Тогда Уолтер ловил кэб и находил «уютную гостиницу» неподалеку[333].

Район вокруг Пикадилли и Лестерской площади являлся центром элитной секс-торговли. Однако проститутки работали по всему Лондону, в том числе в других частях Вест-Энда. В начале 1880-х годов район между Стрэндом и вокзалом Чаринг-Кросс по-прежнему оставался любимым местом уличных проституток, как было еще сто лет тому назад. Другие улицы Вест-Энда – к примеру, Брюэр-стрит и Лайл-стрит к северу от Лестерской площади – облюбовали женщины постарше, услуги которых стоили дешевле[334]. Примерно тогда же проститутки стали промышлять ближе к вокзалам – Юстонскому, Виктории и прочим – и в многолюдных районах, возле гостиниц и кварталов съемного жилья. Но Мэри Джейн, молодая женщина чуть старше двадцати, в самом расцвете карьеры, могла хорошо зарабатывать и в центре, общаясь с лучшими клиентами. У нее была модная в то время пышная фигура, голубые глаза и роскошные длинные волосы; благодаря физической привлекательности она могла «разъезжать в экипаже» и «жить как знатная дама». Она называла себя Мари Жанетт и имела богатый гардероб из «множества дорогих платьев». Очевидно, что в «Альгамбре», кафе «Европа» и ресторане «Сент-Джеймс» ее хорошо знали.

Мэри Джейн наверняка привыкла к тому, что хорошо одетые джентльмены повсюду ее приглашают, предлагают отвести на скачки, купить ей перчатки и драгоценности и угощают изысканными яствами и напитками. Самые прозорливые женщины, занимавшиеся секс-торговлей, понимали: их красота и молодость быстротечны, нужно ковать железо, пока горячо, и хвататься за любой шанс. Именно поэтому, когда некий джентльмен предложил отвезти Мэри Джейн в Париж, она сразу же согласилась.

И снова, рассказывая об этой поездке Джозефу Барнетту, Мэри Джейн не упомянула ни имени джентльмена, ни других деталей путешествия. Как она познакомилась со своим спутником? Был ли он ее клиентом, любовником, имевшим на нее серьезные романтические планы, или просто знакомым, сделавшим ей деловое предложение? Ответов на эти вопросы не знает никто. Однако поездка в Париж обернулась для Мэри Джейн совсем не тем, на что она рассчитывала. Возможно, случившееся подстроила ее хозяйка, сутенерша-француженка. В те времена путешественники и багаж прибывали в место назначения порознь. Келли собрала свои дорогие платья и велела мадам отправить чемодан на ее парижский адрес. Но багаж так и не отправили, и, вероятно, именно это навело Мэри Джейн на мысль, что ее обманули.

В последней четверти девятнадцатого века секс-трафикинг превратился в весьма прибыльный бизнес. Женщин переправляли из Британии в континентальную Европу. С развитием железных дорог и грузовых перевозок путешествовать и перевозить товары стало дешевле и проще. Кроме того, появилась возможность отправлять «товар» на разные рынки, чтобы удовлетворить самые взыскательные вкусы. В Лондон присылали девушек из Франции, Бельгии и Германии, а англичанок везли в европейские бордели. В беседе с Уильямом Стедом бывший организатор сети секс-трафикинга подсчитал, что в 1884 году только в Бельгию и Северную Францию отправили около 250 британских женщин. Две трети из них были похищены под обманным предлогом: им обещали работу горничной за границей или замужество[335]. Нередко девушек накачивали спиртным или снотворным, снабжали фальшивыми документами и в бессознательном состоянии сажали на поезд.

В 1879 году в подобной ситуации оказалась Аделин Таннер, служанка, недавно оставшаяся без работы. Началось все довольно-таки невинно: некий Джон Салькар, «респектабельно одетый мужчина» с иностранным акцентом, заговорил с ней в зале ожидания одного из лондонских вокзалов[336]. Позже Аделин снова «случайно» встретилась с Салькаром по кличке Салли и согласилась выпить с ним в гостинице в Сохо. Будь на ее месте более опытная женщина – такая, как Мэри Джейн, знавшая о секс-торговле не понаслышке, – она бы сразу смекнула, к чему все идет, но девятнадцатилетняя Аделин была девственницей и росла, не зная порока. Салли напоил ее вином, и вскоре девушка уже «едва могла вспомнить, о чем говорила». Он познакомил ее со своим деловым партнером, красивым бельгийцем по имени Фредерик Шульц, который, как и Салькар, был рекрутом, набиравшим девушек в континентальные бордели. Аделин, у которой от выпитого уже кружилась голова, представили ее будущему сутенеру. Его звали Эдуар Роже, он был французом. Обменявшись с девушкой буквально парой слов, Роже заявил, что «[она] ему очень нравится и он хочет отвести ее в Париж, а если, увидев его роскошный дом, экипажи и все прочее, она согласится стать его женой, он женится на ней»[337]. Разумеется, Аделин и две другие девушки, также попавшие в ловушку Салли и Шульца, отправились не в Париж, а в Брюссель, где их заперли в maison close – борделе, работавшем по государственной лицензии. Перед отъездом из Англии их снабдили фальшивыми документами, а по прибытии в Бельгию сообщили, что они находятся там нелегально и при попытке сбежать из дома Роже их немедленно арестуют и посадят в тюрьму.

Кого-то из девушек заманивали в сеть обманом, но как минимум каждая третья из тех, кто соглашался поехать за границу, работала проституткой ранее и просто «стремилась сменить обстановку». В 1885 году вышел цикл статей Уильяма Томаса Стеда «Девичья дань современному Вавилону», где он исследовал грязный бизнес секс-трафикинга, в сети которого попадались не только взрослые женщины, но и несовершеннолетние девочки. Он рассказывает о некой Амелии Пауэлл, которую увезли из Лондона и поместили в публичный дом в Бордо. Амелия не признаётся открыто, но намекает, что занималась проституцией после того, как ушла от мужа и очутилась «на пороге нищеты». По ее словам, «подруга, которой можно доверять», познакомила ее «с греком», владельцем сигарной лавки на Риджент-стрит. Тот пообещал, что сможет найти Амелии и еще трем женщинам «превосходную работу» в Бордо. Уговаривать Амелию долго не пришлось. «Я ухватилась за это предложение, – вспоминает она, – так как хотела разорвать прежние связи и сбежать от страданий, которые в Лондоне сопровождали меня повсюду»[338]. Но не успели девушки добраться до Бордо, как им открылась вся правда их «превосходной работы». Едва они переступили порог maison close, у них «отобрали всю одежду и обманом нарядили в шелковые платья и прочие изысканные вещицы», тем самым навязав им долг и обставив всё так, что они не могли уйти, не будучи обвиненными в воровстве. Амелии сказали, что она должна своей хозяйке тысячу восемьсот франков – мол, такова цена одежды, которую ее заставили надеть, плюс «комиссионные за переезд». Ей сообщили, что как только она выплатит весь долг, развлекая джентльменов, она сможет уйти, но вскоре Амелия поняла, что это нереально: «Как только до выплаты долга оставалось каких-то четыреста-пятьсот франков, хозяйка обманом, уговорами или мошенничеством вынуждала нас взять новые вещи. Так продолжалось месяц за месяцем»[339].

Эта мошенническая схема веками использовалась в борделях. В ловушку попадались не только неопытные девушки, но и бывалые проститутки, слегка утратившие бдительность. Участники процесса действовали очень аккуратно, не торопясь, просчитывали каждый шаг, чтобы женщина, которую предстояло отправить за границу, ни в коем случае не догадалась, что ее ждет. Вероятно, хозяйка-француженка, у которой Мэри Джейн снимала квартиру, приложила руку к ее отправке в Париж и состояла в сговоре с «джентльменом», который должен был поместить девушку в бордель. Как бы то ни было, хозяйка не сомневалась, что чемодан с дорогими платьями по прибытии в maison close Мэри Джейн не понадобится.

Жизнь в борделе подчинялась строгим правилам. Закон ограничивал перемещения проституток, чтобы они не шатались по улицам и не докучали приличным гражданам. Жрицам любви разрешали выходить лишь в определенные часы, запрещали собираться группами, стоять в дверных проемах и даже появляться в окнах, которые предписывалось всегда держать закрытыми. Всем новоприбывшим надлежало зарегистрироваться в полиции нравов (органе, заведовавшем деятельностью проституток) и раз в две недели проходить осмотр на предмет венерических заболеваний. Одного только «долга» перед хозяевами борделя было достаточно, чтобы сломить волю женщины. Но даже если у нее оставалась какая-то надежда, столкнувшись с существенными ограничениями свободы, женщина окончательно падала духом. Попав в тиски maison close в чужой стране, не имея друзей и не говоря по-французски, женщина не могла и надеяться на побег.

Мэри Джейн наверняка это понимала. Джо Барнетту она сказала, что отправилась в Париж, но «ей не понравилась ее роль» и она решила не оставаться. Барнетт решил, что под «ролью» она имела в виду «цель» своего путешествия. Она вернулась в Лондон меньше чем через две недели. Как ей удалось выпутаться из расставленного для нее капкана, остается загадкой. В беседе со Стедом Салькар говорит, что девушки часто «чуяли неладное» и по приезде в чужую страну могли «всполошиться». Если допустить, что Келли получила хорошее образование, она наверняка знала французский хотя бы на базовом уровне, и это ей помогло. Ведь, по задумке похитителей, «посылки» – а именно так называли жертв торговли людьми – ни в коем случае не должны были обратиться в полицию. Однако и после прибытия «посылки» в место назначения торговцы и хозяева борделей подвергались серьезному риску. По закону любой человек, даже клиент борделя, заподозрив нелегальный секс-трафикинг, мог обратиться в полицию нравов, а та, в свою очередь, была обязана «освободить англичанок, которых держат в борделе против их воли, даже если они не выплатили долг»[340]. Такие случаи серьезно били по карману организаторов нелегальной сети и владельцев борделей. Более того, молодая женщина, способная свидетельствовать против них в суде, оказывалась на свободе: тут уже было не до шуток.

Уильям Стед отмечал, что организаторы сети международного секс-трафикинга были очень опасными людьми. Многие из них «отсидели сроки и знали, как плохо живется в исправительных заведениях»: они без колебаний могли «избавиться от нежелательного свидетеля», чтобы спастись от тюремного заключения[341]. Сбежав от своих похитителей, Мэри Джейн нажила себе опасных врагов, хотя, возможно, даже не подозревала об этом. Ей удалось переиграть их в Париже, но с прежней легкой жизнью в Лондоне, увы, пришлось распрощаться.