В зависимости от способа хранения излишками можно было бы обеспечивать питание в течение недель или даже месяцев, и особенно важное значение это приобретало с приближением зимы. В сырую погоду вяление мяса могло быть затруднительным, однако в ледниковые периоды лето и осень, вероятно, были менее дождливыми. Если неандертальцы Кина оставались в охотничьих лагерях достаточно долго, чтобы закончить первую стадию обработки шкур, то, возможно, им хватало времени, чтобы начать сушить мясо, вытапливать жир или даже использовать костры, на которых окуривались шкуры, для консервации съедобных частей животных. Такое умение работать в режиме многозадачности, безусловно, объяснило бы эффективность, которую мы наблюдаем во многих других аспектах поведения неандертальцев.
Что произошло с неандертальцами индустрии Кина? Если этот технокомплекс сформировался так, чтобы взять все возможное от тундры и северных оленей в условиях оледенения, то что они делали с наступлением потепления? Как мы видели ранее, на некоторых более поздних стоянках присутствует небольшое количество лошадей, туров или зубров, а кое-где эти виды фактически доминируют. Это может указывать на попытки некоторых неандертальцев адаптироваться к жизни в условиях степи, но, с другой стороны, в западных Пиренеях все же прослеживается связь между холодным климатом, оленями и индустрией Кина вплоть до даты 45 000 лет назад. Впрочем, после нее этот «набор», похоже, окончательно исчезает.
Но, когда речь заходит о «той самой индустрии Кина», мы сталкиваемся с противоречием между стремлением археологов классифицировать кремневые технокомплексы и разнообразием потребностей и желаний неандертальцев. На некоторых стоянках встречаются каменные орудия, вроде бы явно относящиеся к технологии Кина, и вместе с ними огромное количество ретушеров, но при этом они живут своими собственными жизнями. Один из примеров — пещера Де-Надале у подножья Альп в Италии. Там есть комплекс, относящийся к МИС 4 и очень напоминающий современные ему изделия Кина на юго-западе Франции с тем исключением, что альпийские неандертальцы в основном охотились на гигантских и благородных оленей. У этих видов совершенно иная среда обитания и поведение по сравнению с северными оленями. Не исключено как то, что группы носителей технокомплекса Кина переселились в этот регион и приспособились, так и то, что это была независимая новаторская деятельность.
Жить в ландшафте
Что неандертальцы думали о своем мире? Если не считать ежедневных забот — выспаться, накормить детей, добыть отщепы, выследить животных, — что значили для них походы, остановки на полдня или многодневное пребывание на чужбине? Хотя слово «дом» уже используется в этой и других главах, с ним не все так просто, ведь оно автоматически наводит на мысль о постоянном месте жительства, обозначаемом им в западной культуре XXI в. Но для тех, кто ведет кочевой образ жизни, дом будет в разных местах: центр их мира двигается вместе с ними. Единение с родственниками — одно из неизменных условий, дававших неандертальцам возможность чувствовать себя «как дома», но глубокие знания окружающего пространства, вероятно, были еще одной составляющей этого ощущения.
В мыслях и памяти неандертальцев, должно быть, сохранялись отдельные хорошо известные места: утес за холмом, сосновая роща у реки, темное отверстие в скале. Повторяющийся опыт или яркие впечатления особенно эффективны для фиксации в памяти, и чаще всего воспоминания возникают при повторном посещении конкретных мест. Поэтому ландшафт для неандертальцев был не абстрактным пространством, а непрерывным потоком живых встреч, как новых, так и оставшихся в памяти.
Это своего рода история, впитываемая с детства благодаря внимательности и, наверное, непосредственному взаимодействию. Но места — это нечто большее, их смысл состоит в медленном, долгом формировании обычаев и преданий. Точно так же залежи археологического материала накапливаются веками и тысячелетиями. И через дух, и через материю прошлое влияло на то, каким образом неандертальцы решали использовать определенные места, побуждая их жить и действовать еще более ярко и концентрированно. Тогда Жонзак, например, теоретически мог фигурировать как некая «Скала охоты на оленя».
Там, где был по-настоящему насыщенный слой, формировавшийся явно дольше одной жизни, могло блеснуть кое-что еще. Эти культурные наслоения, устанавливающие связь с самим временем, возможно, обладали способностью выводить воображение за пределы «настоящего». Мы знаем, что неандертальцы узнавали старые предметы и взаимодействовали с ними в гротах и пещерах, но вызывал ли у них вид мощных завалов костей или явно древних кострищ мысли о предшественниках? В некоторых местах мы находим предметы, которые старше своего окружения на десятилетия или века, — физически пересекшие время, — и которые, должно быть, создавали впечатление вечного постоянства.
Более того, иногда подвергнутые вторичной переработке каменные орудия из пещер выглядят не так, будто их подобрали с поверхности. Неандертальцы, возможно, были первыми археологами: они извлекали из земли оставленные предками древности, исправляли их на свету и возвращали к жизни.
Пальцы, копающиеся в мягкой земле, нащупывающие острые кромки, — напоминание о том, что знания неандертальцев о месте и земле накапливались не только визуальным путем. Они узнавали камень по текстуре не хуже, чем по цвету, прислушивались к журчанию воды, чтобы определить не только направление потока, но и температуру, и выбирали деревья по тому, как меняется от ветра шелест их листьев. Возможно, неандертальцы, как это происходит во многих культурах коренных народов, представляли землю не как некую платформу, по которой ходят, а как кого-то, с кем можно вступать в отношения или взаимодействовать. У каждого в пути должна быть компания.
Может быть, такие рассуждения о восприятии земли и абстрактны, но, шагая, ползая и бегая, неандертальцы писали на ней свою историю. За сотни тысячелетий до того, как было написано первое слово, своего рода подписью были отпечатки их ног. Выше мы говорили о следах в Ле-Розель, где в нескольких слоях их содержится более двухсот пятидесяти. Среди них есть несколько коротких цепочек шагов, но в основном это разрозненные отпечатки. Самые крохотные ножки малыша оставили легчайший след. Присутствует даже идеальный отпечаток руки: в песок вдавлены широко расставленные пальцы, как приветствие, посланное 80 000 лет назад.
Самые старые из известных следов неандертальцев оставлены более чем на 250 000 лет раньше, чем те, что найдены в Ле-Розель. Когда в XVIII в. в результате оползней на склонах потухшего вулкана Роккамонфина в южной Италии обнаружились отпечатки ног, люди сочли их «следами дьявола». На самом же деле их оставили около 350 000 лет назад три ранних неандертальца, ноги которых погружались в остывшие и размякшие от дождя пирокластические потоки пепла и грязи. Судя по более чем 50 отпечаткам, все трое двигались по-разному: один спускался вниз зигзагами, другой осторожно огибал препятствия, поскальзываясь и иногда опираясь для равновесия на руку, а третий шел по прямой.
Все три ходока не успели дорасти и до 1,35 м — в точности таким был расчетный рост Ле Мустье 1, а значит, они едва достигли подросткового возраста. Вполне возможно, что эта компания видела извержение, в результате которого у них под ногами образовалась смесь из пепла, пемзы и камней, а следующий слой пепла покрыл их следы. Куда они шли? Цепочки следов начинались с плоского уступа, от которого на расстоянии примерно 50 м имеются другие следы гоминин и животных: неандертальская тропа[155].
Следы есть и под землей. Приблизительно в то же время, когда дети из Ле-Розель играли на берегу Атлантического океана, высоко в Западных Карпатах на территории современной Румынии неандерталец-подросток исследовал пещеру Вартоп. Ноги мягко ступали по необычному «лунному молоку», впоследствии превратившемуся в натечный камень. Довольно-таки удивительно, что это единственный след от пребывания неандертальцев в пещере. Зато остались отпечатки детских ног на обжитых стоянках в других местах. В пещере Теопетра в Греции сохранилось несколько крохотных следов возрастом более 128 000 лет. Одни следы, вероятно, принадлежат ребенку двух — четырех лет. Что касается второго, есть признаки, что он был в обуви из какого-то тонкого материала.
Поразительно, что так много следов оставлено детьми. Во многих сообществах охотников-собирателей взрослые редко занимаются формальным обучением молодежи, дети же учатся, проводя время со своими сверстниками. Скорее всего, они бродили по самим стоянкам и окрестностям, исследовали их, играли во взрослых. Должно быть, это открывало путь к захватывающим приключениям, хотя и было рискованным. Кажется, неандертальцы осваивали свою землю на протяжении всей жизни.
Сегодня мы очарованы древними следами, но следы живых существ не оставляли равнодушными и самих неандертальцев. Чтобы выживать, пользуясь щедротами природы, требуется постоянное внимание к земле, а значит, вытоптанные множеством копыт тропы и даже бесшумно смятые подушечками лап травы не останутся незамеченными. Но поскольку у гоминин нет таких когтей и зубов, как у других плотоядных, и большую скорость они развивать не могут, то им приходится совершенствовать охотничьи приемы путем практики, взаимодействия и в особенности овладения знаниями и умением планировать. К примеру, знания о том, какие животные на рассвете ходят на водопой, вкупе с воображением позволяли неандертальцам спрогнозировать массу ситуаций, в которых животное становится уязвимым. Этот опыт вполне мог оформиться в навык следопытства. Для современных охотников-собирателей вне зависимости от среды обитания и метода охоты данный навык чрезвычайно важен. Следопытство — понятие гораздо более широкое, чем преследование. Речь идет о всеобъемлющем внимании к миру во всей его полноте, так что даже следы муравьев становятся знакомыми. Опытные следопыты определяют не только вид животного, но и подвид, пол, возраст или даже физическое состояние. Среди более крупных животных они способны даже распознать уже встречавшихся особей.
Неандертальцы эволюционировали, используя опыт 30 000 поколений охотников. Следопытство могло возникнуть почти 1,5 млн лет назад: в Илерете (Кения) отпечатки ног ранних гоминин говорят о том, что они бродили по глинистому берегу озера, где, возможно, изучали следы и устраивали засаду на тех, кто их оставлял. Преследование или охота на истощение тесно связаны со следопытством и включают погоню за добычей до тех пор, пока жертва не лишится сил, после чего убить ее не составит труда. Этот способ используют волки и гиены, он особенно подходит для открытой местности типа степи[156].
Следопытство в этом виде охоты играет важную роль потому, что оно дает возможность предсказывать поведение животных. Это под силу даже новичкам, как видно на примере семьи Лыковых, в 1936 г. бежавшей от религиозных преследований в тайгу. Более 40 лет они выживали в 240 км от ближайшего населенного пункта, при этом жизненно важным дополнением к рискованному земледелию у них была охота. Не имея огнестрельного оружия, сыновья Лыковых научились просто гнаться за животными по лесу до тех пор, пока жертва от усталости не падала с ног. Лыковы редко преуспевали в охоте, иногда за год им удавалось убить всего одно животное; мастерство же неандертальцев оттачивалось в течение жизни многих поколений. Даже если предпочтение отдавали засаде, а не преследованию, следопытство все равно было неотъемлемой частью процесса.
Также выдвигалось предположение, что благодаря следопытству охота становилась тщательнее продуманной и гораздо более продуктивной. Когда следы жертвы теряются, опытный охотник может предсказать, где они возникнут вновь. Напуганный, быстро теряющий силы олень скорее спрячется, чем продолжит бежать, и понимание этого может оказаться решающим фактором для успешной охоты. Однако это больше, чем знание: этот навык, известный как спекулятивное выслеживание, подразумевает живое восприятие настроения животного. Для его развития требуется способность понимать, что мироощущение и эмоции других существ отличаются от твоих собственных, которой, помимо человека, обладает лишь очень небольшое число видов.
Умели ли неандертальцы это делать? Безусловно, спекулятивное выслеживание в целях охоты пригодилось бы в сложных условиях, например в лесу, где животные могут скрыться из виду. При этом оно не помешало бы и на более открытых ландшафтах, например для прогнозирования места и времени появления стада.