Осень 1943 года. Сильные бои шли тогда у партизан с немцами на реке Лиственке, рядом с нашей деревней. После одного из них нашла я в кустах тяжелораненого бойца. Назвался он Виктором. У него была перебита нога.
Каратели по деревне носятся, требуют «яйки, масло» кур стреляют, за гусями гоняются. Мы с сестрой ни живы ни мертвы – вдруг какая птица с перепугу к Виктору в кусты заскочит! К счастью, обошлось.
Только на вторые сутки мы смогли сделать Виктору перевязку. Брюки от крови задубели, ножницами не разрезать. Едва до раны добрались. А он лежит белый весь, губы от боли кусает. В дом, понятно, взять мы его не могли. Подстелили ему соломы, укрыли как следует. Крадучись носили еду, чай горячий. Две недели пролежал он в нашем «лазарете», хорошо хоть дождей не было. Дали знать партизанам. Те ночью пришли за ним. Связной потом сказал нам, что самолетом отправили Виктора в тыл. Вылечили его. И уже после войны прислал он нам письмо. Живой, здоровый!
Декабрь 1943 года. В одну из ночей – условный стук в окно. Вышла на крыльцо и обомлела: стоит человек двадцать мужиков. Кто такие – по виду не понять: не полицаи и не партизаны. Оказалось, группа пленных из лагеря сбежала. Наши разведчицы, которые им помогли, дали мой адрес. Хорошо еще немцев в деревне не было. Выставила им чугун картошки, хлеб положила, самовар согрела. Переночевали и затемно в лес ушли. На счастье, метель разыгралась, замела следы.
В нашем доме много перебывало гостей: на задание идут, возвращаются с задания. Чаще других были Наташа Рыжая и Шурупчик, девушки-связницы. Так, бывало, назябнутся, что и на печке не враз согреются.
Если отряд перебазируется, обязательно кого-нибудь пришлют, весточку оставят, куда добираться. То в Дубковские горы их направляла, то в Кернильскую школу…
Зима 1943/44 года. Росла партизанская бригада, все больше требовалось продовольствия, фуража. Непростая это задача – наладить питание многих сотен людей. Да и лошадям сено, овес нужны. На наши плечи легла эта забота. Решили кормить партизан всем колхозом. Выбрали меня военноуполномоченной по своей деревне, была такая должность.
Приезжал партизанский старшина (как бы завхоз по-нынешнему). Составляли мы с ним задания: какое количество хлеба, других продуктов, сена должны заготовить для партизан. Собирала я своих односельчан, и всем миром решали, кто какую долю внесет. По очереди сдавали скотину, пекли партизанам хлеб. Были верны лозунгу «Все для фронта, все для победы!».
После воины Антонина Ивановна Петкина закончила Псковский педагогический институт, стала учительницей. Но началась ее педагогическая карьера еще в сорок четвертом году в партизанской школе – учила детвору читать и писать. Ни учебников, ни тетрадей, на пятерых один карандаш. Но как старались ученики! И быстро взрослели тогда.
«В самом начале войны мы с сестренкой пошли в лес за грибами. К тому времени фронт уже прошел через наши места. Под кустом увидели гранату с длинной деревянной рукояткой. Долго ходили вокруг – очень хотелось ее взять, но было страшно. И все-таки я решилась. Положила гранату в корзинку, засыпала грибами, мхом, принесла домой. Конечно, дома никому об этом не сказали, боялись, что влетит от папы. Потом «толкушку» – так прозвали немецкие гранаты – мы хорошенько завернули и зарыли в укромном месте. Ходили с сестренкой счастливые: у нас есть своя тайна да и вроде как мы вооружены…»
Так начиналось письмо, присланное из Даугавпилса моей старой знакомой Женей Богдановой, ныне – Евгенией Ивановной Бельченко. Узнав, что я пишу книгу, откликнулась, вспомнила о той поре. Прислала письмо на двенадцати страницах. Есть тут и горькие воспоминания детства (в сорок первом ей исполнилось 13 лет), и рассказы о боевых подругах, и эпизоды из партизанской жизни.
«В 1942 году выдали мне рабочий паспорт, и стала я уборщицей в солдатской казарме. Много пришлось вынести унижений и оскорблений. Однажды, когда я мыла окно, пришел офицер, остановился около меня, дернул за подол платья. Я не вытерпела и ударила его мокрой тряпкой. Позеленел от злости, закричал. Потом целую неделю заставлял меня уборные мыть. А на следующий день солдат, который видел это, рассказал другому, какая я злая, и, чтобы доказать это, стал меня тыкать палкой от метлы в бок, дразня, как собачонку. Я мыла пол, и хорошо, что не было видно, как капают мои слезы».
В деревне Большое Лопатино, где жили Богдановы, начались повальные аресты – искали партизан. В канун сорок третьего года арестовали Женю и ее отца, Ивана Федоровича. Нашли несколько красноармейских звездочек и портрет Гитлера, размалеванный младшей сестренкой. Продержали Женю в тюрьме больше месяца, а Иван Федорович появился в деревне только через полгода. Ходить он уже не мог, кашлял кровью.
После тюрьмы на несколько лет повзрослела будущая партизанка.
«Сидело нас в камере человек сорок, – вспоминает Женя. Спали прямо на цементном полу. Было так тесно, что не всем удавалось вытянуть ноги. Каждый понедельник и пятницу в шесть утра в камеру входил переводчик с синенькой бумажкой в руке. Выкликал фамилии. Людей выводили, и больше они не возвращались – уводили на расстрел. Одежду казненных привозили обратно и заставляли нас стирать. Никогда не забыть с каким ужасом смотрели мы на эти синие бумажки, как шли к дверям обреченные. Ведь большинство сидевших в камере были совсем молоденькие девочки. Но они не падали духом. Часто назло фашистам пели песни. Мне и сейчас помнится одна из них:
Эту песню о ленинградском рабочем парне запевала обычно Зоя Христолюбова. Она была сброшена с парашютом в немецкий тыл, сильно обморозила ноги, пока в лесу искала партизан, нарвалась на немецкую засаду. Подпевала ей Вера Коржуева. Они вместе обдумывали как перехитрить немцев, чтобы сбежать из тюрьмы А меня они все утешали, если я плакала, лежа рядышком на полу.
Потом, когда меня выпустили, я стала приходить к тюрьме с передачами для папы. Узнала, что Зою и Веру отпускают в город следить за населением. Немцы готовили из них лазутчиц, хотели забросить к партизанам. И девчата воспользовались этим шансом – сбежали. Подробностей об их побеге, к сожалению, не знаю».