Несколько раз течение рассказа уводит нас от благословенного Новоржевского района Псковской области, где столы всегда ломятся от яств и живая вода не иссякает. И разговоры на пиру хоть и касаются плачевных исторических обстоятельств (никакой идиллии, запустение земли в своей силе и беззаконие на месте), неизменно выворачивают на мирную дорогу: да ладно, живём, мы же — глубинные люди, голуби.
Рассказ «Волосатая сутра» переносит читателя в лабиринты университета, где подстерегает зазевавшихся маньяк — чучельник, добывающий для зоологического музея экспонаты диковинным способом, извлекая из своих жертв и воплощая въявь их внутреннего зверя. В главе «Сдержанное путешествие по косте, сьерре и сельве» мы переносимся в страну Перу, где сотворённая и творящая природа ошарашивает буйством своей фантазии, абсолютно не собирающейся отвечать на вопрос «зачем?». (Кстати сказать, из литераторов с воспалённой русской жилкой получаются отличные сочинители путевых заметок, вспомнить хоть Рубанова с его островом Пасхи.) И, наконец, трагический рассказ «Монтировщик насекомых» знакомит нас с несчастным отшельником, который постепенно сходит с ума, пытаясь из ряда обрабатываемых им насекомых выстроить и понять шифр мироздания.
Метафизический ужас, стоящий за непостижимым ликом природы, — рядом, тут, всегда с человеком, только начни вдумываться и ворошить. Но мы опять возвращаемся в Новоржевский район, за стол к Пал Палычу, умеющему жить в природе, и потерянная мера вещей восстановлена в полной славе. Мужчина, завязавший роман с природой, должен понимать эту меру вещей и не требовать от возлюбленной невозможного, тихо подстерегая, как на утренней зорьке или вечёрке, мгновения её снисхождения. «На западе, ярко подсвечивая перистые облака, закатывалось густо-красное солнце — жди завтра ветра. За баней у реки, не видимый в кроне отцветшей черёмухи, выводил сочные трели соловей. Аккомпанируя песне, шумела на каменистом перекате, самый большой валун которой облюбовала белая цапля, быстрая вода. Под старой раскидистой яблоней в саду, предчувствуя недоброе, гудели басовитым хором в ульях пчёлы…»
Так покуда не разразилось «недоброе», пользуйся остатками рая, человек, и не гневи Создателя.
Майор Прилепин в раю для подростков
Книгу под названием «Некоторые не попадут в ад» (2019) известный писатель Захар Прилепин создал в рекордные сроки — почти четыреста страниц за месяц. Но композиционные и стилистические задачи, понятное дело, волновали писателя меньше всего. Он стремился схватить живую, прожитую им жизнь в момент своего уникального опыта — обитания на войне. Прилепин хочет заразить читателя той беспримерной лихорадкой, которая била в него на Донбассе. Так что это даже не книга — это, скажу я вам, чёрт знает что!
Человеку, не слишком осведомлённому в донбасской истории последних пяти лет, «Некоторые не попадут в ад» не поможет разобраться ни в чём решительно. В непризнанной республике живут два миллиона человек. Как они живут? Ведь в ДНР не действуют никакие законы. Что там происходит в медицине, торговле, образовании, культуре? По какому плану ведутся боевые действия? Книга Прилепина не об этом. Книга Прилепина создана в жанре эдакого «романа-селфи». У неё один герой — сам автор. Перед нами серия моментальных словесных «снимков» и «роликов». Вместе с автором мы оказываемся то в расположении сформированного им разведывательно-штурмового батальона, то на пирах с Батей (покойным ныне лидером ДНР Захарченко), то в зоне непосредственных боевых действий. В описании Прилепина это дикая хрень, а не война.
Ополченцам противостоят те, кого автор именует «наш несчастный неприятель». Никто никуда особенно не продвигается: противоборствующие стороны зависли на позициях, отстоящих друг от друга на сто — триста метров. В таком положении использовать артиллерию заведомо преступно, но обе стороны палят без наводки, так, куда попадёт. Разумеется, то и дело возникают те, кого писатель именует «двухсотые» (убитые) и «трёхсотые» (раненые). Батальон Прилепина, как и прочие воинские части, — своего рода «понизовая вольница», собранная из разномастных наёмников. Зарплата офицера — 16 тысяч рублей, если пища и жильё даровые, это не так уж плохо, но кто всё это финансирует и на чьи деньги автор приобретает оружие и амуницию для своего батальона, я не постигла.
Настроение в батальоне вообще и у автора лично — исключительно бодрое. Все много и охотно едят, изобильно пьют, постоянно хохочут. В крови у комбатантов явно разыгрывается гормональная буря. В одном эпизоде автор рассказывает, как ему пришла в голову идея объявить о создании некоей «Малороссии», как вирус попал в информационное поле Земли и вот — недоумевают президенты, бледнеют министры, вертятся пресс-секретари; как просто, оказывается, мутить большую политику! Автор вместе с Батей хохочет, хохочут и люди их окружения — у всех позывные: Ташкент, Трамп, Граф, Шаман, Тайсон… Хохочут, как подростки или демоны.
Что это, где мы, в каком веке? На каком пиратском бриге оказались, в какую «понизовую вольницу» с батькой-атаманом попали? Могут ли вменяемые, ответственные за жизнь двух миллионов человек мужчины так вот хохотать — дескать, удачно пошутили? Или мужчина — это то, что сформулировал Шнуров (яйца, табак, перегар и щетина), плюс возможность поиграть в самую настоящую войнушку, чтоб кровь кипела в жилах?
Такая концепция «настоящего мужчины» кажется мне отвратительной. Настоящие мужчины, разумные, спокойные и ответственные, давно бы расцепили охреневших половозрелых особей мужского пола с психологией подростков — оба враждующих стана — и развели их в разные стороны, возможно, даже заперли в сарае…
Но автор не ограничивается ландшафтом Донбасса. Он успевает вырваться на конференцию в Женеву, обняться с Кустурицей, а также посидеть в застолье у знаменитого режиссёра-царедворца. Царедворец предлагает автору организовать встречу с «императором» (так безвкусно именуется в тексте избранный президент Путин). Ничего себе шанс! Однако автор его упускает. Он что-то юлит: дескать, я должен обдумать, что сказать. В результате — профукал вероятную встречу, ничего не поведал императору. А было ли что поведать?
В той войне, которую описал Прилепин, нет никакого «священного огня». Даже лиц человеческих не видно за забралом позывных. Текст книги работает на одно лицо — на самого автора, человека явно незаурядного и очевидно храброго, а точнее — с невстроенными тормозами. Из той породы русских мужчин, которым литр не выпивка и сто км не скорость. Знакомый типаж, осложнённый в случае Прилепина образованием и талантом. Впрочем, талант ведь могут и отобрать, бывали случаи. Вот и текст «романа-селфи» «Некоторые не попадут в ад» не ослепляет блеском — сумбурный, клочковатый, хороши разве некоторые детали. Не случайно Прилепин вводит в книгу своего учителя, называя того «старик Эд». Но старик Эд (Лимонов) в своих романах-селфи поразнообразнее будет. И с «честностью самоотчёта» у него дела обстоят получше. И кроме того, в книгах Лимонова много женщин и юмора — тут у Прилепина полный швах. Главное свойство героинь Прилепина — вдохновенно удовлетворять героя, а Лимонов, тот знает, что мир устроен несколько сложнее.
Замечу напоследок вот что. Товарищ Сталин, которого так благоговейно уважает Захар Прилепин, вольных героев вроде Бати и прочих, хлебнувших кровушки на Гражданской войне и ставших неуправляемыми, отправлял в разные «обители» в первых рядах. Строительство государства несовместимо с «понизовой вольницей». Как это всё совместить в одной отдельно взятой писательской голове, я не знаю. Появление Прилепина после Донбасса во МХАТе имени Горького считаю скверным анекдотом. После экипировки разведывательноштурмового батальона он теперь собирается штурмовать драматическую сцену? Надеюсь, артиллерия не понадобится?
Что ж, остаётся терпеливо ждать, когда писатель отыщет утраченную вменяемость.
Последние сказки мастера Кабакова
18апреля 2020 года ушёл из жизни писатель Александр Кабаков, автор десятков книг («Невозвращенец», «Беглец», «Всё поправимо» и многих других), журналист, работавший в популярнейших изданиях («Московские новости», «Коммерсантъ»), всеобщий московский знакомец и любимец. Последняя его книга «Бульварный роман и другие московские сказки» (это переиздание) вышла в конце марта, он успел её увидеть…
Были мы с Александром Кабаковым немножко знакомы. Для меня, скрытной ленинградки, он словно бы воплощал дух смышлёной и предприимчивой московской интеллигенции, той самой, что высиживала перестройку на прокуренных кухнях, не забывая, однако, попутно укреплять «материальную часть». Ведь этим и славятся, собственно говоря, москвичи — аппетитом к жизни, всегдашним точнёхоньким знанием, где, что и почём дают. Сказать, что Кабаков любил жизнь, — вряд ли значит сказать что-либо. Мир в его книгах расстилается домотканым узорчатым ковром, лежит, будто царский обед с бесчисленными переменами блюд. Никогда он не упомянет вскользь, что ели, на чём ездили, во что были одеты и как интимничали герои — всё будет предъявлено в сотнях вкусных подробностей. Независимо от исторического времени персонажи Кабакова не просто себе «хотят жить» — они вожделеют жизнь и её радости как возлюбленную, желанную женщину.
Вот один из героев «Бульварного романа» планирует выселить своего соседа сверху, чтобы соорудить двухэтажную квартиру. Так он не расслабленно мечтает, он наяву грезит — как он эту квартиру оборудует, какие кресла расставит, что за обои и шторы у него появятся, он горит страстью, проводит дни в грёзах, доходящих до галлюцинаций. И нет в этом никакого авторского произвола и гротеска — именно воспалённые мечты простого обывателя о желанной жизни и обустроили современный облик страны. И грезят они не о каких-то абстракциях типа «свободы» или «общечеловеческих идеалов» — они желают того, что можно пощупать, потрогать, съесть, материальных благ вожделеют они. Плюс тоска о несбывшемся и мечта о любви, это обязательно. Но и простая вроде бы материя жизни тоже ведь не так уж элементарна.
Герой сказки «В особо крупных размерах» Пётр Павлович, богач из списка самых-самых, внезапно останавливает свой кортеж возле простецкого ларька с шаурмой, где сидят и празднуют жизнь всякие бедолаги. «Вдруг ему ужасно захотелось есть. Он, сглотнув голодную слюну, представил себе сначала бутерброд с варёно-копчёной колбасой “Одесская” и полстакана водки “Пшеничная” времён ранней стройотрядовской юности… Появились из детства микояновские котлеты, продававшиеся по двенадцать копеек в кулинарии на Горького, и кипучий напиток “Буратино”; возникли из буйного перестроечного прошлого свежезаваренные пельмени, часть из которых, прохудившись, разделилась в тарелке на серый обнажённый фарш и столь же серые тряпочки пустого теста, а при пельменях образовался и ловко разведённый пополам спирт “Рояль”; мелькнул миражом цивилизации первый бигмак, съеденный под ещё непривычный и гипнотически привлекательный виски; проскользнула по периферии сознания фиш-энд-чипс первой нищенской лондонской поездки, оказавшаяся жареной треской с картошкой, и от липкого глотка “Гиннесса” дернулся вверх-вниз кадык.»