В каждом судебном деле мы должны доказывать, что связаны с нашим старым Законом в том виде, в каком он существовал на момент установления британского суверенитета над Австралией. Нас обманывают, заставляя признать их суверенитет и отказаться от собственного ровно тогда, когда мы его провозглашаем. Затем мы отдаем всё по соглашениям о землепользовании коренных народов. Нам не объясняют, что это значит.
Мы подписываем бумаги, которые узаконивают передачу земли поселенцам и упраздняют права аборигенов на землю.
В Кимберли он вместе с разными группами работал над возвращением права на землю через передачу полномочий от указанных в законе субъектов общинным организациям, не зависящим от Закона о земельном титуле. Теперь люди игнорируют процесс установления земельного титула и ведут переговоры непосредственно с девелоперами, а не через юристов, которые якобы являются их представителями, но на деле тайно получают деньги от горнодобывающих компаний. По его словам, он сталкивается с самыми разными «серыми» схемами и попытками давления на Старейшин в этом процессе в Кимберли, где стоимость минеральных ресурсов оценивается в семнадцать триллионов долларов.
Суверенный союз стремится к объединению с другими националистическими движениями аборигенов вроде соседней Республики Муравари, расположенной на границе между штатами Новый Южный Уэльс и Квинсленд. С этой группой меня свела Матушка Дорис Шиллингсворт, которая называет меня сыном, когда я приезжаю в ее края, поэтому я подчиняюсь ее Закону и связан соответствующими протоколами. У них интересный подход, но он сталкивается с некоторыми пиар-проблемами, когда пожилые люди спрашивают: «А что будет с моей пенсией, когда мы выйдем из Австралийского Союза?»
Некоторые участники полагают, что содержать Республику Муравари можно было бы за счет добычи собственных ископаемых ресурсов. Они намерены установить солнечные панели и выйти из единой энергосети. Они планируют сделать солнечную энергию бесконечной и экологически чистой за счет добычи редкоземельных металлов, необходимых для производства панелей на их собственной земле. Когда я спрашиваю, как они собираются хранить радиоактивные отходы, остающиеся после очистки этих редкоземельных металлов, я слишком поздно понимаю, какой я хам и наглец. Я даже спросил, будем ли мы отказываться от кредитов со стороны корпораций на строительство инфраструктуры для этих проектов, чтобы не лишиться суверенитета, как это произошло с очень многими странами, пережившими процесс деколонизации. Не мое дело задавать такие вопросы. Я перегнул палку и теперь мне стыдно.
Я забиваю жирную свинью и приношу им на обед. Они несколько смягчаются, но больше меня уже не приглашают. Меня беспокоит потенциальный риск создания аборигенных цивилизаций, в рамках которых англосаксонские экономические системы будут управляться темнокожими людьми, но при этом следовать всё по тому же неустойчивому пути, ведущему к разрушению. Возможно, стоит прислушаться к предупреждениям Гиллара и начать выстраивать наши стратегии на устойчивых принципах старых Законов, пока мы не сбились с пути и не построили в буше новый Мумбай.
Предмет, который я покрыл резьбой для этой главы, – боевой бумеранг, вырезанный из эвкалипта дома в Кейп-Йорке. Я занимался им в течение нескольких месяцев, пока путешествовал вдоль троп песен по всему континенту с востока на запад и посещал места, где старый Закон всё еще хранится в священных местах на земле, отражаясь в звездах, церемониальных предметах и историях наших стариков. На одной стороне бумеранга изображено созвездие семи сестер, на другой – созвездие Ориона, а тропы песен, по которым я путешествовал, нанесены вдоль рукоятки так, что переплетаются друг с другом.
В этих изображениях запечатлены рассказы наших стариков, которые поделились со мной своим Законом. Я обжег бумеранг на огне до черноты, но если поместить его под воду, проявляется темно-красная охра, которая рдеет, словно глаза жаб Старика Джумы, вычерчивая образ Сновидения звезд семи духовных семей, которые работают над тем, чтобы объединить наши народы и положить начало новой эпохе.
Сегодня есть люди, стремящиеся к тому, чтобы превратить наш Закон в некую гибридную сущность, которая будет признана австралийским и международным правом. Есть и старики, хранящие для нас изначальный Закон до дня возрождения, который однажды наступит.
Эти старики не хотят, чтобы о них писали книги или снимали фильмы. Они просто хранят наш Закон в тайных местах и священных предметах, обладающих такой мощью, от которой у тебя дух захватывает. Им не нужно обосновывать или защищать этот Закон. Он неизменен и переживет всё, что можно выбить в камне или записать на сервере.
Этот Закон невозможно отменить такими жалкими проклятиями, как соглашения о землепользовании или нормы о правах коренных народов на землю. Нельзя его изменить и посредством диалога – ведь Закон и есть тот авторитет, который формирует и регулирует диалог и следит, чтобы он следовал устойчивым паттернам творения. Этот Закон не является ни неодолимой силой, ни неподвижным предметом, ни действием, ни противодействием. Он – то, что находится между.
Будь таким, как твое место
Засуха длится уже десять лет, оба-мы стоим с несколькими Старейшинами на каменистом краю около Тибубурры на северо-западе Нового Южного Уэльса и поем песню дождя. Мы взволнованы, а старики – нет, потому что могут видеть паттерн, а мы не в состоянии рассмотреть что-либо из-за пьянящего ощущения власти, способности, о которой шепчет наше эго эму – плащеносной ящерицы:
Старики видят, как жуки уже взбираются на берег реки, а стрижи снуют близко к земле, потому что знают, чтó приближается, подавая сигнал всем остальным животным перебраться на возвышенности, а растениям – сосредоточить свою энергию на укрепление корней. Вонючая акация тоже издает предупреждающий сигнал, выделяя аромат, похожий на запах гниющей брокколи. Многострадальные овцы, коровы и хлопковые посевы не улавливают эти сигналы, но даже если бы улавливали, они всё равно неспособны передвигаться вместе с другими обитателями края или закапываться в землю. Их владельцы огородили свой скот заборами и смотрят прогнозы погоды по телевизору, в домах, построенных в поймах рек.
Реки разольются, выйдут из берегов и прорвут дамбы вокруг маленьких городов. Лавки закроются, а семьям придется какое-то время голодать. Реки разольются снова, но на этот раз воду сдержат плотины в Менинди – их работники пустят воду, когда сочтут, что настало время. Это изменит ситуацию в разных системах в трех различных штатах. Воду снова удержат шлюзы у устья реки Муррей, а несколько месяцев спустя ее пустят в море, благодаря чему произойдет динамичное смешение пресной и соленой воды, от которого зависит священная система Куронга[59], но которое не происходило уже много лет.
Песчаная буря пронесется от Тибубурры по всему штату и накроет Сидней волной красной земли. Старейшины увидят в этом большое церемониальное действие, в рамках которого улицы, здания и дома обретают цвет красной охры. Людям придется сменить запачканную одежду, так что в торговых центрах начнется бум продаж. Красная грязь доберется до моря и приведет к бурному размножению водорослей, благодаря чему воздух очистится от выбросов углекислого газа и временно восстановится популяция рыб, которые воспользуются этим внезапно свалившимся изобилием. Безработные рыбаки возрадуются недолговечному возрождению их ремесла, а флуктуации на рынках будут коррелировать с размером очередей в «Центрлинке»[60] по мере того, как количество запросов на выплату социальных пособий сначала сократится, а потом вырастет вновь вследствие нового истощения рыбных запасов. В глубине континента поселенцы, покинувшие свои запыленные владения и массово уехавшие из маленьких городков, вернутся, когда прорастет зеленая трава, и тогда аборигены снова станут меньшинством. Вырастет арендная плата и цены на жилье, а заодно прибавится работы у полиции.
Пока вода достигнет устья реки Муррей, пройдет много времени: обоим-нам его вполне хватит, чтобы добраться до Куронга к тому моменту, когда откроют шлюзы. Мы стоим на песке и ждем, когда прибудет пресная вода, а на пляже лежат выброшенные морем туши мертвых пингвинов и тюленей – они придают этому месту постапокалиптический вид.
Мы видим, как она несется к нам, пенясь и кружась в водовороте, а в глубине моря движутся какие-то силуэты. Они кружатся и бешено резвятся там вдалеке, и один из них отделяется и плывет к нам. Он добирается до берега ровно тогда, когда в то же место ударяет пресная вода. Он шлепает по песку и замирает напротив нас.
Он не похож ни на одного тюленя, которого мы видели раньше. У него растет борода и он тявкает на человеческом языке, который наши мозги не распознают, но который отдается где-то глубоко у нас в костях. Он смотрит на нас своими бездонными глазами, потом поворачивается и снова возвращается в море.
Всё есть творение, и во всем можно увидеть паттерны. Если вомбаты вылезли из нор, а по эвкалиптам течет сок, значит, настало время срезать кору. Если цветет чайное дерево, то в супермаркетах продают личи и черешню под бесконечные звуки