Жизнь у Вари выглядит как жизнь хорошей девочки со странными срывами: то она едет на три дня с шапочным знакомым в палаточный лагерь принимать ЛСД, не предупредив об этом на работе, то оказывается одним из звеньев продажи наркотиков, как будто совершенно против ее воли, то связывается с маргинальным бездомным, бывшим студентом философского факультета, который учит ее жизни и склоняет к публичной взаимной мастурбации. Во всех этих случаях кажется, что она просто наивна и ее в очередной раз обманули, вовлекли, соблазнили, но регулярность таких эпизодов указывает на присутствие ее собственных отщепленных частей. Что-то в тихой и незаметной Варе требует чувств, страстей, экстремального поведения, которое развлекает ее не очень живую жизнь втайне от нее самой.
Травма и зависимости
Травматические переживания обладают двойной силой: с одной стороны, они диссоциированы и нуждаются в возвращении, с другой стороны – психика стремится их не чувствовать. Способы избегать чувств могут быть простыми и грубыми, как, например, параличи или парезы, которые просто лишают человека возможности заниматься чем-то, способным ассоциативно вызвать воспоминания или чувства (пример с женщиной, потерявшей способность писать при известии о смерти дочери, – это пример такой грубой и эффективной изоляции). Амнезия также будет грубым способом. Заблокированные навыки к обучению при школьных травмах или неспособность думать на определенные темы – тоже. К ним психика прибегает при самых серьезных стрессах: такие способы – это гипс, который фиксирует сломанную часть психики и лишает ее и гибкости, и чувствительности во избежание ретравматизации.
Чем больше у психики ресурса, тем меньше будет использовано таких способов и тем больше будет других, более гибких адаптаций, которые в повседневной жизни более заметны и доставляют больше неудобств. Это похоже на то, что человеку с травмой ноги и без гипса приходится организовать всю жизнь вокруг этой раны таким образом, чтобы максимально не испытывать боли и не ранить ее. Появляется целая система избеганий, самым действенным из которых являются зависимости.
Работает это так: получена травма, то есть существует некое экстремально сильное переживание, которое невозможно пережить из-за его силы и из-за отсутствия в моменте ресурса. Это переживание диссоциируется, но постепенно обрастает ассоциативными связами, в связи с чем снова и снова вторгается в жизнь в виде смутно ощутимой, но сильной тревоги, страха, боли или гнева. Чувствовать это полноценно человек не может и не хочет, и поэтому он стремится от этих чувств уйти, переключить свое внимание на что-то другое, вызвать у себя другие сильные переживания или измененное состояние сознания. Он развивает навязчивости как способы отвлечения: увлекается чтением научной литературы, которая отлично отвлекает и от чувств, и от собственных мыслей, или развивает контроль в сфере еды и спорта, или составляет планы, или просто ест, пьет, курит, играет, принимает наркотики, режет себя, мастурбирует, идет работать в выходные или ночью, чтобы убежать от возникших переживаний.
При этом травматическая динамика в формировании зависимостей имеет свои особенности: такие зависимости как будто не становятся выраженными в своих крайних формах, как, например, истинная анорексия, булимия или алкоголизм, но используются человеком ситуативно, в частых эпизодах, которые прекращаются при увеличении общей стабильности или при прекращении воздействия ассоциативных стимулов. «Истинный» булемик объедается в любой день своей жизни, травматик – только в стрессовые дни. Истинный алкоголик нуждается в спиртном для того, чтобы пережить любой день своей жизни, травматик пьет больше тогда, когда происходит что-то вызывающее травматические вторжения, и с изменением этого фактора алкоголь сам по себе уходит в прошлое. Эпизодические голодания, когда человек не может есть недели или месяцы, а потом просто начинает нормально питаться, тоже относятся к этой динамике.
Для зависимостей, в природе которых лежит ПТСР, характерна история с усилением – угасанием, множественными зависимостями и трансфером аддикции. Последнее – это про то, что при избавлении человека от одной из вредных привычек у него с вероятностью 100 % развивается другая, если фундаментальное травматическое переживание при этом не подвергается терапии. Бывший курильщик начинает есть. Девушка, избавившаяся от булимии, пристращается к легким наркотикам. Бывший наркоман пьет. Бывший алкоголик становится анорексичным и компульсивным к спорту.
Трансфер аддикции – серьезная проблема при химических или хирургических способах помощи человеку с зависимостями, таких как химическое кодирование или бариатрические операции, в ходе которых человеку уменьшают желудок. Если природа зависимости травматическая, то необходимость избегать негативных переживаний никуда не уйдет.
Одна из зависимостей, в которых функция избегания осознается плохо, поскольку аддикция быстро встраивается в повседневную жизнь и становится ее частью, – это курение. Курильщик не считает, что избегает негативных чувств при помощи каждой из 15–20 сигарет, которые он выкуривает в течение дня, и в каком-то смысле он прав. Заметной взаимосвязь между курением и снижением напряжения становится в стрессах, когда увеличивается количество сигарет, а в остальное время курение выглядит как обычная привычка или никотиновая зависимость, а не травма.
Однако зависимость травмы и курения становится очевидной при желании курильщика бросить курить, когда попытка отказаться от сигарет оказывается невыносимо сложной или когда при успешном отказе со временем у человека появляются и развиваются новые зависимости. Самым частым примером является еда – поэтому бросающие курить часто набирают в весе. «Я не хочу этого чувствовать, поэтому я пойду курить» сменяется на «я не хочу этого чувствовать, поэтому я пойду поем».
Среди избегаемых с помощью зависимостей травматических чувств можно назвать одиночество и чувство ненужности, горе лишения, когда ребенок потерял что-то важное, отчаяние от необходимости делать что-то, что ему не по плечу, бессилие сохранить родителей здоровыми и любящими. Эти переживания сначала ломают ребенка, а потом возвращаются к взрослому, требуя от него новых и новых способов избегания.
Для Татьяны таким переживанием является чувство ненужности, которое она испытала, когда родилась ее младшая сестра. Это чувство испытывает каждый старший ребенок, но у Тани совсем не было ресурса это пережить: сестра была больная, и родители не уделили достаточно внимания чувствам первой дочери. В основном взрослая Таня старается избегать этого чувства с помощью избегания привязанностей, строя такие отношения, в которых ей никто не нужен. Когда у нее это не получается – она начинает больше есть и больше читать. Сама Таня не замечает избегающего мотива в этом поведении, считая, что в отношениях она расслабляется, и это плохо (так она интерпретирует набор веса), и ей нужно больше за собой следить и больше времени уделять собственному развитию, а не партнеру (так она объясняет себе уход в мир профессиональных книг). На самом деле по мере формирования привязанности она начинает испытывать панику от того, что снова может столкнуться с болью ненужности, и начинает заглушать ее – притом что вслух все чаще спрашивает у партнера: «Я тебе нужна?» Также у нее обостряются психосоматические боли, которые требуют большей заботы со стороны ее партнера и, соответственно, больше сближения. Таким образом одновременно и тайно от ее сознания работают две силы: одна отдаляет Таню от привязанности и защищает ее от травматического переживания, другая, напротив, приближает партнера и актуализирует страх и горе, которые должны быть наконец прожиты. Эти сложные процессы становятся все более выраженными по мере ее терапии, когда самое глобальное избегание «я ни к кому не привязываюсь» слабеет. Субъективно Таня страдает больше, но задачи терапии состоят не в том, чтобы поддержать и укрепить стратегии избегания страдания, а в том, чтобы наконец сделать нужную эмоциональную работу и перестать нуждаться в таких способах. Когда Таня сможет столкнуться со своими страхом и горем, сможет выдержать их, оставаясь живой и чувствующей, а не замороженной или одурманенной едой или литературой, – тогда ее страдание закончится вместе с зависимостями.
Вернуть себе чувствительность в месте травмы и научиться переносить такие чувства, оставаясь живым, – суть терапии любой травмы и ее последствий.
Нарциссическая травма и раненое Эго
Особый вид психической травмы – это травмированное ощущение себя, собственного уверенного существования. Переживание «я точно есть, я существую» относится к периоду формирования Эго (слово «Эго» в этой книге используется в значении «Образ Я», «тот, кем я являюсь», «совокупность преставлений о себе»). Эго формируется из наблюдений за собой с помощью родителей, которые выполняют так называемую функцию зеркала. Родитель говорит ребенку, что именно тот делает, что чувствует, как выглядит, прав он или нет, какой моральной оценки заслуживают его поведение и его личность. Из этих разнообразных реакций, часть из которых выражена словами, часть – мимикой и жестами, часть – поведением, ребенок собирает первую информацию о том, кто он есть. Нарциссическая травма – это такое Эго, которое не сформировано полноценно, поскольку функция зеркала полноценно не выполнена. Родитель, наносящий нарциссическую травму, учит ребенка принимать только определенные части себя, а остальных либо стыдиться, либо вовсе не замечать.
Обычно в случае нарциссической травмы принятое Эго будет включать в себя части, которые родитель, а за ним и ребенок, сможет назвать идеальными, безупречными. Например – идеальная внешность, или удивительная доброта и отзывчивость, или феноменальная послушность. В моменты, в которые у ребенка получается быть таким, он чувствует себя замеченным, а значит – существующим. В моменты же, когда он не способен соответствовать таким высоким критериям, родитель игнорирует его, зеркало не отражает, ребенка не существует. Также родитель может испытывать презрение, ярость или разочарование в ответ на неидеальность своего сына или дочери, и тогда это отразится в зеркале как недостатки, которых быть не должно. Ребенок приложит все усилия, чтобы избавиться от своих неугодных качеств (которые в случае нарциссической травмы представляют собой не настоящие изъяны, а обычные проявления человеческой природы, вроде усталости, или злости, или, в принципе, наличия своих желаний, противоречащих желаниям требовательного родителя), и останется с фрагментарными, болезненными представлениями о себе, которые в дальнейшем будут причинять сильную боль и обрастать системой защит, формирующих не только стереотипы поведения, но и личность.
Нарциссические травмы не всегда наносятся нарциссическими родителями, хотя в последнем случае такие травмы яркие, сильные и живучие. Софи, которую назвали необычным именем в угоду гордости нарциссического папы, до сих пор (до своих сорока лет) испытывает сильную боль от того, что не стала знаменитым художником и ее картины не выставляются на мировых выставках. Папа назвал ее звучным именем для того, чтобы она прославилась, а она работает продавцом в магазине электротоваров. Софи при этом очень талантлива и художественно, и интеллектуально: она рисует, лепит, шьет и вяжет, а еще программирует, изучает физику, интересуется философскими проблемами – но все это делает недостаточно хорошо для того, чтобы позволить себе строить на этом свою карьеру. В какой-то момент ее жизни она читала лекции в университете Бельгии, но не справилась с нагрузкой, поскольку постоянно и болезненно чувствовала себя недотягивающей до этого места, и ушла. Высококвалифицированная работа, соответствующая ее компетенциям, представляется ей клубком змей размером с дом, перед которым она бессильна. Слишком много напряжения, слишком много ей нужно сделать, чтобы позволить себе такую работу. Продавая лампочки, выгуливая собак, отливая свечи или вообще не работая и находясь на попечении своего мужа или своей мамы, она хотя бы избавлена от груза родительских ожиданий, поскольку уже полностью разочаровала отца и чувствует себя сброшенной со счетов и потому свободной.
Другой пример: в случае с поколением середины и второй половины 80-х годов для русскоязычной истории психических травм довольно типично родительское требование «ты не должен доставлять проблем». Развал Советского Союза, полная перестройка экономики, голод, страх, бандитизм и лишения, которые были повседневной жизнью в России 90-х, не дали людям, которые были в это время взрослыми, уделить достаточно внимания своим детям – более того, заставили явно или неявно сообщить им: «Мне сейчас не до тебя» и «Хотя бы у тебя все должно быть хорошо». Это специфическое поколение людей, привыкших обо всем заботиться, притом что сами о себе они заботиться не очень умеют. Раиса, например, очень долго скрывает от своих близких пищевое расстройство, проблемы с деньгами, ссоры с подругами, свою нужду во внимании и депрессию, поскольку считает, что у каждого из ее близких достаточно проблем и без этого. Ей стыдно говорить о чем-то неидеальном в своей жизни, но это не чисто нарциссическое «я должен быть безупречным», а скорее депрессивное «я такой неудачник, поскольку даже не могу защитить близких от собственных проблем, которые я должен решать самостоятельно». Это тоже ущербное Эго: себя с булимией, ссорами, неудачами и депрессиями Раиса не видит и потому не может показать другим. Опыт того, как именно можно быть рядом с другими людьми, если у тебя есть проблемы, ей недоступен.
Для того, чье Эго ранено (то есть не сформировано устойчивым и целым и потому уязвимо), любое событие, которое может нарушить хрупкое внутреннее равновесие, переживается с сильной эмоциональной болью. Жизнь человека с раненым Эго строится так, чтобы по возможности избегать соприкосновения с этими чувствами: огромное количество психических сил тратится на то, чтобы быть достаточно хорошим, чтобы стараться достаточно, чтобы быть безупречным. Можно сказать, что вместо истинного развития человек тратит жизненные силы на то, чтобы научиться жить с тем, что внутри него сломано что-то важное, – впрочем, это справедливо по отношению к любой травме, не только к раненому Эго.
Особенно заметной проблемой становятся ситуации, в которых человек не может избежать столкновения в себе с теми частями, которые не относятся к идеальным и потому разрушают хрупкий образ его Я. В моменты, когда это происходит, человек испытывает сильную и долгую эмоциональную боль. Ему кажется, что он ни на что не годен, он мучается стыдом и виной, он в отчаянии хочет выйти из всех своих отношений, бросить работу, убежать в еду, алкоголь, наркотики, мастурбацию, чтобы заглушить эти невыносимые чувства. Он ощущает себя никчемным неудачником, самозванцем в собственной жизни, думает, что выбрал не ту профессию, что слишком стар или слишком глуп, что слишком психически или физически болен, чтобы иметь право на то, чтобы жить, работать и любить.