И, увидев дочку, повлажнел глазами.
– Иди сюда, моя Кукочка… – Обнял ее, и они застыли. Роберт прикрыл глаза и в какой раз понял, что этот момент – то самое счастье, определение которому невозможно дать, да и зачем? Вот оно, под рукой, осязаемое и замершее, жить для этого счастья – это само счастье и есть.
– А что у Дементия с костюмом? – спросила Алена, затянувшись сигаретой и не то от умиления, не то от дыма прикрыв глаза. «Н-да, выросла девочка, готова к женской жизни – одна из миллионов и одна на миллион», – а вслух сказала: – Такой красивой невесте и жених должен быть под стать. У него есть что-то подходящее?
Катя, все еще не отпуская отца, стала рассказывать:
– Да он ударился в капризы. Я ему рассказала, что мне платье из самого Парижа пришлют, вот он и занервничал. Сначала родители купили ему в «Березке» чешский костюм-тройку, но нет, сказал Дементий, никогда и ни за что. И хоть деньги потрачены, он это позорище не наденет. Но потом вроде они что-то придумали, только бабочки нет. Жениху же бабочка необходима? – спросила Катя, не в силах оторвать взгляда от своего отражения с папой в зеркале.
– Жениху необходима невеста, а ты у нас будешь самой красивой невестой в мире! – сказал Роберт. – Но бабочку можно у Давида попросить, уверен, не откажет. А шлейф тебе Лиска понесет, дадим ей вот такое ответственное задание! – Он взял конец шлейфа и потащил к Алене.
Катя улыбнулась, кокетливо поправив съехавшую фату. Она посмотрела на маму с папой и вдруг подумала, что редко говорит, как их любит, вернее, в силу возраста почти не говорит, но тут вдруг очень захотелось, ну прям очень-очень. И не потому, что была благодарна за роскошное французское платье, нет, это было тут совсем ни при чем. Просто решила, что пришло время, когда это необходимо сделать, сказать, произнести, именно сейчас, в эту самую минуту. Пусть они и так знают – а они точно знают! – но очень уж захотелось… И сказать тихо, «тише скажешь – глубже достанешь», как говорила Лидка. Подошла, обняла, прижалась к ним обоим, совсем разомлевшим от неожиданности, и замерла в затаенном восторге.
– Как же я вас люблю… – прошептала она совсем тихо, даже не поняв, услышали ли ее мама с папой. Но услышали, конечно же, услышали. Мама от нежности и любви таяла как свеча, молча, не говоря ни слова, растапливалась от наслаждения, а отец только и смог произнести: «Ластынька моя…»
Словно сросшиеся, они стояли втроем в этой белой пене из невесомой невестиной фаты, как экспонаты из какого-то неведомого волшебного музея, где в ватке на всеобщее обозрение выставлено самое важное и ценное, главная редкость, такое, чего нигде больше не сыщешь, – простое личное счастье, их и только их. Каждый раз это состояние Катей воспринималось по-новому – через чувства, краски, запахи, и вот ее окутало теплотой, ощущением покоя и одновременно неукротимым восхищением жизнью. Чувства были пьянящие и ароматные, словно только что выпеченные.
Катя выдохнула и застыла, а Алена, облокотившись Роберту на плечо, мечтательно улыбалась и тоже думала об этом, что вот так оно и выглядит, тихое женское счастье, и как бы наколдовать такое же и для дочек, ну ладно, пусть не такое, как у них с Робом, но хоть отдаленно похожее. Чтобы через много-много лет вот так же Катюха с Дементием, а потом и Лиска с мужем стояли бы, окруженные детьми и внуками, и напитывались друг от друга блаженством.
Так и будет! Обязательно так и будет!
«Интурист»
Свадебные туфли привезли через день. Снова позвонил вежливый человек из торгпредства и сообщил, что да, они уже в Москве, их можно забрать в любое удобное время, а Кате было удобно моментально, ждать она не могла ни секунды, вот сразу и пошла, да что там пошла – побежала, сгорая от нетерпения и любопытства, в гостиницу «Интурист», вниз по Тверской. Сказали, в холле, в 16:00. Гостиницу эту Катя не любила. Торчала она стеклянно-стальным и довольно нелепым колом в самом начале Тверской, портя вид и выбиваясь из архитектурного ансамбля, перевешивала своей высотой и сильно упрощала впечатление. Да и люд около нее всегда ошивался разношерстный, а часто и подозрительный. Катя по два раза каждый день ходила мимо нее к метро и всякого насмотрелась: то милиция гналась за фарцовщиками, то проститутку засаживали в машину, то что-нибудь еще в таком роде. Около нее всегда было довольно людно, подъезжали неповоротливые «Икарусы», выплевывая очередную толпу иностранцев, стояли, покуривая дорогие сигареты, солидные господа в ожидании, когда им подадут авто, сновали мальчишки в надежде обменять значок на пластинку жвачки, да и фарцовщиков можно было легко отличить по модным шмоткам.
Катя, запыхавшись, почти подбежала к гостинице, но войти внутрь было не так-то просто. В гостиницы, особенно интуристовские, доступ был ограничен до невозможности – нужно, чтобы вас непременно ждали внизу и встречали с документами, подтверждающими регистрацию в гостинице, либо просто в качестве пропуска необходимо было дать швейцару взятку, обычно от трех до десяти рублей. Столько у Кати, конечно же, не было, да и совесть не позволила бы так швыряться деньгами. У входа она притормозила, отдышалась, зачем-то поправила волосы, словно иначе бы с ней даже и разговаривать не стали, и пошла брать «Интурист» приступом.
На входе грозно и торжественно стоял солидный седой швейцар, пучеглазый и злой, на первый взгляд бывший кагэбэшник или военный, с серьезным, подозрительным взглядом, который в любом мужчине видел шпиона или фарцовщика, а в любой женщине от пятнадцати до семидесяти – проститутку. Катя по возрасту вполне подходила под эту категорию гражданок, и, увидев ее, швейцар закрыл телом проход и стал пристально ее изучать. Катя улыбнулась про себя – несмотря на всю серьезность его намерений и церберный огонь в глазах, его внешний вид – кокетливая фуражка набекрень и невероятное зеленое полупальто с золотыми галунами – делал его похожим на третьеразрядного опереточного лакея.
– Здравствуйте! – начала было Катя, но вежливость ее не пригодилась.
– Куда ты? Из новеньких, что ли? – по-хозяйски спросил швейцар.
– В смысле? Меня ждут внизу в фойе, можно мне, пожалуйста, пройти? – Катя попыталась было сделать еще шаг, но дядька посуровел, насупился и пошел в наступление.
– Ну-ка, стоять! – Он поднял руку, как заправский постовой. – Ты в гостинице зарегистрирована? Нет! Обслуживающий персонал? Нет! Они через другую дверь входят! Вывод: делать тебе здесь нечего! Или ты тут, в «Интуристе», с клиентами работаешь? – И он сально подмигнул.
– Меня ждут! – Неужели не пустит, испугалась Катя, неужели она не увидит свои новые свадебные туфельки?!