Охранник посмотрел по сторонам, словно ожидая увидеть там другие лежащие дроны, а затем направился обратно в дом.

Около получаса все четверо находились у бассейна, и Артур старался меньше двигаться, чтобы не привлекать к себе внимания. Джуан очнулся от видений внезапно, словно его ударили током, вскочил и огляделся вокруг себя. Он явно забыл, где находится. Память возвращалась к нему медленно, Джуан будто прокручивал в голове все события этого дня, чтобы наконец дойти до этого момента.

– Твой третий урок, – произнёс он так, словно их разговор продолжался и не было тридцатиминутной паузы. – Отведи Изи в её комнату и изнасилуй.

Раздался кашель – это Бартон поперхнулся жвачкой. Он упал на колени и начал стучать себя в грудь и по спине. Его руки были настолько мощными, что едва гнулись и доставали лишь до верхней части лопаток. Вскоре стало понятно, что сам он жвачку выплюнуть не сможет, его лицо покраснело, и в этот момент перед Артуром появился Ричард Меткалф в роли рядового Гордона. Это был эпизод из боевика «Смертельная болезнь», который они со Жвачкой и Кривым носом смотрели самым первым. В тот момент Артур ещё не умел разговаривать, но уже тогда запоминал каждое слово с тщательностью стенографиста. Рядовой Гордон спас задыхающегося сержанта приёмом Геймлиха, и каждое движение отложилось в памяти ничуть не хуже, чем сцена с разрезанием шеи Далии.

На лице телохранителя отразился такой страх, который Артур не встречал ни в одном из боевиков. Ни один актёр перед смертью его персонажа не смог изобразить ужас, охвативший Бартона.

Артур выбрался из воды в мгновение ока, казалось, в него вселился дух касатки. Его левый кулак оказался перед пупком Бартона, а правый поверх левого. Он приготовился потянуть резко на себя и вверх, чтобы искусственный тромб вылетел из горла телохранителя.

– Стой, – остановил его Джуан. – Пусть задыхается. Мы платим ему для того, чтобы он защищал нас, а не мы его. Его обязанность – справиться. Сейчас он должен самостоятельно разобраться с этой проблемой.

– Но он же задохнётся! – от неожиданности вскрикнул Артур. – Он уже весь красный!

– Это твой урок номер два с половиной: в тебе не должно быть никакого человеколюбия. Это абсолютно бесполезное чувство. Расслабься и смотри, как он справится с этим сам.

В нерешительности Артур сделал шаг назад, Бартон обернулся и посмотрел на него умоляющими глазами. В них была просьба, отчаяние, злость на самого себя и нежелание умирать таким глупым образом. Что-то сдвинуло Артура в сторону, и вокруг живота Бартона обвились руки Изабеллы. Она начала применять приём Геймлиха, но силы у неё не хватало, она лишь бессмысленно дёргала задыхающегося телохранителя в стороны. У Бартона была слишком мощная талия и крепкий пресс, чтобы слабые руки могли их продавить.

– Прекрати, – приказал ей Джуан, но она не послушалась. Ни один приказ не мог заставить её смотреть, как умирает человек.

«Рекорд по задержке дыхания под водой – двадцать четыре минуты тридцать восемь секунд, – вспомнил Артур слова диктора с канала про дикую природу. – Его установил пятидесятиоднолетний филиппинский дайвер Броди Мендоза».

Некоторые актёры боевиков могли задерживать дыхание на пять минут – перед этим они дышали глубоко и часто, чтобы насытить кровь кислородом. У Бартона этого времени не было, и он едва ли продержится пару минут.

С момента закупоривания горла прошло полминуты, а Изабелла всё пыталась освободить дыхательные пути телохранителя. Артур смотрел на это и мысленно повторял себе, что не будет вмешиваться. Человеколюбие – абсолютно бесполезное чувство. Слова Джуана вновь и вновь раздавались у Артура в голове, словно кто-то невидимый стоял над ним и произносил их раз за разом. Какой смысл ему сейчас спасать телохранителя? Чем ему это выгодно? Бартон не сможет отплатить за оказанную услугу, у него нет ничего, что он может дать. Значит, и спасать его не нужно.

Всё естество Артура требовало вмешаться в ситуацию, но он силой воли останавливал себя. Джуан захотел воспитать из него человека, свободного от мусора в голове, и он должен выполнять его приказы. В своей прошлой жизни, которую он не помнил, он наверняка был хорошим парнем и никому не причинял зла. Многолетнее воспитание вырастило в нём убеждение, что нужно помогать людям, и раньше он наверняка считал это положительным качеством. Это убеждение работало даже после полной потери памяти. Сейчас же он говорил себе – это недостаток и с ним надо бороться. Это было очень трудно: от бездействия на глаза наворачивались слёзы. Хотелось помочь Бартону без какой-либо ответной услуги.

– Я не могу, – произнесла Изабелла, она была в ужасе. – Я не могу.

Высвободившись, Бартон как мог побежал в сторону дома, где совсем недавно скрылся начальник охраны. Его жизнь зависела от того, найдёт ли он человека, который умеет выполнять этот приём.

«Если спасётся – уволится», – подумал Артур. Он не мог представить себе, чтобы человек, которого обрекли на мучительную смерть, продолжил бы сотрудничество с таким нанимателем.

Однако через минуту на дворе появился Бартон. Его глаза были красными, и из них без перерыва текли слёзы. Он дышал ртом и так часто двигал горлом, словно что-то пел. Телохранитель занял своё прежнее место у бассейна и притворился, будто его нет. Какие бы мысли ни витали в его голове, он их тщательно скрывал, и даже неприязнь, с которой он по обыкновению смотрел на Джуана, исчезла. Изабелла вернулась в бассейн, она несколько раз вдохнула полной грудью и вновь уставилась на Артура. Её прежний взгляд пополнился новой порцией презрения.

С этой части двора невозможно было увидеть небоскрёбы города: с одной стороны их закрывал широкий особняк, а с другой – плотный ряд деревьев и каменный забор, увитый декоративными лианами с виноградной лозой. Однако город по-прежнему можно было слышать. Он шумел сотнями тысяч поездов, гремящих по монорельсам колёсами, миллионами маленьких пропеллеров и голосами рекламных вывесок. Этот белый шум оставлял жителей посёлка, только когда они находились в звуконепроницаемых домах, но стоило им выйти на улицу, как непрерывная какофония городской жизни проникала в каждую частичку сознания.