Большинство свиней-мутантов удовлетворилось остановкой этнографа и вернулось к блаженному ничегонеделанию. Большинство, но не тот полутораглазый хряк, что стоял к нему всего ближе.

Веселин отнюдь не сразу понял, что простой остановки недостаточно. Когда же стал отходить, сделал это не так уж и быстро. Хряк успел-таки перевозбудиться — и резко сорвался с места. Оказалось, стальная цепь за ним ещё имеет приличный запас и позволяет настигнуть незадачливого нарушителя.

Тут уж и Веселину пришлось отступать не понарошку. Он побежал, мучительно сознавая, что дыхание с непривычки сбивается от чересчур резкого старта, ноги — неуклюже проскальзывают по росистой мутант-траве.

Уйти удалось на самом пределе сил и скорости. Кабан в последнем длинном прыжке почти настиг Панайотова, но уже в средней точке стальная цепь натянулась и дёрнула преследователя назад. Визг, исполненный боли, обиды и досады обрушился на уши человека.

Веселин споткнулся и шлёпнулся на мутант-траву. Отползая, он повторял вслух, точно мантру-оберег:

— Отделался испугом! Отделался испугом!..

И неслабо повезло, что отделался.

Операционная — и вдруг в одиннадцатой палате. С самого начала такое утверждение звучало дико и резало слух. Операционная — это операционная, палата — это палата, и путать одно с другим — чистый дебилизм.

Но Фабиан Шлик сказал про одиннадцатую палату. Санитар из самой Европы! Тут поневоле поверишь не себе, а ему. Что, если по Европе вообще отменили операционные, а оперируют прямо в палатах? Ведь чудный опыт надо поскорее перенять!

Леонида Погодина по пути к больничному вестибюлю так и тянуло на едкий сарказм, даже на скоморошество. Дай себе только волю… Стоял бы в коридоре — и лишь ёрничал да паясничал, а раненых сами спасайте, коли такие умные!

Но истерикой — Лёньке ли не знать — дела никогда не поправишь, а получишь ту же самую ответственность да пару пощёчин в придачу. Потому новоявленный спаситель раненных героев избегал шутить вслух. Только про себя. И для себя — чтобы успокоиться.

А успокоиться не мешало, так как в одиннадцатую палату он таки заглянул. В дверь с табличкой «Палата? 11», за которой скрывалась точно такая же арестантская камера, как и за другими дверями, выходящими в этот сумрачный коридор убитого мутантского медучреждения.

И дело не в том, какова одиннадцатая палата из себя. А в том, что в ней — действительно находилась операционная. Точнее, в том, как именно она там находилась! Упакованная!!! В ящиках!!!

— Это и есть ваша операционная? — деловито спросил он у Фабиана.

— Да, это она.

— А вы не пробовали её… развернуть?

— Пока нет. Не было случая…

— Что ж, Фабиан, вам повезло: случай представился!

И — молчок! Не то за убийственным сарказмом ожидаемо придёт истерика. Погодин сцепил зубы, вполуха слушая разглагольствования немецкого волонтёра. Дескать, доктор Дитрих Гроссмюллер не велел распаковывать ценное оборудование, пока ему не выделят адекватное помещение. Поскольку помещение обещали найти, но ищут по сей день, контейнеры с оборудованием сложили в одиннадцатой палате…

Десять ящиков! Некоторые — в человеческий рост. Когда это всё извлечёшь, установишь, развернёшь, отладишь — даже если немцы не забыли приложить инструкции?