Полли, Энни, Элизабет, Кейт и Мэри Джейн – с самого начала обстоятельства складывались не в их пользу. С рождения они были обделены. Не только потому, что почти все они родились в рабочих семьях, а потому, что они родились женщинами. Они не успели еще заговорить, а их братьев уже считали более важными членами общества. Если бы они появились на свет в более обеспеченных семьях, их не считали бы обузой, но в рабочих семьях девочки были всего-навсего лишним ртом. Их никчемность была данностью; никто бы даже не позволил им попытаться доказать свою ценность. Они никогда не смогли бы заработать столько, сколько мужчина, следовательно, давать им образование было вовсе не обязательно. Они устраивались на работу лишь затем, чтобы принести доход в семью; работа не должна была приносить удовлетворение, служить смыслом жизни или источником радости. У каждой девушки из рабочего класса был только один счастливый билет – место служанки; после долгих лет тяжелого труда ей, возможно, удалось бы дослужиться до поварихи, экономки или личной горничной хозяйки. Бедные девушки вроде Кейт Эддоус или Полли Николс никогда не смогли бы устроиться на работу в контору, несмотря на то, что умели читать и писать; зато они могли по двенадцать часов в день штопать штаны в швейной мастерской или склеивать спичечные коробки за плату, которой едва хватало на койку и пропитание. Женский труд оплачивался ничтожно, потому что женщина была расходным товаром: считалось, что добывать хлеб – это не женское дело. Но, к сожалению, многим женщинам приходилось его добывать. В случае смерти или ухода мужа, отца или партнера выжить женщине из рабочего класса было практически нереально. Общество было устроено таким образом, что женщина без мужчины становилась ненужной.

Женщина нужна была исключительно для того, чтобы обслуживать мужчин. А поскольку мужчины из рабочего класса обслуживали потребности других мужчин классом выше, женщины оказывались в самом низу этой иерархии; их, как колышки, загоняли всё глубже и дальше в землю под тяжестью многочисленных требований. Женщине предписывалось рожать и воспитывать детей, но из-за того, что самые примитивные средства контрацепции и даже информация о них были недоступны беднякам, они не могли контролировать размеры своих семей, чтобы предотвратить неизбежное падение в финансовую яму. Ни у женщин из семейства Эддоус, ни у матери Энни Чэпмен, ни у Полли Николс не было такой возможности.

Вдобавок ко всему на женских плечах лежал самый тяжелый груз: от женщины требовалось быть образцом морали и сексуальной непорочности. Поскольку женщина считалась центром семьи, она должна была вести себя безукоризненно – в противном случае в любых проблемах винили именно ее. Бдительность и самопожертвование матери служили моральным компасом детям. Неукоснительное исполнение женой супружеского долга удерживало мужа от греха, пабов и других женщин. Если мужчина вступал в сексуальную связь с несколькими женщинами, это считалось «нормальным»: к мужским изменам относились если не с одобрением, то с пониманием – таков был двойной стандарт. Однако женщина могла заниматься сексом лишь с законным мужем. Эти правила настолько укоренились, что даже среди рабочего класса, где царили более свободные нравы – внебрачный секс был не редкостью, мужчины и женщины предпочитали не скреплять свои союзы законными узами, а расходились и снова сходились, – на женщину ложилась вся тяжесть морального осуждения, особенно если судьей выступал благополучный викторианский средний класс. Под узколобым критическим взглядом викторианского общества Полли и Энни превращались в падших женщин в тот самый момент, когда уходили от законных мужей и связывали свою судьбу с другими мужчинами. Кейт была ничем не лучше Мэри Джейн, ведь обе состояли во внебрачной связи с двумя партнерами, а Элизабет и вовсе была дважды «испорчена» – в первый раз в Гётеборге, когда ее имя попало в реестр публичных женщин, а во второй раз после расставания с мужем, когда стала проституткой. Двойной стандарт делил всё на черное и белое. Миссионеры сулили милосердие и спасение тем, кто ступил на неправильный путь, но избавление становилось возможным лишь после многих лет стыда и осуждения. Стоит ли удивляться, что Полли сбежала из благочестивого дома Каудри, Энни не признавалась сестрам, где живет, а Элизабет никому не могла открыть свою душу? Стоит ли удивляться, что Кейт рассорилась со своими детьми, а Мэри Джейн к двадцати пяти годам превратилась в скандальную пьяницу?

Вера в то, что «Джек-потрошитель убивал проституток», лишь укрепила эту черно-белую мораль. Но мораль, актуальная в 1888 году, перестала быть таковой в наши дни. И все же большинство людей до сих пор считают «фактом» это ошибочное воззрение, не выдерживающее никакой критики.

С момента принятия Акта о заразных болезнях в 1860-е годы и до убийств в Уайтчепеле власти, в том числе даже столичная полиция, не могли прийти к единому мнению, каких женщин следует считать «проститутками» и как их идентифицировать[372]. Считать ли проституткой женщину вроде Мэри Джейн Келли, которая зарабатывает на жизнь торговлей своим телом и сама причисляет себя к этой профессии, или значение термина можно расширить? Быть может, проститутка – это женщина, которую мужчина угостил выпивкой, а затем препроводил в гостиницу, оплатил номер и провел с ней ночь? А женщина, которая периодически мастурбирует мужчине за деньги на задворках паба, но не вступает с ним в половой контакт, является проституткой? Считается ли проституткой женщина, которая позволяет мужчине пошарить у себя под юбкой за деньги? А женщина, которая дважды за неделю занималась сексом за деньги, затем нашла работу в прачечной, встретила мужчину и стала жить с ним вместе, не заключая законный брак? А та, что работала в борделе, но потом стала содержанкой одного из своих бывших клиентов? А та, что бродяжничала и согласилась на секс с мужчиной, потому что чувствовала себя одиноко и боялась оставаться одна на улице? А девчонка с фабрики, занимавшаяся сексом с юношами, которые ухаживали за ней и приносили ей подарки? А женщина, которую окружающие считали «доступной и легкомысленной» лишь потому, что она любила кутить в пабах допоздна? А женщина с тремя детьми от трех разных отцов, которая жила с мужчиной просто потому, что ей нужна была крыша над головой?

Некоторых из этих женщин можно отнести в категорию «профессиональных» проституток; другие же занимались проституцией лишь от случая к случаю или вовсе не являлись проститутками, а были обычными женщинами, вступившими во внебрачную связь, что никак не нарушало общественные нормы, принятые в их кругу. Даже сотрудники Службы столичной полиции признавали, что эти группы разделяла столь тонкая грань, что отличить «настоящих» проституток от тех, кто ими не являлся, не представлялось возможным.

Вопрос о том, кого можно, а кого нельзя считать проституткой, встал ребром в июле 1887 года, когда Элизабет Касс, портниху, которая вышла из дома одна, чтобы купить перчатки и посмотреть на иллюминацию на Риджент-стрит в честь золотого юбилея коронации, по ошибке арестовали и обвинили в проституции. Последовал суд, и Касс оправдали. Полицейские же были вынуждены пересмотреть свои взгляды на мораль одиноких женщин и больше не спешили наклеивать ярлык проститутки на любую девушку, прогуливавшуюся в одиночестве. В своем приказе от 19 июля 1887 года сэр Чарльз Уоррен попытался прояснить этот вопрос и утвердить официальные критерии, которые помогли бы сотрудникам полиции идентифицировать секс-работниц. В документе говорилось, что «констеблям не следует предполагать, что женщина зарабатывает проституцией», если тому нет доказательств, и «полицейские не должны называть женщину проституткой, коль скоро та сама не описывает так свой род занятий или ее виновность не признана в суде». Чтобы обвинить женщину в проституции, требовалось свидетельство – письменное заявление человека, которому обвиняемая «досаждала или предлагала свои услуги»[373]. Год спустя Уоррен столь же осторожно высказывался о жительницах уайтчепельских ночлежек и признавал, что «нет никакой возможности точно установить, кто из этих женщин является проституткой, а кто нет»[374]. В 1887 году полиция обожглась на деле Элизабет Касс и вынуждена была признать, что грань между женщинами из рабочего класса, зарабатывавшими проституцией, и теми, кто просто вел «аморальный» образ жизни, настолько тонка, что первых невозможно отличить от вторых. Однако полицейским ничто не мешало попросту проигнорировать приказ сэра Чарльза и пойти на поводу у предрассудков.

В отсутствие явных доказательств того, что Полли, Энни и Кейт занимались проституцией, многие стали утверждать, что они практиковали это ремесло от случая к случаю. Впрочем, «случайными» проститутками можно было назвать всех женщин, чей образ жизни вызывал хоть какие-то сомнения у высокоморальных викторианцев. Бедная алкоголичка могла автоматически стать «проституткой» по многим причинам: если бросила детей, изменила мужу, родила внебрачного ребенка, жила в ночлежке, выходила на улицу после наступления темноты, утратила внешнюю привлекательность, не имела постоянного места проживания, попрошайничала, бродяжничала, нарушала правила Викторианской эпохи, предписывавшие женщине вести себя подобающим образом. Эта цепочка рассуждений также объясняет, почему никто не обратил внимания на то обстоятельство, что жертвами Джека-потрошителя становились бездомные: «несчастная бродяжка» и «проститутка» были синонимами и означали одинаковую степень морального падения. Тем не менее бедная женщина из рабочего класса могла находиться на улице после наступления темноты по многим причинам – и вовсе необязательно с целью заманить клиентов. Все, у кого не было дома и семьи, все запойные алкоголички, все лишившиеся крова – все эти женщины жили не так, как предполагали стандарты викторианского общества. Никто не знал, где и чем они занимаются, никому не было до них дела. Возможно, именно по этой причине они привлекли убийцу, а сексуальный мотив был абсолютно ни при чем.

Если воспользоваться официальными критериями комиссара столичной полиции, попытаться применить их к Полли, Энни и Кейт и определить, можно ли назвать их проститутками, сразу станет очевидно: никакие они не проститутки. Даже если принять во внимание свидетельства, полученные на дознании коронера, нельзя прийти к выводу, что они были проститутками, – доказательств просто нет. Нет и абсолютной уверенности в том, что накануне своей смерти Элизабет Страйд вернулась к прежнему ремеслу. Короче говоря, нет доказательств, что четыре жертвы Джека-потрошителя называли себя проститутками или причисляли себя к этой профессии; никто в их ближнем окружении этого также не подтвердил. Более того, нет и свидетелей, которые вспомнили бы, что в ночи убийств Полли, Энни, Кейт или Элизабет предлагали им свои услуги. Выслушав показания всех свидетелей, коронеры сделали выводы относительно того, кем на самом деле являлись жертвы. Это записано в графе «занятие или профессия» в свидетельствах о смерти. В свидетельстве о смерти Мэри Энн Николс указано, что она была «женой Уильяма Николса, оператора типографского пресса». Энни Чэпмен значится «вдовой Джона Чэпмена, кучера». Элизабет Страйд – «вдова Джона Томаса Страйда, плотника», а в свидетельстве о смерти Кэтрин Эддоус стоит пометка «незамужняя». Лишь Мэри Джейн Келли, не скрывавшая своей принадлежности к профессии, записана в свидетельстве как «проститутка»[375]. Официальный вердикт коронеров – вот что должно служить последним словом в споре о том, убивал ли Джек-потрошитель проституток. Любые другие аргументы не более чем домыслы, основанные на предрассудках Викторианской эпохи.

В наше дни остается лишь одна причина по-прежнему верить, что жертвы Джека-потрошителя были проститутками: на этой легенде выросла огромная индустрия. Несомненно, история Джека-потрошителя дает большой простор для фантазии. Готическая сказка о чудовище, гуляющем на свободе и наводящем ужас на мрачные улицы туманного Лондона, – здесь есть и саспенс, и хоррор, и даже элемент сексуального возбуждения. К сожалению, большинство авторов рассказывает эту историю очень однобоко: в центре сюжета всегда охота на убийцу. За полтора века злодей превратился в героя: зловещего психопата, мистического игрока, настолько умного, что мы по сей день не разгадали его секрет. Восхищаясь этим чудом злодейства и изучая его во всех подробностях, мы метафорически перешагиваем через тела убитых и даже пинаем их, проходя мимо. Чем крупнее фигура Джека-потрошителя, тем бледнее образы его жертв. С течением времени убийца и жертвы отдалились от реальности; их жизни и имена тесно переплелись с фольклором и теориями заговора. Для кого-то в этой индустрии они перестали быть людьми и превратились в персонажей комиксов. Изображения их окровавленных тел печатают на футболках. Их смерть стала поводом для шуток на почтовых открытках; картинками с их выпотрошенными внутренностями пестрят наклейки. Стоит ли удивляться, что никому не интересно, кем на самом деле были пять канонических жертв Джека-потрошителя? Их никто не воспринимает как реальных людей, ведь они никогда не представляли для нас никакого интереса и важности.

Легенда о том, что Джек-потрошитель убивал проституток, также делает историю жестоких серийных убийств чуть менее страшной. Как в девятнадцатом веке, так и сейчас представление о том, что жертвы были «всего лишь проститутками», поддерживает стереотип: все женщины делятся на хороших и плохих, на мадонн и шлюх. Оно убеждает нас в том, что есть некий приемлемый стандарт женского поведения, а те, кто отклоняется от этого стандарта, должны быть наказаны, при этом мужчины, совершающие преступления против «плохих» женщин, частично освобождаются от вины. Двойной стандарт снова вступает в силу. Сейчас подобные взгляды не так распространены, как в 1888 году, но они никуда не делись. Их не станут высказывать во всеуслышание, как это сделал Эдвард Фэрфилд, но они незаметно вплетены в саму ткань наших культурных норм. Нити, из которых состоит эта ткань, становятся видны в залах суда, в высказываниях политиков и власть имущих. Их можно разглядеть в деле «Народ против Тернера» (2015 г.), когда Брок Тернер, студент Стэнфордского университета, обвиненный в изнасиловании пьяной девушки, получил небольшой тюремный срок – всего шесть месяцев, – а его отец посетовал, что это «слишком уж высокая цена за каких-то двадцать минут действия»[376]. Эти нити становятся видны, когда на суде по делу Саффолкского душителя Стива Райта судья считает необходимым проинструктировать присяжных, чтобы те отбросили свои предубеждения относительно жертв, четыре из которых были проститутками, прежде чем вынести вердикт о виновности или невиновности подсудимого. Слова судьи Гросса звучат эхом 1888 года: «Можно не одобрять образ жизни, который они вели… но какие бы наркотические средства они ни принимали, чем бы ни зарабатывали на жизнь, никто не имел права причинять им вред и тем более убивать их».

Если женщина нарушает правила и делает что-то противоречащее общепринятым понятиям о том, что ей можно и нельзя, будь то в соцсетях или на улицах викторианского Лондона, считается, что кто-то должен указать ей ее место. Навешивая ярлык проституток на Полли, Энни, Элизабет, Кейт и Мэри Джейн, авторы даже в наше время продолжают унижать их достоинство, сексуализировать и обесчеловечивать их, подкрепляя тем самым стереотип «мадонна/шлюха». Они оценивают с точки зрения привлекательности даже фотографии изувеченных трупов жертв Джека-потрошителя, заявляя, что «красота явно не представляла интереса для уайтчепельского убийцы…»: «Мэри Джейн Келли была красива, Страйд – мила и… по крайней мере, привлекательна… Другие же его жертвы были невзрачными пьяницами»[377]. Такая позиция развязывает авторам руки: они считают себя вправе похотливо гадать, часто ли эти женщины занимались сексом до убийства. Они позволяют себе забыть о том, что эти женщины были чьими-то дочерьми, женами, матерями, и называют их «старыми пьяными кошелками», которых Джек «всего-то убил, а потом выпотрошил»[378]. Они делают из убийцы знаменитость и считают, что он оказал услугу своим жертвам, ведь они «близко познакомились с одним из самых известных людей на земле»[379]. История Джека-потрошителя, по сути, не что иное, как рассказ о глубокой, всепоглощающей ненависти к женщинам, а одержимость нашей культуры его легендой лишь нормализует эту ненависть.

Мы так свыклись с фигурой Джека-потрошителя, неуловимого и непобедимого убийцы, что даже не задумываемся о том, что он по-прежнему среди нас. В цилиндре и плаще, орудуя окровавленным ножом, он существует рядом с нами – на лондонских постерах, билбордах, автобусах. Бармены называют в честь него коктейли, магазины помещают его изображение на вывески, туристы со всего света совершают паломничества в Уайтчепел, чтобы пройти по его стопам и посетить музей, посвященный его зверствам. Мы наряжаемся в его костюм на Хеллоуин, воображаем себя им, отдаем дань его преступному гению и даже смеемся над убийцей женщин. Но, приглашая его в свою жизнь, мы также принимаем систему ценностей, существовавшую в 1888 году, – систему, внушавшую женщинам, что они не имеют ценности и не достойны уважения или почтительного обращения. Мы поддерживаем идею о том, что «плохие» женщины заслуживают наказания, а «проститутки» являются особым подвидом женщин.

Чтобы сохранить легенду о Джеке-потрошителе, мы заставили себя забыть о его жертвах. И это делает нас пособниками убийцы. Повторяя расхожий миф о Джеке-потрошителе в газетах, документальных фильмах и в интернете, рассказывая о нем школьникам и даже не ставя под сомнение происхождение этого мифа и источники, не задумываясь о том, насколько надежны свидетельства и домыслы, способствовавшие его зарождению, мы не только усугубляем несправедливость, совершенную в отношении Полли, Энни, Элизабет, Кейт и Мэри Джейн, но и закрываем глаза на самую зверскую, животную форму насилия.

Только возродив память об этих женщинах, мы заставим Джека-потрошителя замолчать. Вернув жертвам голос, попытавшись понять их и увидеть в них живых людей, мы сможем отнестись к ним с должным уважением и состраданием. Жертвы Джека-потрошителя никогда не были «всего лишь проститутками»: они были дочерьми, женами, матерями, сестрами, возлюбленными. Они были женщинами. Они были людьми, и, поверьте, этого более чем достаточно.