Здесь бесы уже отошли, и был показан мне антихрист. Вот как, который придет к нам. В мир придет. Человеческий облик имеет, да. Высокого роста — ну, не два метра, а где-то метр восемьдесят, может, побольше. Крепкого такого телосложения, вот. Хорошо так выглядит, внешность лица, все. Только у него на руках не ногти, а когти… Одежда была такой… да, костюм дорогой вот такой костюм. Очень уж страх одолевает. Вот от него такой страх, вот эта вся нечисть, так она несет от него. Душа просто трепещет.

Но здесь Господь укрепил меня, дал такие силы, что мог… противостоять. И Ангелы мне говорили: «смотри не вступай с ним в разговор такой. Если хоть слово скажешь, что ты… перекинешься с ним таким простым разговором, то все. Он тебя запутает, и погибнешь». И тогда ему сказал, что кто такие бесы, кто они такие. Вот. И не дожидался даже, что он начнет говорить. Он вначале начал мне уже говорить то, что, хотел тебе помочь, да, вот такое, заманить, да, заманить вот в такую ловушку. «Хотел тебе помочь, оградить от бесов» там, он вот так говорил сначала. Я не стал вот это слушать. Сказал ему, что знаю про них, что кто он такой, и все такое.

И здесь почувствовал, как провалился. Сказать успел, да, и провалился. Пошел вниз. Душа полетела вниз, и, чувствую, со мной никого нет. Ангелов нет со мной, лечу один, как вот в пропасть, да. Это ад, да. Туда слетал очень быстро. Через какой-то такой очень небольшой промежуток времени, и уже оказался в аду. Но оказался не там, где вот все, которые мучались, да. А в такое темное место, где никого не видел… Мытарства — это не ад. Мытарства на воздухе находятся.

И вот, когда туда упал, да, вот в ад, сижу там в этой темноте, сидел молился. Тут мысли всякие приходили. Первая мысль приходила такая, что ты пропал, согласился, и вот, тебя обманули. Но это первое, все такое бесовское, было. И сижу молюсь — там очень-очень страшно. Кто меня, думаю, будет оттуда доставать? Иисусову молитву читал, «Отче наш». Верить — верил, что Господь меня освободит. Тут самое главное, что не поддаваться вот в таком. Поддаваться нельзя и на мытарствах. Вот даже самая грешная душа, да, Господь помогает каждому. И вот еще дается это по вере. Если человек будет падать духом, да, верой падать и говорить, что все, не смогу пройти, грешный, все. Соглашаться на то, что лишь бы как то это, то душа может пропасть.

И тогда осветил свет. Преподобный Сергий сошел во ад. Осветил светом, да. Такой свет от главы преподобного был, метров на двадцать, да, такой. Вот словно прожектор какой. Только это свет, именно свет, не как вот лампочка. Да, поток. Как от солнечных лучей идет. И преподобный подходил сюда ко мне, и преподобный сказал: «встань, подойди сюда ко мне, поближе. Успокойся, все будет хорошо». Что Господь вот взял тебя на такое большое… Что вот видел теперь, говорит, свои грехи. Вот, что грешил, придется тебе исправляться. Тебя беру в свою обитель, сюда, в Сергиев Посад.

Преподобный сказал, что отец твой молился. Где-то шесть лет. Отец всегда читал акафисты преподобному Сергию. Да, постоянно. И вот беру тебя, вот так. Беру тебя к себе. Будешь уже жить здесь. Потом еще мы увидимся. А пока еще тебя сейчас проведут по аду. Держись, крепись, очень уж это будет непросто. «Будешь видеть своих», — преподобный Сергий говорит. И родственников, и знакомых много-много очень душ пришлось увидеть.

И вот там вот видел свою бабушку. Там люди не страдают, там души не страдают, но там ничего нету, радости. Абсолютно никакой радости. Были там скамейки. Они сидели, души сидели, именно на этих скамейках. Когда меня Ангелы подвели, и сказали, что вот, здесь твоя бабушка. При жизни я ее не знал, такая, она в семидесятом году умерла, в этом году родился где-то через три месяца. Но там, во-первых, настолько все понятно. И в аду видел людей, и рай, как вот дальше скажу. Там все Богом открыто. И все видно, что это именно твое, вот, по крови. Здесь так не может человек чувствовать.

Может только чувствовать человек без греха. Как сказать, такие святые люди. Вот они видят вот это. Такой обычный грешный человек не может так. А там открыто для каждого. Хоть он в аду находится, хоть самый грешник. У каждого так открыто. И вот когда говорили то, что… Ангелы, что это твой внук, посмотри, да, как бы (усмехается), она смотрела как бы, ну вот просто была пустота у ней. Вот. И мы так постояли, друг на друга посмотрели немного, пришло время нам уходить, и так вот мы расстались с бабушкой.

Детей много было. Вот, отец последний, как бы. Не последний, еще были и моложе там его, да, но те умирали. Просто тогда и голод был такой. Их было шестнадцать человек. Шестнадцать. Очень много, вот очень много наших родственников, которые находятся в раю, вот именно от этой бабушки моей, да. Они погибали, вот в детстве, да. От голода, от холода, и по разным ситуациям. Да, малые. Господь забирал именно таких. Десять лет, двенадцать лет, вот такого возраста. И потом, Господь забирает такие души, да, именно что, которые еще… во-первых, да, потому что еще не успели согрешить много. Вот если у нас, допустим, помирает там дочь, сын или какие-то наши близкие родственники там, да, о них так горевать, да, нельзя вот всю жизнь. Горевать, что вот они, как бы, не пожили и погибли. Это совсем не так. Господь забирает эти души, да, именно, что они готовы к Богу. Потому что, во-первых, да, они не успели согрешить. Ничего не сделали такого, чтобы, допустим, пришлось в жизни грех сделать, греховность.

И вот тут мы только должны молиться, и… ну как, скорбь она есть такая, как мы люди. Но она не должна быть такая, что на многие годы. Такая — скорбеть и скорбеть о том, что мы потеряли. Это совсем не так. Когда я видел своего брата, да, это просто как пример вам говорю, это мой двоюродный брат, его… пришла ему так смерть, что отец задавил его на тракторе. Жили в деревне. Он вез дрова, уже было поздно, на гусеничном тракторе, а сын его бежал встречать. И попал он, как сказать, ребенок еще глупый был, там, было ему, наверное, десять лет, так вот, примерно, вот. Заскочил на бревно, а трактор начал поворачиваться, и бревна вот так вот пошли (показывает). И попал под бревна. И такая наступила ему смерть. И когда с ним разговаривал, да, видел его у Бога, и он говорил… они все знают, не только в раю, как мы, и что мы думаем, и что мы делаем в своей жизни, про все, про все знают, полностью.

Очень уж им тяжело, вот сейчас вот отвлекаюсь, но скажу. Самое тяжелое, когда мы их поминаем что-то плохо. Вот. Самое тяжелое. Вот он такой был, то делал… Для них это как будто убийство. Душа, она прямо сама себя убивает. Вот вам так я скажу. Им так тяжело, а это еще хуже становится. И они просто плачут и говорят, что лучше нас совсем не поминайте. Не заказываете вы там за нас, не поминаете, лучше совсем не поминать, чем плохим. Вот, допустим, многие говорят так, что этот человек выпивал, да, может быть, он был и пьяницей, но его поминать нельзя так. Ему нужно найти, что у него было доброе. Что-то было у него, у души, у этого человека, доброе, помянуть только этим. Но ни в коем случае нельзя поминать: вот он был такой, вот он делал то, или это делал. Ни в коем случае нельзя. Они страдают. Во-первых, и мы грех получаем, и наносим им такой удар, наносим им… Потом, когда я видел в аду этих людей, которых и обсуждал и, как говорится, болтал вот так, много, да, эти люди… им было тяжко, да, этим душам. И, видимо, Господь просто меня бил вот за это. Такой груз был на мне, что: «что я делал? Зачем я это говорил?»

А, потом, я думал, что вот так рассуждал, да, а на самом деле… такой глупый, такой глупый! Зачем я болтовней такой занимался? И вот много было такого, что просил у одних прощения. Эти души так же просили у меня. Хотя я про них не знал. Вроде, в жизни мне плохого не делали. Помню, была такая душа, которая просила у меня. Она мне что-то, ну, как в жизни что-то плохого мне как бы желала, да. Хотя я про это не знал. Вот такие грехи обращают, конечно, на себя внимание, что этот грех еще хуже. Человеку лучше всегда сказать в лицо, в глаза. Если видишь в нем что-то плохое. Никогда нельзя скрывать. И особенно, если человек скрывает что-то плохое, да, дурное, от человека, он, как бы, принимает этот грех на себя, аж еще и хуже делает.

И тогда я видел… у меня много было такого, то стеснялся там, вот какого-то тайного такого, но было и такое, что видел у человека греховное, но не мог ему сказать… Человеку плохого делать нельзя, но всегда сказать — это по-Божьему. В глаза, в лицо. То, что думаешь, допустим, о нем. Или как-то поправить его так, но, чтобы не осудить при народе, нигде не причинить зла, вреда. Вот такое. В этом во многом каюсь, грешен.

В аду видел, которые не православные. Они находятся в других местах. Но они, как бы, наказаны за то, как они в жизни себя вели, да. Что они имели. Если человек расположен был ко злу, если он убивал людей, да, вот, насиловал, грабил и все такое делал, эти люди — они уж очень жестоко страдают. Так же, как и наши православные. Но те люди, которые были больше расположены к добру, да, к любви вот. Эти люди… все-таки там есть такие места, которые они отличаются друг от друга. Таких уж скорбей не имеет душа. Без Бога и радости не может быть.

Там занятие такое, что… страдания у всех. Но у всех они разные. Мучения, настоящие мучения, вот такое там…

Первое. Вот как все равно что стена отошла. Сначала это не видел и не слышал, как сказал, в темноте был. А потом, когда преподобный Сергий отсюда ушел, меня взяли Ангелы, и повели. Говорили, крепись, держись, очень уж это будет страшно. Вот, молись, и как-то мы должны здесь проходить. Когда меня подвели, первое, что я увидел, это геенна огненная. Река. Она на самом деле река, где огонь. Глубина была большая, глубина. Глубоко там очень было. И там были миллионы, миллионы душ, вот. Миллионы душ, которые горели в этом огне. Такие были крики, такие были вопли там, что слушать было невозможно. Не то что смотреть. Их видно как? Их видно глаза, они горят, как вот… фосфоресцируют, да, вот такое. Зубы и глаза, больше ничего. Остальное они все как головешки. Та, которая сгорает, вот такая она становится. Темная-темная. Ничего больше нет. Ну как… душа, она не может сгорать, поэтому она мучается в огне в этом. Но сгореть она полностью не может. Обугленные. Они все полностью обугленные.

Такие крики! Вот уши заткнул, да? Со всей силы зажал свои уши, вот, и смотреть туда не мог. Когда Ангелы подвели, стоял просто спиной. Так. Меня Ангелы держат, и вот так стоим. Вот такие эти крики были! Потом чуть приоткрыл уши, душа вся дрожит. Вот такая дрожь, что невозможно слушать, не то, что смотреть. Вот уши… опять закрыл плотно уши, и Ангел говорит: «повернись, хоть глянь мгновение, какое-то ты должен глянуть». Чтобы у тебя осталось представление, да. Видеть это нельзя. Это столько нужно сил набираться, слушать тоже нельзя. И быстро, через правое плечо я так обернулся, быстрым движением. И увидел вот две души, которые были, как бы сверху, они лезут друг на друга в этом огне. Как бы вылазят оттуда. Но не могут. Никак они не могут вылезти. Снова падают, кричат. Ну, вот взять миллионы людей, и загнать их в какой-то костер большой. Это то же самое. Душа испытывает то же, что и тело.

Здесь просто так уже молитва, она не помогает. Там она уже не действует, молитва. Они ждут только молитвы отсюда. От родственников. Когда молимся мы, молится Церковь. Особенно помогает сорокоуст. Сорокоусты, сорокоусты, чтобы постоянно Церковь молилась. Вот частичка где. Вот это, да, заказные, где на проскомидию. Вот они помогают, очень много помогают. Помогает поминовение. Помогает, где продукты вот. Но вот ни в коем случае нельзя ложить, там, конфеты. Никогда нельзя ложить…, ни поминать давать. Нельзя. Это я хорошо помню.

Конфеты, сладости — оно неугодно Богу. Они не получают, ни грамма не получают помощи. Хоть он может там набрать несколько килограмм конфет, раздать людям, они, может быть, только хуже делают. Самое лучшее, — это кутья, вот да, знаете, рис с изюмом, потом с медом зерно вот это, пшеницы. Вот это самое большое. Самое большое — это. Это считается духовной пищей. Еще к этому прибавим хлеб. Хлеб — это очень хороший, хлеб. И такое: фрукты и овощи. Это тоже считается как духовная пища.

Вот нельзя поминать таким, как мясное, да. Ложить куда-то. Это нельзя. Если поминают вином и водкою, это помощи душа не получает. Только еще больше получает вот этих тяжестей. Венки — это петли. Был когда в аду, они были привязаны и не могли даже поднять головы… Вот взять сейчас, допустим, большую веревку, да, сделать петлю, одеть человеку на шею, и, как бы, привязать его. Так привязать, что он не может поднять головы. Вот по нескольку этих петлей были на этих душах. А петли — это то, сколько венков. Десять венков, значит, десять петель. Если больше — значит, больше. И не могли даже поднять головы. Спрашивал у Ангелов, а что же такое? Почему они так мучаются? Ангелы мне отвечали: это им родственники, те, которые их любят, они эти петли…