— Мне кажется, ты не понял, Станислав, — снова приступил он ко мне. — Это рискованное дело, поскольку ему запрещено покидать Токио, не предупредив о том министерство иностранных дел. Так что тебе надо будет доставить его на место скрытно.

Я, кажется, присвистнул от удивления. Проклятье! Все это могло обернуться большими неприятностями, если японская полиция зацапает нас. Я сказал об этом резиденту.

— Ну что же, — возразил он, — тогда не попадайтесь. Как бы там ни было, но полиция не должна вас зацапать. Ты, Левченко, полностью отвечаешь за безопасность этой операции.

Еще того хуже!

Мы решили, что лучше всего отправиться в Иокоту в следующую субботу. Мне там никогда не приходилось бывать, и потому резидентура снабдила меня самыми точными картами и подробнейшими инструкциями. Еще более осложнило проблему то, что мой напарник из Восьмого управления сказал, что ему надо как можно ближе подобраться к базе, чтобы наверняка засечь все коммуникационные антенны. Проверив и перепроверив карты, изучив инструкции, я наконец завел машину. Добравшись до Иокоты, нам пришлось плутать по узким улочкам и вскоре мы безнадежно заблудились — большинство этих узких улочек на карте не значилось.

Но вот, наконец, мы как будто нащупали верное направление. Не тут-то было — мы вкатили в базу, прямо через главные ворота. „Хана! — прошипел мой напарник. — Попались!” Охранники, не веря собственным глазам, бросились вдогонку за нами, яростно свистя в свои дуделки. Один из них даже начал извлекать из кобуры пистолет.

Я лихо развернулся, и, взвизгнув тормозами, остановился у ворот. Притворившись пьяным, я высунулся из окна машины и сказал заплетающимся языком: „Прошу прощения, но мы заблудились. Эти проклятые дороги — они там должны быть, а их нет… Куда они делись?.. Пропади они пропадом!”

Часовой оскалился во весь рот и махнул рукой — езжайте, мол, отсюда. Когда я, отъехав, взглянул в зеркало заднего обзора, то увидел, что охранники таращатся нам вслед. Один — тот, кто махнул нам рукой, — осуждающе покачивал головой.

Во время моего пребывания в Японии — почти пять долгих, трудных лет — я работал по 12–15 часов в день. Каждый месяц у меня было от двадцати до двадцати пяти встреч с агентами или с объектами разработки. Такого рода график был нарушением всех правил безопасности, но начальство требовало от меня все большего и большего, ряд моих агентов оказались поставщиками столь полезной информации, что она требовалась от них во все большем объеме. В иные дни я бывал предельно измотан. Помнится, один из таких дней, который, казалось, никогда не кончится.

Проснулся я, как обычно, в 7 утра, а к 9-ти уже был в резидентуре. В 9.15 с заместителем резидента Пронниковым я обсуждал план двух встреч, намеченных на этот день, — с Васиным и с Аресом. К 9.30 я отметил на карте маршруты, по которым намеревался передвигаться по городу, чтобы избавиться от слежки, если она обнаружится, — эта карта предназначалась для офицера, ответственного в тот день за работу системы „Зенит” (система связи, используемая для перехвата переговоров между группами наружного наблюдения).

В 9.45 я вышел из посольства и принялся петлять по городу. Сначала отправился в Харадзюку — словно бы для покупок. Оттуда покатил на своей машине в Сибуя, и, покрутившись с полчаса по узким улочкам, устремился в Синзюку и там запарковался. Минут 10–15 я бродил по всяким переулкам, тут и там „застревая” возле магазинных витрин. Но вот, взглянув на часы и словно вдруг вспомнив о чем-то очень важном, я бросился на улицу ловить такси. Доехав до Синбаши, в полдень я встретился с Васиным в кафе. Наша встреча продолжалась до 1.30. После ухода Васина, я подождал минут десять и только потом и сам ушел.

Доехав на такси до Синзюку, я сел в свою машину и около половины третьего вернулся в посольство. Там я составил рапорт о встрече с Васиным, а в 5.00 уже был в кабинете Пронникова, где мы обсудили предстоящую встречу с Аресом. Обговорив все необходимое с офицером, отвечавшим за систему „Зенит”, я разыскал оперативного шофера, который должен был отвезти меня к месту встречи — с ним мы обсудили маршрут, каким будем добираться до нужного места и где он будет меня ждать. Около семи часов я добрался до дома, посмотрел по телевизору вечерние новости, заглянул в вечерние газеты и час спустя уже был на улице. На машине я доехал до сада возле посольства Южной Кореи, по пути петляя по улочкам, чтобы увериться в отсутствии слежки, и в 9.00, как и было условлено, встретился с опершофером. На его машине мы всякими хитроумными путями поехали к месту встречи с Аресом. Было около 10 часов вечера, когда мы добрались до Ягумо. Там мы объехали квартал, поджидая Ареса. Спустя минут пятнадцать я заметил его идущим по улице и, покинув машину, присоединился к нему. Шофер же наш продолжал кружить поблизости. Машина должна была быть у меня под рукой, чтобы немедленно уехать, если в игру вступит команда филеров.

Мы с Аресом начали „прогуливаться” по улице, беседуя на ходу. В общей сложности встреча заняла около 20 минут: Арес успел передать мне четыре ролика фотопленки, а я ему — конверт с деньгами. Мы условились о времени и месте следующей встречи и наскоро распрощались. Я вернулся в машину, и мы с шофером покатили в „наш” ресторан, чтобы пропустить по стаканчику. Затем шофер повез фотопленки в посольство, а я вернулся туда, где стояла моя машина. Наконец-то я мог отправиться домой. Я замертво свалился в постель — позади был восемнадцатичасовой рабочий день. И день этот отнюдь не был необычным.

Однако, уже погружаясь в сон, я вдруг вздрогнул и очнулся, вспомнив, что нельзя было давать фотопленки шоферу — он ведь только шофер, а не курьер. Мне надо было предупредить его, что контейнер с пленками взорвется, если он вздумает его открыть. КГБ использует специальные контейнеры для транспортировки фото-пленок. Это металлические ящички, покрытые черным винилом. Внутри ящичка шесть отделений для роликов. После того как ролики фотопленки вложены внутрь и ящик заперт, — это уже натуральная бомба. Любая попытка открыть ящик, не зная, как обращаться с его замком, приводит к тому, что внутри вспыхивает запал, а затем заряд взрывчатого вещества уничтожает фотопленки. Мне самому разрешалось открывать ящик только в помещении резидентуры КГБ. Инструкция гласила: „В случае любой опасности или если вас остановит полиция, нажмите на кнопку и выбросьте ящик из окна машины как можно дальше от себя”. Даже и в таком случае трудно избежать ожогов.

Шофер мог решить открыть ящик по самым разным соображениям вполне невинного свойства. К примеру, зная, что в ящике фотопленки, он мог решить извлечь их оттуда, чтобы вручить их резиденту. Тогда там такой пожар разыграется?..

Было уже слишком поздно, чтобы успеть предотвратить возможную опасность. Встреча с Аресом была относительно недалеко от посольства, и к тому времени, как я добрался до дома, шофер уже должен был давным-давно оказаться в посольстве. И вот я хладнокровнейшим образом решил ничего не предпринимать до утра. К счастью, контейнер был открыт в посольстве не шофером, а специалистом, и мне не пришлось отвечать за возможные последствия этого упущения.

Источником другой проблемы был все тот же Арес. Поскольку он считался одним из самых ценных агентов, в его машине было установлено специальное электронное устройство, чтобы он, в случае опасности, мог послать сигнал бедствия приемному устройству на крыше советского посольства. Устройство это было встроено в радиоприемник в машине Ареса — всего несколько дополнительных транзисторов. В случае опасности, ему надо было всего лишь включить радио и нажать нужную кнопку. Только профессионал-радиотехник сумел бы понять, что радио это не совсем обычное, к тому же для этого надо было разобрать его.

Арес любил спортивные машины и терпеть не мог, когда они дряхлели, а потому каждые три года покупал новую. КГБ приходилось оплачивать значительную часть стоимости этих покупок. И вот пришло время очередной такой покупки. Через несколько дней после получения от меня энной суммы наличными, он стал гордым обладателем машины новейшей марки. В прошлом он, прежде чем отдать старую машину продавцу, извлекал из нее свое радио, а тут забыл это сделать. Когда он сказал мне об этом, я едва удержался от желания отколотить его. Ситуация была отчаянной — если новый владелец машины задумает отдать радио в ремонтную мастерскую, не пройдет и нескольких дней, а то и часов, как Аресу придется предстать перед японской контрразведкой для крайне неприятной беседы. И тогда над многими из нас нависнет опасность.

Стараясь сохранить хладнокровие, я велел Аресу утром прежде всего отправиться к продавцу машин и сказать — как бы это ни звучало идиотски, — что он привык к старому своему приемнику, что он лучше нового, а потому, мол, он хочет забрать его. К счастью, продавец оказался человеком не подозрительным, и уловка эта сработала, но я не мог ни забыть, ни простить Аресу его беззаботности.

Арес завербовал для меня агента — правительственного чиновника, имевшего доступ к важной информации. Он добывал эту информацию, руководствуясь моими указаниями, и все получалось отлично, но сам я никогда не видел нового агента — все контакты с ним осуществлялись через Ареса. Однако штаб-квартира КГБ хотела, чтобы я представил ощутимое доказательство того, что вербовка и в самом деле имела место. Начальство требовало, чтобы я тайно присутствовал в баре, когда Арес будет получать от завербованного им агента документы и взамен даст тому деньги.