5. Знакомство с Сахаровыми
Андрей Сахаров принадлежал к другому направлению русской интеллигенции. Если Солженицын известен как убежденный православный христианин, русский националист и славянофил, с подозрением относящийся к Западу и верящий в особую роли России в мировой истории, то Сахаров был светским западником либерального левоцентристского толка, борцом за свободу вероисповедания. Не будучи сам религиозным, он горячо защищал права даже тех, кто был категорически с ним не согласен.
В 1974 году после выдворения из страны Солженицына главной фигурой в советском диссидентском движении стал Сахаров. Он занял передовые позиции в середине семидесятых, оставался на них в опасные времена начала восьмидесятых и выполнял свою задачу столь успешно, что в год его смерти, в декабре 1989 года, советская система уже была на грани разрушения. Я думаю, что никто не сделал для освобождения России от советского строя больше, чем он и его жена Елена — они дали стране возможность двигаться по пути демократии. Я счастлив, что знал Андрея и Елену и сумел помочь им в очень трудное для них время.
Впервые я встретился с Еленой, женой Сахарова, когда Солженицын был уже на Западе и боролся не против КГБ, а против издателей и тех, кто, по его мнению, эксплуатировал или не по назначению использовал его труды. Я увиделся с Еленой 24 октября 1975 года во Флоренции, в доме ее подруги из известной эмигрантской семьи — Марии Олсуфьевой. Елена — друзья звали ее Люсей — была хрупкой женщиной пятидесяти двух лет с уже посеребренными сединой волосами, и меня сразу поразил ее глубокий властный голос. Я помню ее очки с очень толстыми стеклами, их ей приходилось носить из-за серьезного повреждения глаз от взрыва бомбы во время войны.
Просто так, по собственному желанию, посетить Италию ей бы не позволили. Она не одобряла советский строй, поэтому вряд ли могла ожидать такой «чести», как заграничный паспорт. Но из-за состояния ее здоровья властям было трудно отказать ей так, чтобы не выглядеть при этом бессердечными и не вызвать критики из-за рубежа. Она доказала, что лечение глаз, в котором она нуждалась, можно было провести только на Западе, и все лето уговаривала советское правительство разрешить ей выехать из страны, чтобы сделать операцию у итальянских специалистов.
Я знал об ее происхождении. По культуре и воспитанию она была русской, но по крови — наполовину еврейкой и наполовину армянкой. Ее мать, Руфь Боннэр, была убежденной коммунисткой, как и отчим Геворк Алиханов, вырастивший Елену. Он занимал высокий пост в Коминтерне, и быт семьи отличался тем уровнем роскоши, какой могло предоставить предвоенное советское государство. У них была квартира в прекрасном московском доме, предназначенном специально для самых уважаемых иностранных товарищей, таких как Иосиф Тито и «звезда» испанской гражданской войны Долорес Ибаррури. Была у них и дача для отдыха в выходные дни. Елена и ее брат Егорка, как это часто бывало в семьях политических деятелей, воспитывались в основном домработницами и нянями.
Она была женой Андрея Дмитриевича Сахарова, блестящего советского физика. В 1950 году он со своим коллегой Игорем Таммом предложил идею проведения электрического разряда через плазму, помещенную внутрь магнитного поля, что обеспечило Советскому Союзу возможность первым создать водородную бомбу и стать мировым лидером в производстве ядерной энергии. Так Сахаров получил прозвище «отца русской водородной бомбы», которое ненавидел. Те годы он провел в засекреченном городе Арзамас-16, советском аналоге исследовательского центра Лос-Аламос, где американцы разрабатывали свое ядерное оружие. Арзамас-16, известный в царские времена как Сарова Пустынь, находился недалеко от Нижнего Новгорода (тогда он назывался Горький) и в основном был населен учеными, трудившимися над военными проектами и давшими все возможные клятвы никогда не раскрывать местонахождение или даже существование этого города, не говоря уж о том, чем они там занимались.
После создания водородной бомбы Сахаров был награжден Сталинской премией и получил звание Героя Социалистического Труда. Его осыпали множеством других почестей, что давало всевозможные материальные удобства, включая дачу, машину с водителем и персонального телохранителя. Единственной привилегией, которой его лишили, была возможность выезжать за границу. Государство боялось, что Сахаров может разгласить бесценные секреты, которыми он обладал. Другими словами, он был одним из наиболее привилегированных сыновей системы.
Потом, в 1958 году, он начал интересоваться тем, что называл «социальными вопросами», то есть тем, что на Западе называют «политикой». Он боролся против идеологически абсурдной «доктрины Лысенко», отвергавшей влияние наследственности и нанесшей большой урон развитию советской биологии и судьбам многих ученых. Сахаров также выступил с призывом запретить ядерные испытания. В 1966 году он написал письмо XXIII партийному съезду и выдвинул аргументы против реабилитации Сталина.
Он стал борцом в первую очередь за права национальных меньшинств, за право свободного передвижения через границы и за самоопределение мелких политических образований. Это могло означать предоставление независимости не только республикам Советского Союза, но и таким кавказским регионам как Абхазия, Осетия и — что особенно интересовало Елену, наполовину армянку — анклаву Нагорный Карабах. Сахаров писал: «Республика Нагорный Карабах не будет принадлежать ни Армении, ни Азербайджану — она будет сама по себе и получит право вступать в экономические и другие отношения с теми, с кем сама захочет»[36].
Острый конфликт точек зрения возникает в произведениях двух великих диссидентов. В книге «Бодался теленок с дубом» Солженицын скорее осуждает Сахарова, чем хвалит[37]. «… Чудом… было в советском государстве, — пишет он с налетом сарказма, присутствующего при любом упоминании о Сахарове и других известных личностях, — появление Андрея Дмитриевича Сахарова — в сонмище подкупной, продажной, беспринципной технической интеллигенции», для защиты жертв советского режима. Солженицын говорит о «прозрачной доверчивости, от собственной чистоты» Сахарова. Эти два человека встречались осенью 1968 года, вскоре после вторжения советских войск в Чехословакию и публикации небольшой книги Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Этот меморандум, подтверждавший его веру в «социалистический курс», одновременно осуждал систему за ее полицейские методы и ограничения свободы слова.
В то время Сахаров имел доступ к сверхсекретным материалам, что давало ему множество привилегий, хотя, с другой стороны, накладывало ограничения. К примеру, как заявлял Солженицын, Сахарову не было дозволено пользоваться общественным телефоном. Все разговоры он мог вести только по телефонам, прослушиваемым КГБ. Кроме того, он мог навещать друзей только в тех квартирах и домах, которые значились в списке, предварительно утвержденном КГБ, и где легко могли прослушиваться все разговоры. Несмотря на это, по словам Солженицына, осенью 1968 года они с Сахаровым все же нашли такое место, где смогли в течение нескольких часов поговорить о том, как лучше распространять диссидентские идеи. Они обсуждали, например, совместную акцию протеста против ввода войск в Чехословакию, но оставили эту затею как неосуществимую. Оба сошлись на том, что в СССР нет такой значимой фигуры, которая бы примкнула к ним в столь «вероотступническом» действии. Те же семеро диссидентов, которые устроили демонстрацию у Кремля, были арестованы и заключены под стражу.
Книга Сахарова ознаменовала разрыв его сотрудничества с советской системой. После ее появления его сразу лишили доступа к секретным материалам, урезали привилегии, и он стал все более активно участвовать в диссидентском движении.
В следующем году первая жена Сахарова умерла от рака, оставив ему сына и двух дочерей, а два года спустя он женился на Елене Георгиевне Боннэр. Она сразу одобрила его общественную и политическую деятельность, и в результате советские средства массовой информации начали изображать ее злобной, властной женщиной, манипулирующей мужем и сбивающей великого академика с советского пути. Это было преувеличением. Сахаров достаточно глубоко погрузился в диссидентскую деятельность еще до того, как Елена вошла в его жизнь, хотя она, бесспорно, помогала ему, поддерживая в нем мужество в трудные моменты, тогда как его сын и дочери осуждали его политическую деятельность и остались верны советскому строю.
Елена и Андрей часто бывали не согласны с Солженицыным, и тем не менее Сахаров считал необходимым публично сказать «о своем глубоком уважении к А.И. Солженицыну, к его художественному таланту и великим, поистине историческим заслугам в раскрытии преступлений советского строя, к его подвижническому многолетнему труду»[38]. 13 февраля 1974 года, на следующий день после ареста Солженицына, в квартире Сахарова на улице Чкалова собралась группа друзей, чтобы составить обращение с призывом к освобождению писателя. Несколько недель спустя чета Сахаровых провожала Наталью, жену писателя, за границу к мужу.
Тем не менее немногим позже отношения Солженицына и Сахарова испортились, когда в том же году вышла книга «Бодался теленок с дубом». Сахаров вскоре получил экземпляр книги и внимательно его прочел. В своих мемуарах он написал: «Недоверие к Западу, прогрессу вообще, к науке, к демократии толкает, по моему мнению, Солженицына на путь русского изоляционизма, патриархального уклада, даже, кажется, ручного труда; к романтизации, идеализации православия и т. п.»[39]. Но их разногласия были не только политическими. Они были и личными: «…главное, хотя и скрытое острие направлено против моей жены… Влияние моей жены Солженицын видит в том, что она якобы толкает меня на эмиграцию, на уход от общественного долга, и прививает мне повышенное внимание к проблеме эмиграции вообще в ущерб другим, более важным проблемам… В этом отрывке Люся — истерическая дамочка, у которой «нервы»… Я же — дрожащий перед ней «подкаблучник» и к тому же абсолютный дурак»[40].
В конце 1974 года немецкий корреспондент принес Сахарову экземпляр только что изданной книги «Бодался теленок с дубом» с лестной дарственной надписью автора. Сахаров принял подарок и заметил: «В этой книге Александр Исаевич меня сильно обидел». На что журналист ответил: «Да, конечно. Но он этого не понимает».
К 1975 году Андрей и Елена с ее дочерью Татьяной и зятем Ефремом Янкелевичем организовали семейный «юридический центр», или «бюро советов» для тех, у кого были жалобы на власть или какую-либо часть государственной системы. Примерно двадцать человек в день приходило в их квартиру за помощью. Когда мы с Еленой встретились в июле 1975 года в Италии, то у нас сразу обнаружились общие интересы: мы оба были связаны с парижской редакцией ежеквартального журнала «Континент». Его основал в 1974 году Владимир Максимов, и мы с Еленой оба были в редколлегии. Она рассказывала мне: «Мы принимаем посетителей, знакомых и незнакомых людей, и все они нуждаются в помощи или совете. Иногда им нужно просто дружеское слово. Среди них есть те, кого называют диссидентами, есть верующие, есть люди, которых преследуют за желание эмигрировать или за их борьбу за свои права, поскольку они представляют малые народности». Посетители ее московской квартиры знали куда приходить, потому что читали о Сахаровых в иностранных журналах или слышали упоминание о них на иностранных радиостанциях. Андрей и Елена основали фонд для помощи семьям политзаключенных, активно помогали отдельным людям, таким как Эдуард Кузнецов, осужденный за попытку сбежать за границу с помощью угона самолета, и Виктор Хаустов, заключенный за пересылку дневника Кузнецова за рубеж.
Казалось маловероятным, что Сахаровых могут арестовать. Мировая слава ученого, внесшего свой вклад в развитие военной мощи Советского Союза, давала ему неприкосновенность и защищала от худшего, что мог с ним сделать КГБ. Президент советской Академии Наук заверил своего американского коллегу, что «ни один волос с головы академика Сахарова» не упадет. Тем не менее в разговоре с нами в 1975 году Елена заметила, что это звучит не очень многообещающе, так как ее муж был почти лысым.
Арестовывать Сахарова не стали бы из государственных соображений, но даже в 1975 году делалось все возможное, чтобы изолировать его семью от общества. Зять Ефрем, квалифицированный инженер, был вынужден устроиться лаборантом в полутора часах езды от Москвы. Кроме того, он был избит на улице, и когда заявил о происшествии, то начальник местной милиции майор Левченко ответил, что не может гарантировать безопасность человеку, который каждый день общается с преступниками и сотрудничает с ними.