Эла отвернулась от меня к неббарим. Я больше не видела ее лица, но читала готовность в развороте плеч и в том, как она подкинула серпы – один, за ним второй, – поймала и радостно закружила в руках. Ее темная кожа сияла, впитав свет полуденного солнца. Она снова пела – теперь одну из детских песенок Рашшамбара, переливчатую мелодию, под которую немногочисленные ребятишки, подрастающие на нашей горе, играют в догонялки в кругу буйного летнего хоровода. Она стала воплощением блаженства.

Синн, шипя, шагнул вперед, чтобы ее уничтожить.

– Нет! – вырвался вой из моей груди.

Стая виноклювов взметнулась из камыша, шумно закружила над нами и унеслась к югу.

Мир замер. Мне представилось, будто все – я, Рук, Эла, Трое, дельта и вся мировая сфера за ее пределами – зависло в великой пропасти, поддерживаемое одной лишь пустотой и готовое сорваться в бездну.

Я снова вскричала: «Нет!», словно один слог мог унять силу, готовую развернуться в теле этого бессмертного существа. Синн повернул голову, по-змеиному выбросил ее в мою сторону, опутал меня витками взгляда и, вновь повернувшись к Эле, скользнул на шаг ближе. В этот миг жрица оглянулась через плечо и нахмурила лоб. И тогда неббарим ударил – как бичом хлестнул через разделявшую их пустоту, выбил серпы из ее бесчувственных рук и схватил за горло. Ее лицо исказилось. Оторванная от земли, она отбивалась, но он неумолимо сжимал хватку, и ее движения слабели. Лицо побагровело, губы налились кровью. Она хотела заговорить, и язык вывалился изо рта.

Я, ни о чем не думая, двинулась к ним.

– Пирр… – окликнул Рук.

Я его не услышала. Всем существом я стремилась к жрице и выжимающему из нее жизнь неббарим.

– Ты ее не получишь. – Я метала перед собой слова, как копья. – Не получишь!

Синн широко улыбнулся. Руки и ноги Элы, лишенные притока крови, подергивались. Неббарим обернулся ко мне и взревел, разинув рот. Звук отозвался у меня в сердце, в легких, как в барабане, словно кожа моя для того и была натянута на костяк, чтобы звенеть под ударом.

– Нет, – повторила я, заставляя себя сделать еще шаг и подступить так близко, что меня обдал жар его тела.

Могло ли живое существо быть таким горячим? Когда я вновь обрела голос, он был не сильнее шепота:

– Она не твоя.

Неббарим занес кулак.

Его остановило ворчание Кем Анх. Отведя взгляд от Синна, я увидела, что она скользит вперед, обратив на меня любопытный, испытующий взгляд.

– Она мне нужна, – заговорила я, обращаясь прямо к созданию из моих снов. – Она – мой свидетель.

Бессмысленно. Никто, кроме воспитанников Рашшамбара, меня и понять бы не сумел. Да я и не знала, владеют ли Трое речью. Со своего появления на прогалине никто из них не заговаривал. Попытка объясниться была безумной, но смерть придала мне отваги. Я слышала своего бога, миллион его рук сновали в воздухе, его ловкие пальцы уже трудились над слабеющей плотью Элы. С первого мига жизни Ананшаэль следил за мной, стерег меня. Я еще не готова была отдаться ему, но сознание его близости укрепило волю.

Я приложила ладонь к груди неббарим. Словно коснулась стены из живого камня.

Он оскалился, но Кем Анх у него за спиной снова зарычала, громче прежнего, и Синн с яростным шипением отбросил корчившееся тело Элы.