Автор, известный поэт, член Союза писателей Украины, много лет отдал своему исследованию-расследованию: живую Нику Турбину он не застал, но общался с родными и друзьями и был сильно ослеплён мифом о гениальной девочке. Сам способствовал этому мифу, содействуя выпуску книг Ники уже после её смерти. Однако исключительная добросовестность привела его сквозь миф к правде. И правда эта не только, как свойственно правде, горька. Она ужасна, эта правда.
В Ялте живёт семья: бабушка Людмила, мама Майя, дочка Ника. Мужчины в этой семье упорно вытесняются, то есть они неизменно присутствуют, и даже в изрядном количестве, в жизни этих женщин, но как отцы и мужья как-то блокированы. Решения принимают женщины. Семья культурная, все пишут-сочиняют-рисуют, а мать Ники, Майя Никаноркина, часто бывает в Москве, в литературных кругах, но её стихи успеха не имеют — редакции их отвергают. Внезапно крошечная дочь Майи начинает что-то бормотать по ночам, мать «записывает» эти «откровения», и вот бабушка (заведует отделом обслуживания гостиницы «Ялта») несёт тетрадку с внучкиными стихами писателю Юлиану Семёнову (строит дачу неподалёку). Семёнов поражён творчеством маленького чуда. В Ялту едет корреспондент «Комсомольской правды», а затем судьбу девочки-поэта берёт в свои руки Евгений Евтушенко. И началось! Поездки в Италию и Америку, выход поэтических сборников, статьи в центральных газетах, телевидение… Голоса скептиков, в том числе профессиональных поэтов, утверждающих, что стихи Ники — это посредственные стихи взрослой несчастливой женщины, тонут в общем вопле восторга. Людям необходимо чудо, в любом виде. Если с нами нет Того, кто ходит по воде, так подавай нам любого «бога Кузю», так сказать. Как пятилетняя девочка может писать то, что сочиняла Ника Турбина? Ясное дело: Бог надиктовал, и споры тут бессмысленны.
Один-единственный человек, Булат Окуджава, резко отказался содействовать раскрутке проекта «Ника Турбина», сказав, что «не будет участвовать в убийстве ребёнка».
Коммерческий проект бабушки и мамы удался на первых порах совершенно: медленный советский социальный лифт моментально вознёс их на высшую ступеньку, туда, где зажиточно обитали их кумиры: Евтушенко, Семёнов, Вознесенский (с ним у Майи был роман). Но время шло, и девочка подрастала. Через несколько лет обнаружилось, что больной ребёнок (бронхиальная астма, сахарный диабет, бессонница, аллергия, проблемы с психикой) не получил никакого образования. Она писала безграмотно и не сдавала толком никаких экзаменов (в школе вундеркинду ставили оценки автоматом, за талант). Не приспособленная к взрослой жизни вообще, Ника даже была не в состоянии куда-то приходить к определённому времени. С тринадцати лет — алкоголь и мальчики, с шестнадцати — одинокая жизнь в Москве, с обречёнными попытками где-то учиться. Эпоха меняется, идут девяностые — спроса на поэтов нет ни малейшего… При этом «духовности» полна коробушка, Ника много и «запойно» читает. В страшной прокуренной и убитой квартире, с вечно пьяными приятелями, но, кстати, всегда с милым другом-мужчиной, это в семье было потомственное (все Турбины-Никаноркины отличались особой женственностью).
Так что, не было никакого вундеркинда-поэта Ники Турбиной? Нет, не было. Даже «Турбиной» не было (по паспорту Ника оставалась Торбиной). Гениальная девочка, которой Бог диктует по ночам откровения, — это семейный проект взрослых женщин, решивших взять реванш за свои жизненные неудачи. Какие-то строчки, возможно, Ника и сочиняла сама, но почти все её стихи «записаны» мамой, которая, видимо, и научила Нику эффектному, в духе Вознесенского, актёрскому чтению. Может быть, автор книги, Александр Ратнер, и сам не рад собственной дотошности, но выводы из его расследования недвусмысленны.
И здесь очень важна тема той «тени», которую отбрасывают все явления на свете, в том числе и «культура» с «духовностью». Автор предисловия в книге Ратнера Дмитрий Быков справедливо пишет о Нике: «Сложный, рано выросший — и притом бесконечно инфантильный — ребёнок из сложного времени, порождение уникальной страны, феноменально умной, зрелой, культурной — и бесконечно нелепой, неумелой, инфантильной во всём, что касалось жизненной практики». Да, это так, расцвет и доступность культуры при гарантированной социальной пайке вёл к инфантильности, но в данной истории вина семьи куда существеннее недостатков эпохи. Вот эти женщины, выжившие мужчин из семьи, вольные, распущенные, глядят в своей курортной Ялте на московскую литературную элиту. И отчаянно желают туда — где огромные гонорары, дачи, поездки за границу, весёлая сладкая жизнь. А для этого нужно всего лишь написать стихи — не гениальные, а такие, какие будут признаны гениальными. И тогда затевается проект «Ника», и в его воплощении женщины проявляют такую сноровку, что в «умелых» странах позавидовали бы. Расчёт точный, безошибочный, и двигатели проекта выбраны идеально — Семёнов и Евтушенко. Да, у них всё получилось! Одна Ника «подкачала» — выросла и стала из курочки, несущей золотые яйца, психически неуравновешенным подростком, идущим к самоистреблению. А потому что трагична участь поэта, да-да. Русский Миф о поэте откормлен жирно. До сих пор иногда удаётся подоить! И наложить красивые слова на пьянство, распутство, лень и безответственность.
И особенный ужас представляет собой то несомненное обстоятельство, что бабушка и мама Ники были одарёнными, культурными, образованными женщинами и любили свою Нику. Любили — и вот такое с ней сделали. А что, разве сейчас семейные проекты с участием детей прекратились? «Ратнер написал сенсационную книгу, которая нужна очень немногим, — пишет Дмитрий Быков. — Ждала она своего часа почти десять лет, странствуя по издательствам и получая бесконечные отказы. “Сейчас это никому не нужно”, - говорили Ратнеру».
Добросовестная книга о семейной трагедии совсем недавнего прошлого никак не может быть не нужной. Тем более что почва этой трагедии хоть и поменяла рельеф, но никуда не делась. Сколько угодно и поныне бабушек и мам, толкающих впереди себя очередное несчастное дитя. Разве что маркеры успеха поменялись — поэзии среди них нет.
Люди и камни Андрея Рубанова
Сборник рассказов Андрея Рубанова («Сажайте, и вырастет», «Йод», «Патриот», премия «Национальный бестселлер» за роман «Финист — Ясный сокол») называется «Жёстко и угрюмо» (2019). Однако ничего особо жёсткого и принципиально угрюмого в рассказах Рубанова нет — он смотрит на свою жизнь и жизнь вообще ясным, трезвым, здравомыслящим взглядом. Жизнь занимает его и не вызывает решительно никакого отвращения.
«Отец жены умер в январе», — так начинается рассказ «Мир хижинам». Главный герой рассказов Рубанова в основном соткан из личного опыта, отличается упорным характером, закалённым в беспримерных катавасиях девяностых годов. Деловой человек безумных дней, прошедший тюрьму (об этом рассказано в громком дебютном сочинении Рубанова «Сажайте, и вырастет»), этот герой умеет ценить простые хорошие вещи, готов ко всему, а когда он пишет, что отец жены умер в январе, — скорее всего, так оно и было. Выдумывать Рубанов умеет, но в этих рассказах оно ему ни к чему.
Итак, надо разбирать жалкий скарб старика, забившегося в угол жизни, в избушку на окраине Псковской области, ослабшего настолько, что не в силах он был починить угарную печку. Герой намеревается починить печку, наладить жизнь в мёртвой избушке — тщетно. С раздражением поминает наш герой древних греков. «О, эти древние философы, Платоны-Сократы-Диогены, жители берегов благодатного Средиземного моря, — зачем они ввели тысячелетнюю моду на гордую нищету? На жизнь в бочках? Чёрта ли не жить в бочках, когда с веток свисают фиги-финики? Что бы делал Платон, окажись он зимой в городе Пскове?» И читатель по косвенным признакам, хотя бы по описанию книг умершего тестя — «на чёрных полках стояли главным образом многотомные собрания медленно и верно устаревающих русских классиков», — понимает, что этот чудак был человеком сильным, гордым, неординарным. Угадывает характер, проникается судьбой. Отшельнику, надменно удалившемуся от мира, начинаешь сочувствовать, притом что Рубанов — антисентиментальный писатель и никогда не бьёт на жалость. Рубанов — он же бывший советский пионер, и глубоко в душе у него запрятан гайдаровский Тимур и его команда. «В том мире выживают и торжествуют только герои, титаны, атланты, только самые сильные, крепкие и уверенные люди, комиссары, командиры, каменные, несгибаемые, непобедимые существа», — рассуждает о гайдаровском космосе мальчик-герой рассказа «Первый бой тимуровца». В первом же бою шпана побила нашего мальчика, но он верит, что когда-нибудь непременно найдёт свою команду.
И что же, нашёл герой свой подвиг и свою команду? Команду не нашёл, не считать же таковой обитателей тюремной камеры (в «Жёстко и угрюмо» только один рассказ на тюремную тему, очерк нравов «Реальный бродяга», но это для автора в принципе важная тема). А подвиг — подвиг он ищет. Иногда в поисках подвига перемещается в неожиданные места — в Амстердам или на остров Капри (рассказы «Честь Родины», «Воздух»), но там уж какие подвиги для русского человека, один комический кураж и путевые заметки.
Неожиданным эхом гайдаровского космоса оказываются разыскания автора-героя в повести «Пацифик». Он исследует остров Пасхи, изучает невообразимые каменные истуканы-идолы, созданные неведомой цивилизацией. Народ, создавший это чудовищное чудо, сгинул, погиб, и понять цель и назначение огромных изваяний, на создание которых уходила сила этого народа, нам теперь невозможно. Или истуканы сами дарили тому народу свою силу? «Каменные, непобедимые существа». Откуда бралась эта таинственная сила и что теперь делать потомкам «каменных непобедимых существ»?
Одинокий мужчина — герой Рубанова — ещё довольно силён. Но его сила часто уходит на сущий вздор. Вот он зачем-то попёрся в Петербург, чтобы уличить жену в измене, не уличил, попал на тёмную квартиру в поисках травки, причём дверь ему открыл юноша, «похожий на спившегося Иисуса», — меткая деталь. Могла закрутиться тёмная уголовная канитель, но всё обошлось, развеялось, улеглось. Жизнь, потрепав героя в юности, стала к нему снисходительна. Покидая город, герой даже возвышается до философских обобщений: «Ради каменной столицы император с каменным именем уничтожил почти половину мужского населения страны. Но своего добился: теперь в стране был город, излучавший культуру, как радиацию».
Видите, опять о них, о каменных, о несгибаемых, навеки сгинувших и оставивших нам, живым и слабым, огромное наследство. Совершенно исполинским изваянием предстаёт в рассказе «Бабкины тряпки» и бабушка героя Анна, всю жизнь проработавшая на заводе в Электростали. Самоотверженная труженица, она совершила титанический «скачок», выбившись из нищей деревенской жизни в городскую цивилизацию. Зажила в двухкомнатной квартире, да ещё и получила хрущёвскую досрочную пенсию в 120 рублей. Всю свою многотрудную жизнь бабка Аня провела под лозунгом «Семья создаётся жертвой женщины». И это было сугубо добровольно — о рабской покорности и речи не шло, бабка была титан с невероятной силой воли…
Другие времена, другие завелись люди — скорее стеклянные, чем каменные, мир легко перетекает через них, почти не оставляя следов. Герой рассказа «Четыре слезы в чёрном марте» восхищается своей богемной женой: «.она не пила ничего, кроме зелёного чая и сухого белого вина; не курила, не ела мяса и шоколада, не признавала другой воды, кроме родниковой, и каждый вечер ей звонили приятели из Чехии и Республики Гана.» Портрет ясный. Какое уж тут «семья создаётся жертвой женщины», иное выросло племя — и каменные советские люди, создавшие когда-то могучую цивилизацию, сделались так же далеки и непостижимы, как изваяния острова Пасхи. И вызывают такую же смесь ужаса и восхищения.
А одинокий герой Андрея Рубанова всё ищет свой подвиг, честно и упрямо («жёстко и угрюмо»), слогом ясным и рассудительным записывая все стадии его недостижения.
Д. Быков опять недоволен г. Богом
Дмитрий Быков написал роман под названием «Июнь». В XXI веке я приобрела вредную привычку читать многопишущих русских авторов — Пелевина, Лимонова, Прилепина, Быкова. Привыкла к ним, как привыкают к определённым сортам чая. Тем не менее «Июнь» меня удивил.