Я поднимаю его и изучаю текст, написанный почерком, который я замечала на разных обрывках – писал Эллиот. Когда я читаю письмо, у меня в горле встает ком.

«Дорогая Джемма,

Я дарю тебе сто тысяч кварцевых камешков. Не пытайся вернуть их, я не приму. Еще я оставляю тебе карету и четверых лошадей. Обслуживание, уход и кучер полностью оплачены на год вперед. Я приказал кучеру оставаться рядом с тобой под страхом смертной казни. Да, теперь он знает, кто я такой, и не бросит мне вызов, так что даже не пытайся отправить карету обратно. Ты тоже не бросишь мне вызов, ведь я оставляю тебе последнюю просьбу, требование и подарок.

Вперед, Джемма. Будь свободна.

И знай, что, куда бы ты ни шла, я всегда буду любить тебя.

Эллиот».

Я так растеряна и потрясена, что несколько мгновений не свожу с письма глаз. Затем трижды его перечитываю и пытаюсь расшифровать слова. Почему он оставил мне столько денег? Зачем напоминать мне о любви, когда мы расстались на такой плохой ноте?

Вперед, Джемма. Будь свободна.

И почему, во имя всех святых, он написал письмо с таким мрачным тоном, будто оставил завещание?

В поисках ответов я поворачиваюсь и пытаюсь отыскать Берту. Но она уже ушла.

Когда упаковано еще несколько сумок, а все имеющиеся у меня книги подвязаны и готовы к погрузке в мою новую карету, я думаю о своем путешествии как о море возможностей. Все еще не знаю, куда я поеду, но могу, по крайней мере, попросить кучера отвезти меня в новый город, пока буду решать, где осесть в конечном счете. Единственное, что омрачает мой отъезд, – это страх, поселившийся во мне после прочтения письма Эллиота. А еще тот факт, что Нина продолжает напоминать мне об этом каждую свободную минуту.

– Ты хотя бы собираешься заехать и поблагодарить его? – спрашивает она, семеня рядом со мной, пока выношу из комнаты последнюю сумку с вещами и спускаюсь вниз по лестнице.

– Нет, Нина, – говорю я ей в пятый или шестой раз. Каждый вопрос об одном и том же: напишу ли я ему, поблагодарю ли его, отправлю ли ее от моего имени. И каждый раз я даю один и тот же ответ. Нет. Нет. Ни в коем случае.

– Но это так мило с его стороны, и он явно все еще тебя любит.

Мы доходим до крыльца, и там я передаю сумку Сьюзан, которая, в свою очередь, относит ее в карету. Раз в прихожей теперь пусто, значит я погрузила все вещи. Я поворачиваюсь к сестре и заставляю себя улыбнуться. Нет смысла разлучаться в ссоре. Что поделать, если она безнадежный романтик. Я обнимаю ее руками.

– Я люблю тебя, Нина. Позаботься об отце, пока можешь.

– Ты вернешься на мою свадьбу?

– Конечно! – Мы чуть отстраняемся друг от друга, и я стараюсь не зацикливаться на том, как замирает мое сердце. – Я буду скучать по тебе.

– Я буду скучать по…

– Что ты сделала?! – раздается такой неприятный и пугающий вопль, что у меня по коже бегут мурашки. Стиснув зубы, я отпускаю сестру и поворачиваюсь лицом к Имоджен. Она стоит у подножия лестницы, уперев руки в бедра. Она в ярости, а ее светлые кудри в беспорядке. Она выглядит так, будто не спала всю неделю. А может, даже рыдала.