— Просим, — сказала Веруте. — Просим всех.
Хлынули гости ксендзовской свадьбы во двор, окружили рисовальщика и долго глядели, не в силах глаз оторвать от картины, на которой звезда ясная была и желтый ущербный месяц. Звезда в виде девицы с золотой фатой и рутовым веночком, а месяц — в голубой шапке с георгином цвета крови в петлице. Когда Андрюс вставил им обоим глаза, прилепил губы, носы да прицепил уши, вышла парочка, как пить дать Стасе и Пятрас.
— Ах, чтоб ты скис!
— Чтоб тебя черти драли! — удивлялись взрослые, а Розалия попросила Андрюса, чтоб словами загадку своей картины передал. А поскольку Андрюс, застеснявшись, юркнул в избу, Виргуте ответила как по-писаному:
А тут как завизжит ее брат Напалис, как запоет:
— Мужики и бабы, давайте забудем молитву. Отложим свадьбу викария до слякотной погоды. Отдадим должное нашему лазарю и работяге, — сказал Горбунок и, выбив из бутылочки пробку, окропил ноги парня и девки. Окропив, запел:
— Аминь, — ответили юные Кратулисы вместе со всеми детьми босяков.
— Кулешюс, ради бога... Будь человеком. Не смейся над нами, — заговорила Стасе, зардевшись еще гуще.
— Кто над вами смеется, коза ты божья! — ответил Горбунок. — Разве мое крестное знамение хуже, чем настоятелево, или моя святая водичка хлебушком не пахнет? Будьте вы счастливы!
И шваркнул бутылочку под ноги Стасе и Пятраса о каменный порожек. Со всего маху! С неба роса брызнула, колокола костела зазвонили. Прислушались, вгляделись босые да голые. Своим глазам не поверили — неужто Горбунок с ума спятил? Или господь бог чудо явил? Переглядывались босяки, не переставая удивляться, что колокола все не замолкают. И роса небесная благоухает хмельным ржаным духом, даже голова кружится. Умиление в сердцах у всех да слабость непонятная в коленках.
— Дети, сбегайте посмотрите. Может, там сам черт на графской висюльке верхом сидит?
Но дети не слушались матерей. Били яйца, очищали от скорлупы, уплетали за обе щеки. Горбунок, сняв шапку, шел с нею по кругу, гармоника Зигмаса играла заунывно, а Горбунок еще унылее пел:
подхватил Напалис, но в шапку Горбунка падала лишь крашеная яичная скорлупа. Стояли босяки, повесив носы. Откуда возьмешь центы, если бабы еще перед пасхой всем карманы обшарили. Хоть лопни, хоть живьем в могилку лезь — не соберешь складчиной даже на рюмочку...
в ярости кричал Горбунок.
— Перестань, ирод!
На Горбунка нашло вдохновение. Чем дальше, тем жалобнее пел Кулешюс. Чем дальше, тем сильнее верили бабы, что это не шутовские затеи, а взаправдашияя свадьба Стасе. Не приведи господи с девкой местами поменяться. Целый месяц возле своего Пятраса на коленях простояла, пять лет у Швецкусов пробатрачив, место в неподходящее время потеряла. Ведь когда нанимал, Яцкус обещал приданое Стасе справить. А теперь кукиш показал. Что она заработает, если с Пятрасом на строительство шоссе уйдет?
— Пузо.
Еще неизвестно, что сам Пятрас запоет в чужих краях. Может, шмыгнет в кусты и будь здоров. Что тогда?
— Петля.
— Волком, не человеком был бы.