В сложных условиях беспорядков, мятежей, заговоров, дефицита и неразберихи Лафайет произнес с трибуны историческую фразу: «Для революции нужны были беспорядки, ибо прежний порядок представлял собою рабство, а потому Восстание было святейшим долгом, но для конституции нужно, чтобы утвердился новый порядок, чтобы соблюдались законы». Убежденный противник анархии, командующий Национальной гвардией твердой рукой подавлял бунты. В его представлении порядок означал безопасность для всех.
Четырнадцатого июля 300 тысяч человек запрудили Марсово поле, где должен был состояться праздник Федерации в честь первой годовщины взятия Бастилии. Талейран отслужил торжественную мессу у алтаря Отчизны с участием трехсот священников[29], затем Лафайет от имени 14 тысяч делегатов от департаментов произнес клятву, «которая объединяет французов между собой и соединяет французов с их королем, чтобы отстаивать Свободу, Конституцию и Закон». Людовик XVI тоже принес клятву верности нации, и народ восторженно приветствовал восстановление согласия. По словам Демулена, «было очень трогательно видеть, как все солдаты-граждане бросились в объятия друг друга, обещая Свободу, Равенство, Братство». Архитектор Шальгрен выстроил для праздника специальный портик, а масон Юбер Робер запечатлел первое празднование годовщины взятия Бастилии на полотне. Но погода подвела, шел дождь. «Небеса — аристократы», — послышался ропот в толпе.
Обстановка грозила в любой момент выйти из-под контроля. Мирабо, произносивший пламенные речи на трибуне, дома составлял проекты, имевшие целью сохранить королевскую власть, и предлагал свои услуги королю в качестве посредника. Только смерть в 1791 году избавила его от обвинений в предательстве революции.
Король же рассылал тайные письма к европейским государям с просьбой о военной помощи. Его призывы подхватывали и распространяли многочисленные эмигранты из числа аристократов и высшего духовенства, начавшие покидать страну уже на другой день после взятия Бастилии. Среди них было немало масонов.
В июне 1791 года состоялось злополучное бегство королевской семьи в Варенн. Его подготовкой занимал-ся граф Ханс Аксель фон Ферзен (1755–1810), полковник Шведского королевского полка, предположительно любовник королевы Марии Антуанетты. Он состоял в Олимпийском обществе и Олимпийской ложе совершенного уважения.
Перехваченное почти на границе и возвращенное в Париж монаршее семейство было встречено зловещим молчанием толпы. По побуждению некоторых представителей «Клуба якобинцев», и в особенности «Клуба кордельеров», Учредительному собранию представили петицию о низложении короля. Вторая петиция, с требованием судить монарха, была возложена манифестантами на алтарь Отчизны на Марсовом поле. По приказу Лафайета национальные гвардейцы открыли огонь по демонстрации. Этим приказом Лафайет положил конец своей популярности. Две трети офицеров-масонов эмигрировали. «Клуб якобинцев» разделился: от него откололись умеренные, сторонники конституционной монархии, в том числе Лафайет и братья Ламеты, и основали «Клуб фельянов», собиравшийся в монастыре ордена фельянов на улице Сент-Оноре. В клуб записались сразу 200 депутатов Законодательного собрания, пришедшего на смену Учредительному, ибо Конституция была уже наспех составлена и принята. Король скрепя сердце утвердил ее, приняв титул «короля французов». Лафайет попытался было провести по этому поводу предложение о всеобщей амнистии, но, не будучи оратором, потерпел неудачу. Считая свою миссию выполненной, он предложил упразднить пост командующего Национальной гвардией.
Многие полагали, что революция завершилась. «Франция только что пережила революцию, примеров которой нет в анналах всего мира, — говорится в одном документе ложи Святого Иоанна Шотландского общественного договора. — Мы в наших ложах проповедуем принципы общественного долга, равенства, свободы, братства… Нет сомнений, что мы оказали большое влияние на великие события последних лет… Революция, основанная на насилии, не могла бы упрочиться. Мы действительно повлияли на нынешнюю революцию, просветив в наших мастерских множество граждан, которые перенесли в обычное общество наши принципы, наши добродетели… Нам следует пестовать новую французскую Конституцию».
Лафайет тоже считал, что с принятием Конституции революция закончилась. Но так было в Америке, во Франции же основные потрясения были еще впереди, хотя об этом никто не догадывался.
Американский публицист Томас Пейн, чьи памфлеты поднимали боевой дух солдат континентальной армии, приветствовал Французскую революцию. В 1791 году он опубликовал в Лондоне первую часть трактата «Права человека» — свой ответ на враждебные революции «Размышления о революции во Франции» Эдмунда Бёрка (1729–1797), вышедшие в 1790-м. Бёрк был «братом» Пейна по обществу «вольных каменщиков» (он прошел посвящение в лондонской Иерусалимской ложе № 44), но, как выяснилось, непримиримым идеологическим противником. В своем трактате Пейн разъяснял преимущества республики перед монархией и призывал англичан свергнуть монархию так же, как это было сделано во Франции. В Великобритании его обвинили в предательстве, поэтому он бежал во Францию, где в 1792 году был избран в Конвент.
Первого марта 1792 года скончался австрийский император Леопольд II, родной брат королевы Марии Антуанетты. Несмотря на бедственное положение сестры, он не торопился ей на помощь, опасаясь осложнений внутри собственной страны. Но вполне возможно, что кое-кто решил подстраховаться. В газетах Германии, Англии и Италии писали, что император был отравлен камердинером — масоном из числа «избранных», а в «Газете якобинцев» даже сообщалось, что этот человек сознался в своем преступлении, заявив, что получил внушительную сумму от герцога Орлеанского. Если это и было так, расчет не удался: сын Леопольда Франц II был непримирим к революционерам как внутри своей страны, так и вне ее; его восшествие на престол ознаменовалось вступлением Австрии в контрреволюционную коалицию.
Третьего марта Французская академия представила Законодательному собранию отчет за подписью своего постоянного секретаря, доктора Антуана Луи, с предложением использовать для казней машину в виде ножа, закрепленного между двумя перекладинами, падающего с высоты на шею осужденного. Изобретенная в Италии, она применялась с XVI века в Германии, Англии и Шотландии, а в 1632 году была использована для казни герцога де Монморанси в Тулузе. Проект введения способа быстрой и единообразной казни посредством машины был предложен еще в конце ноября Жозефом Игнасом Гильотеном (1738–1814), досточтимым мастером ложи Братского согласия на востоке Парижа, посещавшим также ложи Девяти сестер, Объединенных друзей, Талии и Филалетов. В качестве депутата Учредительного собрания он в основном занимался вопросами помощи страждущим. Заменить долгую мучительную смерть быстрой и почти безболезненной было проявлением гуманизма, а распространить ее на всех вне зависимости от происхождения — осуществлением принципа равенства перед законом.
Под руководством доктора Антуана Луи немец Тобиас Шмидт (рояльный мастер) и палач Сансон разработали смертельную машину. Мастерская, где Гильотен проводил испытания машины, находилась недалеко от старейшего в Париже кафе «Прокоп» — места собраний масонов. Луи изменил форму ножа с полумесяца на трапецию, со скошенным режущим краем. Впоследствии распространилась легенда, согласно которой это важное усовершенствование внес Людовик XVI, подписавший закон о применении машины. Толи в честь короля, то ли в честь доктора Луи ее окрестили «луизеттой» или «луизон», а затем, несмотря на бурные протесты Гильотена, стали называть гильотиной. Когда казни на гильотине стали происходить по всей стране, народ прозвал ее «вдовой»…
В апреле 1792 года конституционный король под давлением Законодательного собрания объявил войну Австрии. Когда эта новость докатилась до Страсбурга, город объяло ликование. По празднично украшенным улицам текли народные шествия, мэр, барон Дитрих, произносил пламенные речи. Вечером 25 апреля в его доме собрались друзья-офицеры, которые на следующий же день должны были отправляться к войскам. Среди них был Клод Жозеф Руже де Лиль (1760–1836), автор множества слащавых романсов, нескольких неудачных оперетт и «Гимна свободе», написанного им на музыку своего друга-австрийца Игнаца Плейеля и исполненного 14 июля 1791 года. Многие его родственники состояли в масонской ложе Близости на востоке Ниора, сам он «увидел свет» в ложе Скромных друзей на востоке Шарлевиля.
Рейнское вино лилось рекой, веселая компания, включая жену и двух дочерей барона Дитриха, с воодушевлением говорила о войне. И тут в раскрытое окно донеслись шум и возгласы: первые полки, покидавшие город в сопровождении возбужденной толпы, подбадривали себя песенкой санкюлотов
Вернувшись домой, поэт заметил на стене плакат, расклеенный еще утром Обществом друзей Конституции:
«К оружию, граждане! Если мы не отдадим своей свободы, все зловещие заговоры европейских держав рухнут! Дрожите, коронованные деспоты!
Разите без сомнений предателей и мятежников, которые, вооружившись против своей родины, хотят пролить кровь наших сограждан!
Вперед! Будем свободны до последнего вздоха, радея лишь о счастье родины и всего человечества!»
Вдохновившись этим текстом, Руже де Лиль за ночь написал «Военную песнь Рейнской армии», посвятив ее своему командиру — маршалу Люкнеру:
В припеве были слова: