— Анастазас, я не спрашиваю, зачем ты приходил к госпоже Розалии после полуночи, — торжественно заговорил Гужас. — Я спрашиваю, все ли были у тебя дома, когда ты покинул пост?
— Все, господин Гужас.
— Взять его! — сказал Гужас.
Анастазас схватился за кобуру револьвера, но не успел. Микас и Фрикас заломили руки, шаулисы выдернули ремень из штанов и отстегнули помочи. Хотели и погоны сорвать, но Гужас не позволил. Новый китель пожалел. Полицейские тащили, друзья толкали, а Анастазас брыкался, пока не запутался в упавших штанах. Тогда шаулисы взяли его на руки и отнесли в кутузку... Напрасно сторож кутузки Тамошюс Пурошюс старался его добрым словом утешить через волчок, напрасно Тринкунене приносила отвар валерьянки и совала в оконце. Анастазас волком выл и требовал тотчас же вызвать Чернюса или Мешкяле. Но Чернюс, услышав, какая беда постигла его шаулисов, прикинулся больным, а Мешкяле, как оказалось, вчера вечером отбыл в Пашвяндре охранять графа Михалека, который по ночам страшно боится нападения поляков... Анастазасу не осталось ничего другого, как бегать по камере и успокаивать себя стихами, которые выучил еще в детстве.
Добрый час спустя начальник полиции Утянского уезда Заранка, которого Гужас вызвал на место происшествия, даже не стал допрашивать Анастазаса. Заглянул в волчок, послушал, какую чушь Анастазас несет и, решив, что «задержанный помешался на почве патриотизма», велел немедленно доставить его к господину Фридману.
Отец Тринкунас запряг лошадь, шаулисы связали Анастазаса и отправили в Утяну, хоть он и кричал благим матом. Итак, как выразился Горбунок:
Не по этой ли причине отец народа Антанас Сметона, не устояв перед психической атакой поляков, два дня спустя принял их ультиматум, на веки вечные отрекаясь от Вильнюса?..
Смех смехом, но под конец великого поста воцарилось уныние. В траур погрузился Кукучяй, в траур погрузилась вся Литва. На телеграфных столбах появились коммунистические листовки, призывающие бороться против власти таутининков, которая ведет родину к гибели, выпустив накануне юбилея из тюрьмы вместе с Зассом и Нойманом[7] яростного сторонника Гитлера, главу путча 1934 года Вольдемараса... Мало того — портфели министров сельского хозяйства и транспорта были вручены неприкрытым сторонникам Вольдемараса Скайсгирису и Германасу. По этому случаю мужики-босяки, собравшись у Чюжаса, до поздней ночи ломали головы над будущим Литвы, пока доброволец Кратулис впервые в своей жизни не пришел к выводу:
— Так верти или сяк, — а придется Сметону скинуть.
— А где эта твоя кидалка? — сказал любитель повозражать Умник Йонас.
— Революция нужна, Йонас. Революционная кидалка. Другого выхода нету, — вставил Винцентас Петренас.
— Легко вам говорить. А кто начнет революцию-то? Может, мы с тобой? С голыми руками?
— Бьюсь об заклад — Москва бы помогла.
— Ты забыл, Винцентас, что с русскими у нас общей границы теперь нету, что Польша клином между нами влезла.
— Мало ли в Польше босяков? Думаешь, у них не чешутся руки взять своих панов за чуб?
— Думаешь, наши господа будут ждать, пока мы им на шею сядем? Нет уж, братец. У них телефоны и радия получше, чем у меня. Господа быстрей против нас стакнутся, чем мы меж собой договоримся. Скажешь, не так было в девятнадцатом году у нас, или в Испании не то же самое сейчас творится?
— А почему ты про Россию забываешь, где босяки карту господ побили?
— Россия, братец, это большая загадка. В России земли необозримые, вооруженных босяков — целое море, да и Ленин в России был. А кто у нас?
— Зачем тогда наши коммунисты листовки расклеивают, зачем кровь нам будоражат раньше сроку? — спросил Кратулис.
— Чего не знаю, того не знаю, Юозапас, а на эту весну революции не предвижу.