Николай Иванович рассказывал всякие любопытные истории о некоторых зданиях, мимо которых мы проходили, и целых улицах. Я была совершенно поражена, узнав, что крошечный и неприметный на вид домик пережил пожар 1812 года — такая невообразимая древность! Я приложила ладонь к пыльной стене. Нагретая солнцем, она была тёплой. Показалось, будто дом — живой и будто он пообещал мне благополучно пережить и эту военную годину.
Мне очень нравились и старинные здания, и современные. Нравилось то, что они беспорядочно перемешаны, что мирно соседствуют дома, совсем разные и по величине, и по виду. Оказалось, что они из разных эпох и принадлежат к разным архитектурным стилям. Николай Иванович говорил, какое здание от какой эпохи осталось. Он так просто объяснил, на какие приметы нужно обращать внимание, что я скоро научилась худо-бедно различать основные архитектурные стили. Колонны, прямые линии и крыша спереди домиком. Круги, завитушки, густые узоры из лепнины. С каждым шагом, с каждым поворотом мы будто всё больше углублялись в прошлое.
Фасады этим летом не подновляли, дома были покрыты слоем серой городской пыли, краска и лепнина кое-где облупились. Все окна — в белых бумажных крестах, разбитые — закрыты фанерой и чем попало. Но всё это делало город ещё более живым и близким. Сложно объяснить. Так, наверное, выглядит солдат на войне: похудевший, заросший щетиной, в поношенной пропылённой форме. Но всё это не делает его менее дорогим для тех, кто ждёт его дома, для тех, кого он защищает. Наоборот, такой он ещё роднее.
— А этот дом как тебе?
Большие окна, изогнутые линии рам и дверных проёмов, ковка навесов и балконов — будто вытянутые, искривлённые от недостатка солнца стебли, лепнина — те же томные, утончённые стебли. И цветные мозаики с манящими видами дальних стран — как окна в другой мир. Здания вроде этого встречались и вдоль бульвара, и я ни разу не прошла равнодушно мимо их притягательной красоты.
— Мне больше всех нравится.
Николай Иванович принял мой ответ с таким удовольствием, если не сказать торжеством, как будто он лично спроектировал это здание.
— Стиль модерн. Значит «современный». Представляешь, я видел, как его строили! Году в девятом…
Вот это да! Ещё до революции! Тоже мне «современный»!
— Николай Иванович, вы родились в Москве?
Отчего же не задать вопрос, если он сам первый заговорил о своём прошлом?
— Нет, я, как и ты, приехал из деревни. Только я был постарше, семнадцати лет от роду.
Меня всегда интриговало: как это жили люди до революции, что у них такая была за жизнь без советской власти, без индустриализации и колхозов. Жизнь без электрификации-то я себе отчётливо представляла. А про всё остальное старшие рассказывали, но неохотно.
— Слушал лекции в народном университете и работал, само собой. Непростая была жизнь. Съёмная комнатка без всяких удобств пополам с чужим человеком. Работа на улице, в любую погоду, в дождь, в холод. Потом повезло: нашлось место в городском архиве, интересное занятие… У меня к тому моменту было четыре класса народного училища, плюс народный университет, плюс самообразование — вот и взяли в архив. Понимаем, для чего нужно учиться? Без образования интересной работы не видать — будет тяжёлая и однообразная.
Я бы слушала и дальше, открыв рот. Например, мне очень захотелось прояснить, что собой представляет работа в городском архиве и чем она так уж интересна. Но Николай Иванович спохватился:
— Да! Про тот дом в стиле модерн.
Мы уже неторопливо брели дальше.
— На его месте прежде стоял вот такой, как этот, крошечный особнячок, а вокруг был сад — старые яблони, вишни. Когда всё это рушили, сердце кровью обливалось. А построили — вот такую красоту! Как тут решишь, что правильнее: сохранить старое или создать новое? Ты как думаешь?
— Не знаю. А нельзя было новый дом построить на каком-то другом месте? На пустыре.
— В Москве пустой земли мало, всей красоты на пустырях не построишь… А ну-ка, гляди: это когда построили, определишь?