Он паниковал. Кричал и срывался на визг. Он чего-то боялся. И, кажется, Николай знал чего. Точнее, КОГО боялся этот голос.

«Ваню!» Эту мысль он постарался спрятать как можно глубже, даже не в голове, а где-то в шее, но все равно опасался, что мстительный голос рано или поздно ее найдет. Обнаружит и... разозлится еще сильнее. Когда он понял, что бессмысленно пытаться открыть дверь в дальнем углу бункера, голос приказал ему вернуться наверх, засесть в кустах рядом с будкой и ждать.

Николай послушно ждал, и голос щадил его. Голова болела, но не сильно. Не ТАК сильно, как полчаса назад. Голос... словно берег его, не хотел расходовать понапрасну.

Николай сам не знал, сколько просидел под кустом – в каком-то странном сумрачном оцепенении. Он чувствовал себя машиной, работающей на холостых оборотах – двигатель тарахтит, но особо не старается. Работает ровно настолько, чтобы не заглохнуть.

Так и он. Сидел, тупо уставившись в одну точку, ожидая приказа, он не слышал биения сердца, не замечал, чтобы грудь вздымалась, наполняя легкие воздухом, ноги от долгого сидения в неудобной позе не затекали, руки... были чужие, как две деревяшки. Голос не хотел, чтобы он двигался, и он не двигался.

Сколько это продолжалось, Николай не знал. Внезапно он услышал: «Сейчас!», и вслед за этим раздался выстрел. Выстрел будто послужил сигналом: чему-то нехорошему и злому. Голова Николая снова стала чистой, как белый лист. А потом на него кто-то выплеснул пузырек черной туши.

Лист мгновенно пропитался черной краской, середина покоробилась, и уголки загнулись... Николай вскочил и бросился вперед, на шум выстрела.

Он даже и не думал, что эта реакция выглядит совершенно неестественной – по крайней мере, для него. В другое время, услышав выстрел, он бы поспешил убраться куда подальше, но сейчас... Этот звук не был для него пугающим – только ориентиром.

Он бросился в сторону карьера и, не добегая нескольких десятков метров до ворот, свернул налево, на крутой спуск, уходивший к Оке.

Он бежал во весь дух, пока не увидел Ваню и с ним – какого-то старика в выцветшей рубашке защитного цвета. Старик бодро шел впереди, а Ваня – следом за ним. Они шли прямо к берегу, и...

Николай понял, чего от него хотят. Он закричал: «Эй!», и странная парочка остановилась.

На мгновение он сбился с шага, как лошадь, у которой застрял в подкове здоровенный камень... «Но... Это же... Ваня? Он ведь – мой...»

Боль хлестнула, обожгла мозги – или то, что от них осталось. Ему казалось, что он вдыхает запах паленого, но не снаружи, напротив, эта вонь идет изнутри, из черепа, вырывается из ноздрей, как огненные фонтаны из головы Змея Горыныча, летит вместе с пеплом и сажей... с маленькими комками его поджаренного серого вещества.

Николай обхватил голову руками и застыл на месте. Затем его ноги помимо воли сделали три неуверенных спотыкающихся шага, и он снова помчался вперед.

– Чего это с ним, солдат? Отставить... ефрейтор, – тихо, в сторону сказал Ластычев.

Ваня не ответил. Он с опаской выглядывал из-за плеча комбата.

– Что это он за голову хватается?

– ОНО говорит с ним. ОНО приказывает...

– Слушай, парень, – Ластычев не сводил глаз с бегущего мужчины, – объясни мне наконец, кто такое это ОНО? А? Про что ты мне постоянно толкуешь?

– ОНО... – Ваня и сам не знал, что такое оно. Он не знал ЕГО сущности и не знал нужного слова, которым следовало ее обозначить. Он немного подумал и добавил. – Радио.