родился, возможно, в другом месте).
Появившись на свет весной, примерно с возраста 2,5 месяца он подвергался воздействию свинца. Возможно, это указывает на то, что группа, в которой жил малыш, на лето уходила в регион с более высоким содержанием этого элемента в недрах. Более поздний, но четкий всплеск содержания свинца говорит о том, что они перемещались туда как минимум еще раз зимой до того, как крохе исполнился год. Почти через год, когда ребенок уже начал ходить, вслед за еще одной фазой свинца, длившейся чуть более двух недель, в течение семи месяцев уровень держался на средних и высоких значениях. Если все эти колебания содержания свинца действительно указывают на географические перемещения, то, возможно, перед нами картина передвижений примерно за год, охватывающая как минимум два места. Сначала малыша носили на руках, а затем он, возможно, стал ходить за родителями уже знакомыми путями.
Со временем уровень пола в гроте Пейре поднялся за счет культурного слоя, и неандертальцы стали заходить сюда на более короткие периоды, в основном осенью. Скопления каменных орудий скуднеют, все очевиднее становится повторная заточка, а детальный анализ, основанный более чем на 200 источниках сырья, показывает, что перемещенные на дальние расстояния артефакты становятся и многочисленнее, и разнообразнее. Некоторые из новых кремневых залежей находятся еще дальше, на расстоянии до 60 км, а это свидетельствует о том, что неандертальцы теперь чаще приносили камни из долины реки, в том числе с другого берега Роны. Однако изотопный анализ диеты дает основания полагать, что ландшафтная направленность охоты была обратной: среди добываемых животных, в числе которых благородный олень и тар, доминируют виды, обитавшие на возвышенностях и плато (хотя сохранившаяся рыбья чешуя говорит о том, что часть пищи поступала из долин). Изотопы стронция в зубах некоторых неандертальцев также указывают на периоды, проведенные на плато, но наиболее подробную информацию дал анализ изотопов кислорода и свинца в зубной ткани ребенка.
Зуб сформировался, когда его хозяину было около трех лет, в его составе также обнаружены следы свинца, но воздействие на ткани началось только примерно с пятилетнего возраста. Более того, меняется сезон: первый пик приходится на раннюю весну, а спустя почти 18 месяцев, видимо, осенью, начинается еще один. Группа, в которой жил этот ребенок, похоже, меняла места пребывания по другому графику и, вероятно, делала это чаще. К тому же каменные орудия из наиболее отдаленных источников представляют собой не подвергшиеся интенсивной заточке орудия, а отщепы, что указывает на вполне возможные изменения в длительности перемещений.
Другой вид изотопов — сера — позволяет сравнивать рацион питания хищников и жертв и может указывать на то, что некоторые неандертальцы совершали переходы на чрезвычайно дальние расстояния. Что самое интересное, анализ окаменелостей с двух бельгийских памятников, Спи и Гойе, датируемых возрастом приблизительно 40 000 лет, тем не менее показал совершенно разные результаты. Неандертальцы из Спи в основном питались животными, обитавшими поблизости, преимущественно мамонтами. А у неандертальцев из Гойе сера продемонстрировала максимальное соответствие образцам, взятым у пещерного льва и волка (или, возможно, лисицы). В отличие от большинства других хищников, охотившихся на местные виды, среди которых лошадь, шерстистый носорог и зубр, рацион этих конкретных льва и волка был иным. Лев мог питаться мясом пещерного медведя, иногда львы предпочитали охотиться на этих зверей. Волку же такая добыча не подходит. Судя по всему, он, как и неандерталец, питался мясом северного оленя.
Объяснить это можно двумя способами. Олени, найденные в Гойе, возможно, жили далеко, километрах в ста, но здесь на них охотились во время их сезонных миграций. Или же, наоборот, именно плотоядные, в том числе неандертальцы, проводили достаточно времени на таком расстоянии, что сигнал изотопов серы успевал сместиться до прибытия в Гойе. Хотя расстояния около 100 км неплохо увязываются с транспортировкой каменных орудий, данные об источниках сырья для этого памятника, к сожалению, отсутствуют из-за давности раскопок.
Где мы живем
Пусть изотопный анализ пока не дал изобилия данных в пользу того, что неандертальцы преодолевали сотни километров, но если брать в расчет и каменные изделия тоже, то что-то, безусловно, перемещалось на очень большие расстояния, причем совершенно разными способами. Камень мог появиться только двумя способами: неандертальцы приносили артефакты сами, или происходил обмен предметами между группами из разных регионов. Любой из этих сценариев поднимает множество вопросов об общественном укладе и подразумевает наличие некой территориальной концепции. У современных охотников-собирателей площадь регулярно пересекаемых территорий сильно варьируется и составляет от 250 до более 20 000 км2, то есть от размеров довольно большого города до маленькой страны. Огромная продуктивность экологической системы в тропиках позволяет людям получить необходимое с земли меньшей площади, но размеры освоения территорий неандертальцами в более высоких широтах, вероятно, приближались к верхнему пределу.
Существует ли способ определить размеры конкретной первобытной территории? Шагом вперед по сравнению с отслеживанием расстояний, на которые перемещались отдельные артефакты, является изучение закономерностей, характерных для множества комплексов. Недавно проведенное обобщение данных более чем с 20 памятников на юго-западе Франции выявило явный перекос в схеме перемещения камней. Высококачественный кремень иногда несли на расстояние до 100 км, в основном на восток по долинам рек Ло и Дордонь. При этом перемещений на север или юг гораздо меньше, и точно так же камень с севера несли всего на несколько десятков километров на юг, практически без пересечений между двумя регионами.
Возникает впечатление, что существовал некий барьер, через который камень не перемещали, и встает вопрос — почему? Очевидной географической границы нет, поэтому, скорее всего, причина связана либо с логистикой — наличие точки, в которой камень проще заменить на местный, чем нести дальше, — либо с неким социальным фактором. И вот что поразительно: нам известны некоторые очень длинные маршруты кремня в Европе и других местах, однако камни, которые перемещались внутри границ этой зоны (с любой из сторон), но не пересекали их, проделывали в целом не особенно долгий путь. Может быть, тут дело все же в территории, а не в экономике.
У людей с западным образом мышления, живущих в XXI в., слово «территория» ассоциируется с границами, торговлей и собственностью, но в современных сообществах охотников-собирателей используются несколько иные понятия. Конфликты — дело обычное, и членов расширенной социальной сети — племени — встречают более дружелюбно, чем посторонних. Но часто условия доступа к территории постоянно меняются. На территориальных границах отсутствует явная защита (хотя определенные места могут быть перекрыты), и иногда члены маленьких групп свободно передвигаются по территории, размером в два раза превышающей ту, на обладание которой они претендуют.
Кроме того, вполне возможно, что некоторые из сложных моделей мобильности, наблюдаемых у неандертальцев, могут иметь отношение к индивидам, а не группам. Из хищников в социальном плане ближе всего к ним находятся волки, среди которых примерно пятая часть особей в какой-то момент времени переходит из одной стаи в другую. В молодом возрасте они могут отправиться в дальний путь и преодолеть сотни километров, прежде чем осесть. Известная волчица Найя, перемещение которой удалось отследить, добралась из восточной Германии в Бельгию, иногда пробегая по 30‒70 км за ночь. Возможно, перемещения некоторых камней на самые дальние расстояния осуществляли именно неандертальские «Найи», пересекавшие горные хребты и реки в надежде на радушный прием у чужого очага.
Взаимосвязь мест и предметов остается наиболее сложной из загадок неандертальского мира. Необходимо, чтобы совпали все элементы мозаики, касающиеся технологии, хозяйства и мобильности, а также климата. Весьма вероятно, что радикальные изменения, начавшиеся 150 000 лет назад, — на всем промежутке от оптимума межледниковья до пика ледникового периода — были одной из причин развития у неандертальцев адаптивности и специализации. Повседневная жизнь стала совершенно иной, будучи прочно зависимой от того, где и когда они жили.
Одним из инструментов исследования тут могут послужить технокомплексы. Какие-то из них, несомненно, были в большей степени приспособлены к разным видам перемещений, и если необходимость менять место была обусловлена в основном поиском животных, зависящим от климата и окружающей среды, то, определив климатические экстремумы, мы можем взглянуть на уникальный уклад жизни неандертальцев.
Очевидно, что начинать следует с солнечного эемского межледниковья, самого теплого и плодородного периода, в котором удалось пожить неандертальцам; и, хотя стоянки, относящиеся к этой эпохе, довольно редки, у них есть свои отличительные черты. Весомые данные в пользу того, что лесная охота велась разными способами, обнаружены на двух участках с копьями — в Лерингене и Ноймарк-Норде. В первом из них копье толще шёнингенского и скорее использовалось как колющее оружие, хотя и довольно длинное. Может быть, в этом случае все зависело от того, на какие виды велась охота: охотники на слонов, наверное, хотели сохранять безопасную дистанцию от разъяренного окровавленного животного. Копья, убившие двух крупных оленей-самцов в Ноймарк-Норде, отсутствуют, но мы видим следы их действия в пробитых костях. Оба оленя, похоже, добыты ударами, нанесенными с близкого расстояния, что определенно гораздо больше соответствует охоте в густом лесу, чем использование метательных копий, как в Шёнингене.