– А потом тебя перерос и ушел к твоей маме! Ты вот это здесь рассказываешь на полном серьезе? Ничем не рискуя? Нет, ты мне начинаешь все больше и больше нравиться, хотя больше уже некуда. Нашла, какой пример ребенку приводить, стыдобища, постеснялась бы! – Надька всегда это зачем-то припоминала Ветке, с радостью идя на конфликт, хотя лично ее, Ветку, очень даже любила. Но эта их сверхстранная семейная ситуация «а-ля труа» не давала ей покоя и каждый раз выводила из себя, несмотря на то что времени с тех пор прошло порядочно. Ее лично это очень обижало. Она зачем-то переводила эту ситуацию лично на себя, представляя в красках, как ее родной муж, с нерусским именем Эльтон, переезжает из их просторной комнаты с балконом в маленькую спальню ее собственной мамы Раисы Марковны (по коридору налево, около кухни), туда, где настойчиво пахнет валерианой. Там он аккуратно, чтоб не расплескать, отодвигает ногой ночной горшок, пробирается к кровати, залезает к маме под бочок и долго роется в ее длинной фланелевой ночной рубашке в цветочек и с рюшами, так, собственно, ничего и не найдя. Мысли эти не давали ей покоя, и слава богу, что ни муж, ни совсем древняя мама об этих неловких эротических фантазиях даже не подозревали. Надька громко фыркнула и зачем-то объявила во всеуслышание:

– Пойду лучше челочку начешу, с тобой просто невозможно!

В комнату, как королева-мать, вернее, королева-бабушка, чинно и торжественно вернулась Лидка. Все разговоры о Веточкиной семье были сразу прерваны: Лидка Веточку защищала и не допускала обсуждения ее сложной личной жизни. Так уж у нее получилось, что поделаешь. Веточка безмерно и одинаково крепко любила и мужа, и маму и препятствовать их счастью не хотела, всегда повторяя как заклинание: «Главное, чтоб они были счастливы». Пусть даже ценой своего собственного счастья.

– Все, повосхищались – и хватит, чай на столе! И не только чай! Ну, девки, как вам моя козочка?

Козочка все красовалась перед зеркалом, она никак не могла привыкнуть к такому совершенно новому своему отражению, к длинному белому платью, фате, которая покрывала ее с головы до пят, хотя на самом деле тряпочка эта очень была похожа на тюлевые занавески из кухни. Если их, конечно, хорошенько отстирать, отбелить и накрахмалить. А платье ни на что не было похоже. Сказка, просто сказка. В общем, настоящая невеста, восемнадцать лет, а уже невеста…

– А вы заметили, что платье село как влитое! Ничего и прибирать не надо, ни длину, ни в талии, блеск! Хорошее улучшать – только портить! Словно на тебя шили! – Лидка тоже в который раз любовалась внучкой, и на ее глаза снова и снова наворачивались слезы… За что ж так хорошо, думала она. И почему тогда плачется, если хорошо? Что такое в душе от радости происходит, что она начинает подтекать? Какие такие механизмы включаются?..

– Худенькая только невестушка наша, надо бы хоть пару килограммчиков поднабрать, чтоб детишек рожать легче было. – Оля, разметав фату и приподняв пончо, добралась до Катиной талии и почти сомкнула на ней пальцы. – Вон, совсем тростинка! Ты ж детишек хочешь?

– Ну, Оль, ну перестань! – Со взрослыми Кате неловко было обсуждать эти темы, с Иркой – сколько угодно, а вот со взрослыми… Катя даже разрумянилась больше обычного.

– И помни, мышка моя, жена в семье главная! А если муж думает, что он все решает, значит, она еще и умная. Проверено на себе!

– Так, хватит! – прикрикнула на подруг Лидка. – Вы совсем мне девочку взбутусили! Иди, козочка, переодевайся – и за стол!

Катя развернулась и начала свой долгий путь из комнаты, уже и скрылась из виду, но фата все тащилась и тащилась, подбирая по полу чернявую собачью шерсть.