Среди ночи закричал осипший динамик. Проснувшись от громкой музыки, старушка сползла с постели и в ночной рубашке, ступая босыми ногами по деревянному полу, отправилась в сторону источника шума. На кухне горел свет, играла музыка и громко смеялись. Там в дыму на топчане лежала женщина, развалившись прямо в обуви. В руках она держала дымящуюся сигарету, со следами малиновой помады на фильтре.
– Здарова, мамаша! – покачивая ногой в мужских спортивных штанах, грубым голосом выдала гостья.
– Якая я табе мамаша? – старушка побледнела, – Паулик, что гэта такое?
– Это Галя, будзя жить з нами. Празднуем наваселле, – Павлик взял со стола уже наполовину опустошенную бутылку водки и налил в два стакана, один из которых подал своей подруге. Та сжала стакан трясущимися пальцами с черной окаймовкой на ногтях, одним махом выпила и, прищурив глаз, затянулась сигаретой.
– Мамаша, выпьеш з нами? – скаля зубы, нахально заявила Галя.
– Я табе не мамаша. А ну пашла вон адсюль, – губы старушки дрожали.
Павлик вскочил с топчана и, подлетев к матери, заорал ей в лицо:
– Сама пашла вон! – старушка затряслась и попятилась назад.
Галя зашлась лошадиным смехом. Увидев, в какой восторг привели его действия подругу, Павлик подскочил к матери и толкнул ее в грудь. Старушка пошатнулась и, взмахнув рукой, словно дирижер, в безуспешной попытке словить равновесие медленно опустилась на пол. Дама в спортивных штанах залилась истерическим хохотом.
– Пашла вон отсюдава! – заорал во все горло Павлик. Он подошел к магнитофону и повернул ручку громкости на максимум, после чего опустошил свой стакан и снова разлил водку по стаканам.
Павлик, выкатив бычьи глаза, молча смотрел, как его мать, неуклюже дергаясь, пытается встать. Когда мать все-таки поднялась на ноги, он заорал, перекрикивая хриплый динамик:
– Давай вали! – мать смотрела на него сквозь слезы. Тогда Павлик схватил со стола нож и выставил вперед лезвие с ошметками сала на нем. И оскалив рожу, заорал:
– Идзи, бо вынясуць цябе уперад нагами!
Мать, сильно хромая, вышла в сени. Там она сняла с гвоздя старую фуфайку, накинула ее на плечи, влезла в галоши и вышла во двор. Старый стул на крыльце скрипнул под ней. За картофельным полем чернела полоса леса. Над ним ярко горели звезды. Серебряный свет луны залил замерший сад. Тишину ночи нарушал только магнитофон, выкрикивающий похабщину так громко, что было слышно даже здесь. Старушка горько и безутешно заплакала.
-–
На трухлявую скамейку опустилось пустое цинковое ведро. Старушка в голубом платке откинула ветхую крышку колодца, сняла пустое ведро с гвоздя, торчащего под воротом, и отпустила его лететь вниз. Стягивая цепь с ворота и раскручивая его, ведро летело все быстрее и быстрее. По зеленому двору покатился пронзительный скрип. Из глубины колодца раздался звонкий удар ведра о воду, цепь натянулась, ворот остановился. Старушка обеими руками стала вращать ручку. Она крутила медленно и тяжело дышала. Колодец весь скрипел и потрескивал так, словно ему самому тяжело давалось это дело. Кряхтя, она вытащила полное ведро и, расплескивая воду, поставила его на выщербленный край бетонного кольца. Переведя дух, она наклонила ведро и вода полилась в пустое ведро, разлетаясь во все стороны. Старушка повесила ведро обратно на крючок и закрыла крышку колодца, хоть от этого и не было особого толку: крышка была такая дырявая, что едва ли защищала воду от листьев и прочего мусора. Старушка постояла немного, глядя на кусты смородины, усыпанные маленькими салатовыми листочками, взялась за ручку ведра и заваливаясь на бок поковыляла к дому. Она дошла до крыльца и, поставив ведро на ступеньку, краем платка вытерла пот со лба. Дверь дома открылась, и показалась помятая и опухшая рожа Павлика. Он посмотрел на мать исподлобья и прохрипел:
– Мама, мо вы мяне выручыце? На бутылочку вина?
– Паулик, где ж я табе вазьму? Паследния у магазине отдала пазаучора…
Павлик злобно сверкнул красными глазами и скрылся в доме, грохнув дверью на весь двор. Мать горько вздохнула, взяла ведро и стала подниматься по ступенькам.
-–