Кристина вспомнила, как радостно тянулась к деду девочка, как ее ручки обхватили его загорелую морщинистую шею.
В конце вагона кто-то заиграл на гитаре. Компания молодых парней и девушек нестройным хором запела “Я выбираю жить в кайф!”
Бескомпромиссное заявление. Кристина поморщилась. И, казалось бы, зачем об этом решении так настойчиво кричать. Можно подумать, кому-то есть до этого дело, кроме тех, конечно, кому потом придется разгребать последствия. У тех, кто делает в жизни лишь то, что доставляет им удовольствие и не желает себя ничем обременять, всегда создается впечатление, что кто-то хочет ограничить их свободу, и этот кто-то всегда тот, кому приходится расплачиваться за такое веселье, потому что цена есть у всего и оплатить счет придется в любом случае. Павлик вот тоже живет в кайф на свой лад. Точнее доживает, потому что еще одна станция, и Кристина выйдет из поезда и отправиться в Лядное.
Настоящее везение, а может даже судьба, что в фильм попал кадр, где крупным планом видна накладная, на которой оставила свою подпись золотозубая продавщица. Так стало известным название нужной деревни. Кристина от и до изучила карту и построила маршрут в Лядное, куда она решила поехать, но отложила поездку до тех пор, пока не установится теплая сухая погода, чтобы не создавать себе дополнительных сложностей, и без которых ее ждало не самое простое путешествие.
Тем не менее, Кристина была уверена, что Павлик – легкая мишень, в сравнении с Костиком. Как минимум известна главная его слабость – алкоголь. К этому пьянчуге не нужно долго подбирать ключи, ключ – бутылка водки, лежит у нее в рюкзаке. За улики можно сильно не переживать. Уделять много времени расследованию смерти никому ненужного пьяницы не станут – ну умер и умер. Даже если и будет расследование, то выйти на нее, человека, никак не связанного с жертвой, живущего в другой области страны, крайне сложно, скорее даже невозможно. Отпечатков ее пальцев в базе данных милиции нет, так что единственная задача – это не быть замеченной на месте преступления, а сделать это ночью в деревне не сложно.
Единственное, что сейчас делало план уязвимым – это нерешенный вопрос о том, как именно она попадет ночью в дом Павлика. Что если он не впустит ее? Что если его не окажется дома или он будет не один? И еще одна мысль, зарождалась где-то глубоко, но она так сильно пугала, что Кристина не позволяла ей обрести форму слов.
Кристина встала, закинула рюкзак на плечо и вышла из вагона. Прижавшись к нагретой солнцем стене, она уставилась в окно. Картинка за окном лишь отражалась от ее глаз, как от зеркала, не проникая внутрь, где черным вязким пятном расплылась тревога, не оставив места ни для чего, кроме страха. План, ранее казавшийся продуманным и надежным, теперь выглядел глупым и безрассудным. Теперь уже не было уверенности, что получится найти деревню. Вдруг она просто заблудится и не сможет вернуться домой? Не находилось никаких доводов, чтобы успокоиться и обрести контроль над собой. Как же хотелось сейчас просто вернуться домой и пойти с Джеком на прогулку.
Просто. Когда в последний раз было просто? Теперь уже и не вспомнить. Казалось целая вечность прошла. Вечность, в которой все пропитано резким запахом дешевого одеколона. Этот запах был повсюду, его отголоски появлялись в самых разных запахах, даже в еде, казалось, что все вокруг отравлено им. Словно привычная жизнь стала лишь далеким воспоминанием. Какая она была? Без этого запаха, без гнева, который поселился внутри и стал постоянным спутником? Без мыслей о мести? Даже, когда Кристине казалось, что она перестала думать о ней, она ловила себя на том, что мысли о мести никуда не исчезли, они просто стали такими же обыденными, как привычка чистить зубы по утрам, стали как фон, как саундтрек в фильме, только это был не фильм, а жизнь.
Дома у Кристины было много книг. С каждой стипендии она старалась купить хотя бы одну книгу в свою коллекцию. Чтение было любимым занятием, которое делало ее по-настоящему счастливой. Не было ничего более увлекательного, чем переноситься в разные миры, следить за героями, заглядывать в их мысли. Но все это осталось лишь в памяти. Кристина брала в руки книгу, но там были лишь отдельные слова, которые не складывались в предложения. Не получалось погрузиться ни в один из книжных миров, двери в них для нее вдруг оказались закрытыми. Теперь Кристина часто сидела на балконе и смотрела на дорогу, по которой без конца ехали машины. Их монотонное движение успокаивало, словно гипнотизировало, в голове становилось тихо, хоть и пусто. Пустота была лучше, чем фонящий поток злых мыслей, который не заглушала даже любимая музыка. Кристина больше не слушала музыку, потому что она ее не слышала.
Телефон молчал. Никто из друзей не звонил и не писал, чтобы узнать, как дела, или позвать веселиться, словно вдруг веселиться стало не модно. Ира, одна из подруг, которая училась в той же группе в университете, тоже пропала, хотя раньше часто приходила в гости. Все попытки дозвониться Ире оказались безрезультатными. Она не отвечала на звонки. В очередной раз послушав гудки в трубке, Кристина написала Ире сообщение: “Тебя что инопланетяне похитили? Или ты настолько увлеклась дипломом?” Сообщение тоже осталось без ответа.
Единственной оставшейся приятной вещью были прогулки с Джеком. Теперь они стали значительно длиннее. Жизнь на окраине города имела свои плюсы: места для прогулок было предостаточно. В их распоряжении было огромное поле и длинная аллея. Джека можно было отпускать гулять без поводка и намордника. Сразу за городом была небольшая деревня и пруд. Иногда они ходили на этот пруд. Если, проходя мимо деревни, удавалось, встретить гусей, то Джек был в восторге. Кристине приходилось брать его на поводок, чтобы гуси или сам Джек не пострадали от близкого знакомства. Джек был храбрым псом и боялся всего три вещи: пылесоса, весов в ветеринарной клинике и коров. Последних иногда приходилось встречать возле деревни. При виде коров Джек откровенно трусил. Он прятался за Кристиной, чем сильно ее смешил, но она старалась не смеяться и всячески успокаивала Джека.
К сожалению, даже самые длинные прогулки неизбежно заканчивались, и приходилось возвращаться домой, где не ждало ничего хорошего. Словно кто-то уже принял решение, и все что оставалось – это подчиниться этому чужому решению. Не смотря на все попытки сопротивляться, водоворот затягивал, и Кристина снова и снова прокручивала в памяти увиденные сцены и представляла, как Павлик расплачивается за содеянное. Сначала расплата была абстрактной, но со временем приобретала более определенные формы. В конце концов, Кристина составила план убийства.
А поезд будто собирался вечно нестись по зеленой траншее, утаскивая Кристину все глубже в пучину отчаяния.
“Один, два, три…” – Кристина стала считать пролетающие столбы, как делала в детстве, чтобы время в поездке пролетало быстрее.
На двадцатом столбе поезд стал замедляться, после тридцатого остановился, двери открылись, Кристина вышла. Поезд тронулся, и она осталась одна на залитом ослепительным солнцем пироне. Если бы не скамейка и табличка с расписанием движения поезда, прибитая к столбу, то сложно было бы понять, что это железнодорожная станция. Кристина, конечно, не рассчитывала увидеть вокзал, но все же она ожидала чуть больше, чем просто скамейка не то что без навеса, но даже без спинки. Представив раннее утро на этой скамейке в ожидании поезда, Кристина поморщилась. Чистое небо и яркое солнце давали надежду, что ночь будет теплой и без дождя. В противном случае следующее утро будет далеко не самым приятным. Она вздохнула и оглянулась по сторонам – железную дорогу с двух сторон обступала лесополоса, впереди, в той стороне, куда уехал поезд, виднелся переезд. Кристина достала телефон и посмотрела карту. Переезд был отмечен на ней. По маршруту нужно было дойти до переезда и свернуть налево. Радуясь, что быстро разобралась, куда идти, Кристина бодро зашагала по шпалам.
Стука поезда уже не было слышно, тишину вокруг нарушало только пение птиц и стрекотание кузнечиков. Солнце ласково грело, прогоняя плохие мысли. С каждым шагом к Кристине возвращалась уверенность, и с каждым ее шагом Павлику оставалось жить все меньше.
После поворота на переезде впереди показалась деревня. На карте путь проходил через деревню Камышовка. Скорее всего, это и была она. Планируя поездку, Кристина сомневалась, стоит ли идти через деревню из-за опасений, что кто-нибудь из жителей ее увидит и запомнит, но обходить деревню было еще опаснее. И теперь при виде того, что домики с одной стороны обступает лес, а с другой, поле, заросшее камышом и пересекаемое двумя водными каналами, было совершенно очевидно, что деревню обходить никак нельзя.
Кристина спрятала голову в капюшон и неуверенной походкой направилась в деревню. Возле столба с табличкой “Камышоука” сердце сильно забилось. Стараясь успокоить себя мыслью, что может никто и не встретиться на пути, Кристина подошла к первому дому деревни. И прямо здесь поджидала неудача: на лавочке сидели две старушки. Пройти мимо их любопытных глаз и остаться незамеченной – невыполнимая задача. Разглядывать людей для них что-то вроде забавы, а тем более незнакомцев. Воображение сразу нарисовала картину, где машина милиции останавливается возле этой лавочки, человек в форме и с папкой в руках подходит к старушкам, которые тут как тут на своем месте, конечно же, они же всегда здесь, все видят, все помнят. Милиционер спрашивает у них, не видели ли они что-нибудь странное, а они ему говорят, что видели девушку, после чего дают детальное описание внешности Кристины, включая цвет глаз и лака на ее ногтях. От волнения зазвенело в ушах.