Очередь всколыхнулась и перестроилась, образовав стройный ряд. Все подтянулись, словно ученики при виде директора школы. Раздался грохот грузовой машины и гул мотора, который сначала становился громче и громче, а потом затих, лязгнула дверь. В магазин бордо вошел мужичок в залихватски сдвинутой на бок кепке. В руке у него была папка с документами. Он подошел к продавщице.
– Галка, здорова! Ну-ка, чиркани мне в накладных! Десять черного, четыре белого.
– Здарова, Вовка, – продавщица вся просияла, – не спешишь ты сегодня в наш край.
– Не одни вы у меня, – улыбнулся в ответ Вовка, – ты давай скорей подписывай, меня в Смоличах ждут еще!
– Там не так скучают, как здесь… – негромко сказала Галка, робко глядя на водителя исподлобья.
– Ты мне давай поменьше разговоров! Некогда мне.
Галка нахмурилась, взяла ручку и стала яростно чиркать по накладым, вырисовывая свою подпись. Когда на последнем листе появилась мудреная подпись Галки, водитель, не удостоив ее даже взгляда, схватил документы с прилавка и вышел. Через мгновение он с деревянным лотком, полным хлеба, снова зашел в магазин через открытую дверь, которую один из пацанят подпер камнем. Лоток с хлебом грохнул о прилавок. Словно сдавая норматив на скорость, Галка быстро стала снимать хлеб с лотка и выкладывать его на полку, сжимая между своих сильных рук сразу по четыре буханки. Только она успела убрать хлеб, как возле прилавка снова появился водитель с полным лотком. Второй пацаненок, быстро стащил пустой лоток и поставил его возле стены, полный лоток стукнул по прилавку, и Галка снова схватила четыре буханки. Все их действия были настолько слаженные, словно они долго репетировали и теперь устроили показательное выступление. Очередь терпеливо ждала, все притихли, словно боясь разговором сбить ритм. Когда все четырнадцать лотков оказались на полке, раскрасневшаяся и запыхавшаяся Галка, с грустью посмотрела на отъезжающий грузовик, смахнула тыльной стороной ладони пот со лба, повернулась лицом к очереди и сурово спросила:
– Што вам?
– Две чорнага и буханку белага.
-–
На дорогу уже легли тени, когда старушка в голубом платке подошла к дому. Из-за тяжелой сумки она прихрамывала на правую ногу. Не дойдя до веранды, старушка свернула с дороги и направилась к калитке, ведущей на задний двор, огороженный высоким сплошным забором. Там в тени яблонь, она остановилась перевести дух, переложила полосатую матерчатую сумку в другую руку и, шаркая ногами, медленно пошла по заросшей тропинке. Добравшись до стула на крыльце, старушка поставила сумку и кряхтя уселась. Она развязала платок и вытерла его концами испарину со лба, пригладила растрепавшиеся седые волосы и снова завязала платок.
Дверь дома резко распахнулась, и на пороге появился мужик с редкими всклоченными порыжевшими от солнца волосами и хмурым заспанным лицом. Он достал из пачки "Прима" папиросу и, прикурив от зажигалки, украшенной весьма пикантным фото молодой барышни, выпустил густое облако дыма, после чего сразу же громко закашлялся.
– Не магу я курыць гэту "Прыму"! – с досадой сказал он и плюнул на землю.
– Паулик, я табе гаварыла восенню: заняси табак нагору. Я ж яго не зацягну. Так и пагниу весь на зямли.
– Ай! Усе, мама, не трэба капаць на мазги! – Павлик покраснел от раздражения. Старушка замолчала и поникла. Но лицо Павлика резко подобрело, когда он увидел возле двери сумку.
– Мама, вы мо у магазине были?
Мать подтянула сумку, достала из нее бутылку вина и отдала сыну. Павлик заулыбался:
– От спасибо, мама, выручили вы мяне. После палучки усе отдам, – Павлик с бутылкой в руках зашел в дом.
Старушка смотрела на поле, завоеванное сорняками, между которых боязливо выглядывали низкие кусты картошки, объеденные колорадским жуком. Скривленные артритом пальцы вытерли слезу с морщинистой щеки.
-–