Так через многие годы вновь встретились люди, которых сроднила война.
На встречу с боевыми друзьями в Псков приехал ленинградский юрист Феликс Давидович Ицков. В ту суровую пору наши пути не пересеклись, таковы были условия конспирации: зачастую мы работали рядом, не зная друг друга.
Но этот человек имел прямое отношение к боевым делам 1-й бригады. Я говорю о поджоге штаба, который руководил строительством сооружении оборонительной линии «Пантера». Благодаря Ицкову и его помощникам по псковскому подполью в огне погибла важнейшая документация военно-строительной организации.
Позднее узнал я, через какие нелегкие испытания прошел этот мужественный человек, которого не сломили ни плен, ни пытки… Но расскажу обо всем по порядку.
Сын участника Октябрьской революции в Петрограде, уже в школьные годы он был комсомольским вожаком, в тридцать девятом членом бюро райкома ВЛКСМ. Войну встретил курсантом Ленинградского военно-морского. инженерного училища имени Ф. Э. Дзержинского. В августовские дни 1941-го курсантский батальон морской пехоты, в котором был и Феликс, принял первый бой под Кингисеппом. Наши наспех вооруженные морские пехотинцы вместе с армейцами в жестоких неравных боях сдерживали отборные части вермахта, рвавшиеся к Ленинграду.
В одном из сражений, оказавшись в окружении врага, Феликс был тяжело ранен автоматной очередью и в бессознательном состоянии попал в плен.
И потекли мучительные недели, когда сон был единственным избавлением от кошмарной яви. Две разрывные пули разворотили плечо, а у пленных не было даже бинтов, чтобы перевязать раненого товарища. Потом товарный поезд, идущий неведомо куда, тряский настил теплушки, и через двое суток – какая-то станция, где пассажиров рассортировали надвое: влево – покойников, вправо – тех, кто еще был жив.
Пленных привезли в Псков. И опять лагерные нары теперь уже в печально знаменитых Крестах, где погибло 65 тысяч советских граждан – число, равное населению довоенного Пскова. Рана невыносимо болела, открылось кровотечение, и в один из дней Феликс опять потерял сознание. Пришел в себя в лагерном лазарете где ему советские пленные врачи ампутировали руку. Вернее, просто отпилили по плечо, без наркоза, без необходимых инструментов и медикаментов.
В первые дни плена ему не раз приходила в голову мысль покончить с собой. Но чем трудней становилось ему, тем все решительнее говорил он самому себе: «Надо выжить, обязательно выжить! Еще смогу бороться и мстить врагу!»
Между тем силы таяли день ото дня. Сто граммов хлеба наполовину с опилками да кружка баланды в сутки – на таком питании и здоровый человек недолго продержится.
Неизвестно, как сложилась бы его судьба, если б неожиданно не пришла помощь. Лагерь на Завеличье в Пскове каждый день незаметно для охраны посещали десятки простых русских женщин. Вело их туда сострадание, неуемное желание чем-нибудь помочь попавшим в беду. Приносили одежонку, кое-какие продукты, медикаменты, чисто выстиранные тряпицы, заменявшие бинты.
Настала зима, ударили лютые морозы, а Феликсу из барака на улицу выйти не в чем. Кто-то принес ему шапку-ушанку, шерстяные носки. И тут за проволочной изгородью увидела его однажды Александра Степановна Низовская. Увидела и ахнула – вылитый Ваня, сын ее, которого она оплакивала, считая погибшим на фронте.
Как раз тогда гитлеровцы, заигрывая с местными жителями, стали разрешать им забирать из лагерей своих родственников – безнадежных раненых. И сразу появилось у псковичей немало «родственников» среди пленных. Так Феликс на правах «племянника» тети Шуры вырвался из лагеря. Правда, к январю сорок второго он был уже не Феликс Ицков, а Федор Денисович Цуков. Так он назвался, когда ему выписывали документы.
Выходила, подняла его Александра Степановна, Сама кое-как питалась, а ему – лучший кусок. Шел тогда парню девятнадцатый год, и его молодой организм быстро набирал силу. Едва окреп, но с еще открытой раной, стал думать как выжить дальше. Поделился с тетей Шурой своими мыслями:
– Мне бы в партизаны…
Хотя Александра Степановна сама не была связана с партизанами, но с надежными людьми она его все же свела. Встретился Федор с 3оей Соловьевой. До войны она работала в псковском торге, теперь были связи с подпольем.
Зоя, выслушав Федора, сказала:
– Узнаю.
А на следующей встрече заявила:
В лес проводить можем. Только, честно говоря, в партизанах боец из тебя, с одной рукой, да еще с незажившей раной, плохой. Здесь ты, владея немецким языком, больше пользы принести можешь… – Зоя внимательно посмотрела на него, – если к немцам на работу поступишь.