– Собираюсь в больницу – надо взять показания у Кольбейна, того парня, который протащил беднягу Бенедикта через поручень. Врачи дали наконец разрешение. Ты со мной?

– Да. Конечно. – Хюльдар немного удивился, но виду не подал. Показания Кольбейна были важны; первая попытка взять их, предпринятая, когда Хюльдар находился на свалке, закончилась скандалом: Эртлу и ее коллегу выпроводили из больницы и запретили возвращаться до выздоровления пациента. Хотя Кольбейн и не пострадал физически, все случившееся стало для него глубоким потрясением. Вернувшись в тот вечер домой, он перенес сердечный приступ и был отправлен на ангиопластику. На следующий день Эртла заявилась к нему, чтобы взять показания, и Кольбейн едва не попал снова на операционный стол.

– Нас впустят? – спросил Хюльдар.

– Да. Они понимают, как важно для нас поговорить с ним. – Стараясь не встречаться с ним взглядом, она принялась перебирать лежащие на столе бумажки. – Пришлось просить начальство поговорить со старшим консультантом. На мои звонки врачи даже не отвечали. Один только раз трубку сняла медсестра, да и та лишь накрутила мне хвост. Как будто у меня одна лишь цель: устроить Кольбейну еще один сердечный приступ.

В голове у Хюльдара как будто вспыхнула лампочка – так вот для чего Эртле нужно, чтобы он пошел с ней.

Однажды он едва не отправил человека в могилу во время допроса – ненамеренно, конечно, – и вот теперь ситуация могла повториться. Случилось это во время судьбоносного расследования, которое стоило ему должности. С учетом того эпизода, если что-то пойдет не так в этот раз, то обвинят опять его. Хорошее настроение начало понемногу рассеиваться, но Хюльдар изо всех сил старался не падать духом. А так ли уж важно, зачем она берет его с собой? Зато он будет первым, кто услышит показания Кольбейна от него самого. И у него будет возможность проверить наличие связи с Йоуном Йоунссоном. Пока эта связь далеко не очевидна. Если Эртла ожидает, что он будет смиренно сидеть на неудобном больничном стуле и покорно примет на себя вину, если Кольбейн протянет ноги во время допроса, то ее ждет сюрприз.

Чудесный зимний день – наконец-то. Безоблачное небо, ни ветерка, сияющий под солнцем нетронутый снег; свежий и бодрящий, пусть и покусывающий щеки, морозец. Хюльдар открыл окно, высунул голову, наполнил легкие воздухом, и от похмелья не осталось и следа. Для продления живительного эффекта он сделал еще один вдох и поднял стекло. В такие дни у него возникало жгучее желание встать на лыжи, хотя самих лыж у него никогда не было. Однажды, давным-давно, ему предложили взять лыжи сестры, но они были розовые, все в детских наклейках, так что он скорее умер бы, чем встал на такие.

За время короткой поездки в Национальный госпиталь они едва перебросились парой слов. Хюльдар помалкивал из опасения проговориться, дать понять, что видит ее истинные цели за дружелюбными жестами. Эртла, несомненно, чувствовала это, потому что полностью сосредоточилась на дороге, ухитрившись при этом проскочить на красный свет.

Выйдя из машины, Хюльдар оглядел старое белое здание больницы, выстроенное первоначально для обслуживания потребностей страны в обозримом будущем. Многочисленные позднейшие пристройки наглядно свидетельствовали о том, насколько неуместным был оптимизм проектировщиков. Взгляд задержался на треугольном фризе работы художника Гвюдмюндюра из Миддалюра. Однажды бабушка Хюльдара, взяв внука на воспитательную прогулку по городу, указала на фриз и сообщила, что картина называется «Забота и Исцеление». В силу возраста он не совсем понял тогда, что это значит, но теперь восхищался смирением художника, осознавшего ограниченную возможность человека вмешиваться в трудный цикл жизни. Не всех можно спасти; иногда в наших силах лишь облегчить человеческие страдания. В случае с его бабушкой бесчисленные заклинания не достигли практически ничего.

Эртла уже бывала здесь раньше, так что спрашивать дорогу не пришлось, и они сразу направились к лифтам. Компанию им составил пропахший дымом пациент в махровом халате и шерстяной шапочке на голове. Хюльдар уже подумывал, не угостить ли беднягу жевательной резинкой, но пациент вышел на втором этаже, не оставив ему шанса проявить сочувствие. Оставалось только надеяться, что первый же служащий центра прочтет ему лекцию о вреде табака.

При виде Эртлы женщина, сидевшая в стеклянной кабинке и наблюдавшая за всеми передвижениями в коридоре, мгновенно напряглась и, торопливо вскочив, вышла – вероятно, чтобы предупредить дежурного доктора о возвращении детектива, которая накануне едва не убила одного из их пациентов. Хорошо бы этот дежурный доктор знал о полученном ими разрешении, подумал Хюльдар. Не хватало только, чтобы визит обернулся пустой тратой времени и прилюдным унижением: изгнанием с этажа на глазах у любопытных пациентов.

Все обошлось. Никто за ними не побежал, и они спокойно прошествовали к палате Кольбейна. В отличие от других, отгороженных от соседей обычным экраном, ему предоставили отдельную комнату, в которой он мог кричать по ночам, никого не беспокоя.

– Уф. Опять вы. – Кольбейн потянулся к кнопке звонка. Бледный, изнуренный, с катетером в руке от стоящей рядом с кроватью капельницы, как тот парень в лифте, подключенный к нескольким попискивающим мониторам. По небольшому экрану бежала тонкая линия пульса. – Пришли меня добить? Думал, полицейские расследуют убийства, а не совершают их. – Голос его звучал хрипло, как будто он давно ни с кем не разговаривал.

Хюльдар подался вперед и отодвинул звонок, прежде чем Кольбейн успел позвать на помощь.

– Никто не придет. У нас есть разрешение. Обещаю, сегодня мы будем внимательнее, чем в прошлый раз. – Он наклонился, нашел рычажок и поднял кровать так, чтобы пациент сидел. Невозможно допрашивать человека, который лежит на спине и смотрит в потолок. Особенно когда нужно видеть выражение лица и малейшие перемены в нем. Поскольку Бенедикт Тофт категорически отрицал свою причастность к найденным в его саду отрубленным рукам, полицейские заранее настраивались на то, что Кольбейн постарается скрыть любую связь с человеком, убитым им, пусть и неумышленно, в подземном гараже. Каким бы странным и нелепым ни казался этот случай, никто не совершает столь отвратительное преступление без всяких на то причин. Стоит лишь понять мотивы и причины, как все прочее станет ясным. Пусть даже и не совсем.

Эртла села на стул возле кровати. Хюльдар принес другой, стоявший в углу, и устроился рядом. Эртла сразу перешла к делу. Возможно, как и Хюльдар, она опасалась вмешательства врачей.

– Боюсь, нам все же придется это сделать. Жаль, что вы не в лучшем состоянии, но расследование не может ждать, пока вы выздоровеете. Мы рассчитываем на вас как на ключевого свидетеля.

– Я – ключевой свидетель? – Кольбейн закатил глаза и заодно попытался устроиться поудобнее. – Ну, если так, то, видно, дела ваши совсем плохи. Я совершенно ничего не видел, кроме… кроме того парня… который… ну… умер. Когда я пришел забрать машину, в гараже никого не было. И утром, когда парковался, тоже никого не видел.

– Так вы по-прежнему считаете, что вашу машину выбрали наугад? – не скрывая сарказма, спросила Эртла, и Хюльдар решил вмешаться при первой возможности. Если с Кольбейном снова что-то случится, следующего случая поговорить с ним придется ждать очень-очень долго, а этой ситуации им нужно избежать любой ценой.

– Да. И не просто считаю, но и знаю. – Линия на мониторе кардиографа заметно подскочила, и показатели поднялись соответственно. – Знаю. – Цифры побежали вниз. Интересно, можно ли использовать мониторы как детекторы лжи?