И уж мы не удивимся, конечно, что в магическом силуэте заветного Храма, который сыну удастся воссоздать по заветам отца, людей не будет. А зачем они? Люди нарушают красоту и гармонию любой архитектуры. Ни в каких чертежах их нет.
Так что герой нового романа Александра Иличевского, открыв моральность Вселенной, тут же собственный закон и опроверг.
Бывает.
«Отечеству без правды нельзя»
Вышел второй том грандиозного сибирского «романа-пеплума» Алексея Иванова «Тобол». Первая часть называлась «Тобол. Много званых», вторая, естественно, «Тобол. Мало избранных». Все нити повествования, завязавшиеся узелками в первом томе, во втором развязаны. Видимо, рассказ исчерпан. А жаль. Жизнь в ивановской Сибири эпохи реформ Петра Великого суровая до жути, зато и увлекательная до восторга.
В плаванье по многостраничной книге пускаешься вначале с осторожностью, вспоминая героев: да, вот они, и губернатор Сибири, плут-герой Матвей Гагарин, и «архитектон» упрямец Ремезов, и язычница Айкони с близняшкой-сестрой Хомани, и пленные шведы, и бухарец-магометанин, хитрый Касым и прочие. Есть и новые персонажи — к примеру, из племени джунгаров. И тут получилась некоторая засада. Описания джунгаров ведут к утомительной этнографии. «Ойраты состояли из четырёх народов: дербентов, торгутов, хошутов и джунгар. Хошуты, которых возглавлял тайша Байбагас, и джунгары, которых возглавлял тайша Хара-Хула, решили жить в горах. А дербенты тайши Далай-Батыра и торгуты тайши Хо-Орлюка решили искать себе новое отечество. Вот их-то, ушедших, и назвали калмыками…» Вязнешь в именах и событиях, а толку немного: если русские, шведы и вогулы получились у автора живыми и завлекательными, то степняки для героев романа не годятся: скучные. Воюют и воюют, психических движений почти не имеют и романных коллизий не создают.
Другое дело — русские. В хитросплетениях их характеров чёрт ногу сломит. Вот губернатор Сибири: исполинский тип. Он, собственно говоря, тоже царь, единоличный властитель огромного края, но совсем другой складки, чем непостижимый Пётр. Гагарин — человек со своими достоинствами и слабостями, а Пётр явно человеком не был. Пётр появляется в конце «Тобола» и более всего напоминает вогульских деревянных идолов-богов: ужасен, велик и непредсказуем. Пьёт мальвазию и любуется на пытки. Он, в общем, и есть натуральный русский бог, и, уж конечно, куда языческим таёжным идолам до него. Пётр силами русских литераторов — до Иванова — предельно идеализирован, но проблема в том, что идеализирован он мощно и талантливо. Опровергнуть не получится, но, в общем, Иванов и не опровергает, Пётр у него персонаж эпизодический и ложится мазком в общую картину нравов. Это нравы эдакого первозданного бытия, где великое неотъемлемо от ужасного. Сцена казни Матвея Гагарина страшна, а как прикажете поступать с изменниками отечеству? Ведь Гагарин нарочно послал русское войско на гибель, продавшись китайцам. Трагическая история гибели войска под командованием полковника Бухгольца — лютой зимой, когда для обороны ворот крепости их заваливали трупами умерших от «скорбута» (цинги), — сильнейшие страницы романа. А эта гибель целиком на совести губернатора. Вот и его косточки трещат на дыбе, а в суде он встретит своих приятелей, даже свойственников, весёлых палачей вроде Меншикова, и они бестрепетно обрекут Гагарина на смерть. Такое время стоит — без признаков гуманизма. В суровых обстоятельствах и честный швед Ренат оказывается предателем и убийцей — без всякого рвения. Так уж вышло.
Но есть и другие люди, которые «силою духа превозмогают превратности судьбы» — и старик Ремезов с его страстной любовью к родному краю, и мудрый владыка Филофей, избегающий всякого насилия, и Маша Ремезова с Ваней Демариным, сохранившие свою любовь в бурях времён и событий. Демарин вообще вырастает из самолюбивого паренька в героя и, раскрывая измену губернатора, говорит важные слова: «Отечеству без правды нельзя…» Это персонажи «человекоразмерные», проще говоря, симпатичные, в их состав не подмешан космический ужас, исходящий то ли из тайги, то ли из степи, то ли из-под земли, то ли с неба. Но одинаково превращающий людей в чудищ, готовых на грандиозные и бессмысленные подвиги. Вроде самосожжения раскольников. И не разберёшь: боги или бесы тешатся над людьми? Впрочем, языческие боги мало отличимы от бесов. Зато они всегда с людьми, тогда как истина — Христос. Где ж он был в это время на этой земле, в битвах воинственных народов, когда в кровавом зареве казней и пыток рождался рогатый младенец Империи?
Кроме людей, есть ещё два героя романа «Тобол»: тайга и степь. Так писать о тайге и степи сегодня, пожалуй, никто не умеет — автор словно бы и сам растворяется в стихиях и не подбирает слова, но слова сами находят его. Иванов воскрешает для себя и для нас утраченный вкус бытия, его тяжесть и ценность, его натуральную длительность, которую отбирает у современности бес скорости. Конечно, перетаскивая на себе огромный груз длинного рассказа, нет-нет да и увязнешь в описаниях и подробностях, однако умного, меткого, точного в романе немало. Вот, скажем, о шаманах — никогда такого не встречала: «Шаманство — это проклятие, беда. Шаманы слабые, больные, измученные. Отвары ядовитых грибов, пляски в дыму, корчи с пеной изо рта, жуткие мороки и восхождения в верхний мир истрачивают шаманов до срока. Они быстро седеют, трясутся и много плачут.»
Во второй части «Тобола», в отличие от первой, меньше значения имеют женщины — шведка Бригит стала лицом эпизодическим, а раскольницу Епифанию автор вообще сослал в монастырь и там подзабыл. Осталась в активном действии только вогулка Айкони, а этого, пожалуй, маловато для восьмисотстраничной книги. Всё-таки женские персонажи разнообразят ритмы повествования: кто ж стал бы читать «Войну и мир», ежели там не было бы «мира» с его наташами и марьями?
И вот что получается. Правитель страны — безумный жестокий бог, окружённый ворами и предателями. Губернатор Сибири — изменщик и плут. Кругом враги, готовые напасть. Войско гибнет зря, отстроенная Покровская церковь в Тоболе рушится. А держава между тем сильнеет и богатеет. И жив упрямый «архитектон» Ремезов и даже в конце романа бежит к геодезистам с мольбой «Научи!». Потому что свои карты рисовал как бог на душу положит, а теперь есть наука.
Не его ли негнущаяся натура и упорная душа — стержень мироздания? Не сказал ли нам здесь что-то важное Алексей Иванов и про себя?
Народ готовится к земле
Огромный (почти 800 страниц) новый роман известного писателя Михаила Елизарова («Библиотекарь», «Мультики», «Мы вышли покурить на 17 лет…» и другие сочинения) называется «Земля» (2020). Его главный герой — двадцатилетний юноша, действие происходит в 2006 году, и можно было бы надеяться, что речь пойдёт о нелёгкой жизни молодого человека в постсоветской России. В общем, так оно и есть, но главная тема романа — смерть. И это самый сложный случай в моей читательской практике.
Михаил Елизаров — писатель, что называется, «из первой десятки». И дело не в полученных им премиях (скажем, «Русский Букер» за «Библиотекаря»), но в том, что он владеет словом с незаурядной силой. И замечательно умеет переводить в текст данные своего выдающегося чувственного аппарата. У него работают все органы чувств: он не только даёт картинку, но упоминает запахи, звуки, вкусы, если надо — и тактильные ощущения, причём описывает их со снайперской точностью. Таким образом, «Земля» довольно властно захватывает читателя своей несомненной художественной выразительностью.
Повествование ведётся от имени Владимира Кротышева, 1986 года рождения, русского мальчика, попавшего на слом эпох, но никаких особых драм не пережившего. Обычное детство, школа, стройбат. Обретя крепкий навык копания земли за время службы, Кротышев прибывает в провинциальный городок Загорск, где живёт его сводный брат — полубандит Никита. Братан плотно занимается похоронным бизнесом и живёт с пленительной стервой Алиной. Кротышев влюбляется в Алину, влипает в дела брата — и вместо прилежного жизнеописания начинается фантасмагорический философский трактат. (Собственно, «Земля» — это два романа в одном.) Два стержня держат этот трактат: смерть как бытийный и культурный феномен и могучая разветвлённая мерзопакость, современный похоронный бизнес. Как говорит один персонаж, «покойник — это мёртвое золото».
Похоронный бизнес, который включается сразу, с момента смерти, о котором врачи и полиция немедленно сигнализируют похоронным агентам за мзду, изображён ядовитым саркастическим пером. Самые невинные люди тут — могильщики, землекопы, и недолгое время наш герой включён в их скорбное простодушное братство. Но ему приходится идти по цепочке наверх и встретиться с заправилами похоронных дел Загорска, побывать на их срамных гульбищах, послушать их речи. Самый гнусный из них — глава похоронной конторы «Элизиум», которая стремится подмять под себя весь смертный бизнес Загорска. Это одноногое чудище по фамилии Гапоненко снабжён примечательной речевой характеристикой. Если прочие персонажи время от времени употребляют крепкие словечки, то Гапоненко говорит на мате, выдавая поговорки, афоризмы и частушки такого свойства, что процитировать я ничего вам не могу. Злодейское сквернословие Гапоненко притом не остроумно и не смешно — это именно бесовское глумление, мерзость, издевательство. А что такого, ведь, как говорят в романе, «современная Россия — это труп СССР», так что внутри трупа и проживают черви, разве не логично?
За философское осмысление смерти отвечает в романе девица Алина, предмет знойного вожделения героя. Покрытая татуировками эротоманка-некромантка, она разговаривает как профессор Сорбонны, цитируя многоразличные оккультные источники. Из чего ясно, что Елизаров пошёл зыбким путём Пелевина, у которого все его резиновые девицы просто маски автора, которому хочется поговорить об умном. Оживить это чучело (Алину) не удалось, да и юноша сомнительно жизнеподобен: для двадцатилетнего парня только что из стройбата подозрительно речист и ловко разбирается и в мистике, и в компьютерах. Но буквального жизнеподобия главных лиц и не нужно: текст держится властью авторского слова. Второстепенные и эпизодические лица романа весьма убедительны, и в целом народ живёт с глубоким спокойствием каторжника, которому терять- то нечего. Как говорится, готовится к земле… Да, описана убогая и отвратительная действительность, но описана могучим и точным пером. Все жалкие реалии забытого Богом Загорска предстают перед глазами с ослепительной силой, однако чем дальше, тем неотвратимее встаёт вопрос: зачем?
Ведь Елизаров работал над своей книгой шесть лет. Это не проходная, не пустая, но явно заветная книга. Между тем, прочтя роман в 800 страниц, посвящённый смерти, мы знаем о ней ровно столько же, сколько знали до этого: смерть непостижима. (О похоронном бизнесе мы узнаём куда больше.) Авторский мир — тяжёлый, душный, удручающий мир. Мир торжествующих бесов, мир умершего Бога, мир, где человеку осталось только тело, и существование души даже уже и не обсуждается, это, знаете, как язвит героиня, «вам на радио “Радонеж”». По самому краешку повествования проходит светлая честная девушка Маша, как залётный ангел, но быстро скрывается.
Несомненный интеллект Елизарова богато инкрустирует страницы «Земли», но и это не разбивает впечатление безотрадности, а скорее усугубляет его. У романа будут поклонники больше из числа читателей, чем читательниц, — женщин обычно отвращает мат и физиология эротических сцен в литературе, однако авторское бесстрашие в этих вопросах коренное, искреннее, это не дешёвый эпатаж. Елизаров одарён — это аксиома, но его мир преисполнен адской жути, в которую он властно затаскивает публику. Именно поэтому это самый сложный случай в моей читательской практике: очевидно талантливую книгу я одолевала с трудом и муками.