Штабная машина уже близко. Все! Прочь мысли. Тело — камень. Вдох. Выдох. Вдох… Задержка дыхания. Голова вражеского офицера в сетке прицела. Поправки на ветер и движение. Плавный спуск. Есть! Цель поражена. Хорошо, что с первого же выстрела.

Ползком к намеченной тропе отхода.

На беду противник быстро спохватился и отреагировал: пулеметы и гранатометы дружно принялись будоражить и вспенивать болото. Били слишком близко, будто почуяли, где он находится. Снайпер вжался в зловонную гущу, осколки и пулеметные очереди косили болотную траву уже над его головой. Он испытал определенную досаду — первое его боевое задание оказалось и последним.

Но внезапно в стороне, на приличном удалении от позиции рекрута, раздались одиночные выстрелы, противник тут же направил всю свою огневую мощь туда.

«Выходит, он не бросил меня, не сбежал? — пронзила жгучая мысль. — Пытается меня спасти. Вызвал огонь на себя…»

Шанс, пусть небольшой, уйти вглубь болота забрезжил с новой силой. Рекрут торопливо пополз между низкорослых кустов, перебираясь с кочки на кочку, проваливаясь в трясину, дважды она чуть было не поглотила его. Но он, не проронив ни звука и крепко стиснув зубы, яростно боролся за жизнь, хватаясь за кривые коряги и болотную траву, рассекая ладони острыми листьями.

В голове стоял туман, телом управляли лишь инстинкты. Они его и вытащили из-под обстрела, спрятали, укрыли в безопасном месте.

Когда пулеметные очереди и раскатистые взрывы затихли, он выбрался из мутной жижи на небольшой островок сухой твердой почвы, затаившийся среди густых зарослей. Снайпер, обессиленный и опустошенный, вонзаясь в землю локтями, протащил свое тело ближе к центру спасительной твердыни, перевернулся на спину и тут же отключился…

Очнувшись через несколько часов, он еще долго лежал, глядя в глубокое безоблачное небо, стараясь не думать ни о чем. Все же не сумел. Нахлынуло. Осознание произошедшего жутко сдавливало виски, щемило резью глаза, выкручивало извилины, с невыносимой болью разрывало на части что-то внутри.

Да. Сегодня он увидел смерть человека от своего оружия. Впервые.

Но этот факт вполне укладывался в рамки его основного жизненного принципа «надо». К такому он был готов. А вот что никак не вписывалось в его принцип, в это его понятие — поступок напарника. Право на жизнь или на смерть — они должны были разделить в равной мере.

Но напарник решил иначе. И не в свою пользу. Они даже не были друзьями, познакомились за день до задания.

И вот такое…

Через линию фронта снайпер пробирался в ночной мгле, в точке эвакуации его никто не ждал, видимо, уже не надеялись, что в том месиве на болоте кто-то смог бы уцелеть.

Он брел, продирался сквозь колючие кустарники, полз к своим и нескончаемо злился на того, благодаря кому он остался невредимым. Не меньше он был зол и на себя за то, что усомнился в напарнике, позволил себе считать его трусом и дезертиром!

Да разве мог он представить себе такой финал?!

Вконец измотанный снайпер все-таки добрался до расположения своего подразделения, молча влез в спальный мешок, наглухо застегнулся и пролежал целые сутки, не шевелясь. Его никто не решился побеспокоить.

Война продолжалась, оккупанты предприняли очередную попытку прорвать оборону и углубиться еще дальше на территорию сопредельного государства — государства, которое защищал и снайпер.

Новые задания. Безупречное исполнение. За глаза его называли «зоркий сокол» или «зыркун». Он перевоплотился в хладнокровную машину смерти. Казалось, что он абсолютно не испытывает страха. Он считал, что страх — это слабость, превращающая тебя в жертву. А своими немногочисленными слабостями он научился управлять еще в юности.

Чтобы выжить на поле боя, нельзя выпускать свои слабости наружу и нужно просто опередить противника. И зыркун не выпускал и всегда опережал. Его обострившееся до предела зрение мгновенно фокусировалось на любой мельчайшей детали даже на весьма дальних расстояниях, будь то блик от оптического прицела вражеского снайпера или неестественно дрогнувшая ветка куста.