— К черту, — я скидываю сумку с кровати, выдергиваю из руки иглу, швыряю куда-то в сторону, тяну Эм за руку на себя и тут же стаскиваю с нее футболку.

Слишком много одежды.

Эм падает, тихо ойкнув, смеется. Но смех тут же стихает, стоит мне опрокинуть зануду на спину и провести языком вдоль шеи, заглянуть в глаза.

Она кажется вдруг крошечной. Совсем крошечной. Вызывает во мне что-то странное, что-то очень животное, отчего щемит, и крутит, и ноет. И мне хочется столько всего с ней сделать, что я сам себе кажусь законченным извращугой. Совершенно отъехавшим. Собственные руки на узких бедрах — как огромные лапищи.

— Эм… — я не знаю, что собираюсь ей сказать. Не хватает слов, они не находятся, а те, что находятся — убогий бред. Пошлый и будто ненастоящий.

Она улыбается. Улыбается так, словно все понимает, словно ей и не нужны слова. Лежит и смотрит на меня. Растрепанная, обнаженная, сводящая с ума, вышибающая дух.

Само совершенство.

И мои пальцы подрагивают, когда я снова прикасаюсь к ней, провожу от бедер, по бокам и птичьим косточками, хрупким ключицам. Эмили прикрывает глаза, немного выгибается, проводит языком по нижней губе. И от одного этого я готов кончить.

Несмотря на чертову дурь, несмотря на все «нельзя», мне хочется вонзить в ее шею свои клыки, прокусить кожу и пометить.

Приходится самому закрыть глаза, чтобы взять передышку.

А пальцы ощущают мягкую кожу, гладкую, нежную. Ее запах вонзается в мозг, в кровь. Продирает когтями желания, впрыскивает яд в каждый нерв.

Когда ее руки касаются моих запястий, когда Эм разводит ноги и обхватывает меня ими, я практически ничего не соображаю.

Мне хочется вылизать ее с ног до головы, оставить на всем теле собственные засосы и запах, я готов убивать за одну возможность быть с ней. Это почти страшно, но так охренительно, что сопротивляться невозможно.

И я сдергиваю собственную футболку, потому что мне надо чувствовать ее кожей, расстегиваю пуговицу на узких шортах, склоняюсь к шее, собирая с нее языком капли испарины.

Эм как мед, как яблоко в карамели.

— Ты очень красивая, Эмили Бартон, — хриплю сквозь поцелуи. — Очень вкусная. Невероятная.

Эмили шумно выдыхает, отклоняет голову, подставляя сходящий с ума пульс под мои губы. И он бьется и стучит мне в язык. Это какой-то совершенно новый уровень кайфа, несмотря даже на то, что было между нами до этого момента.

Я зарываюсь носом в ее волосы, обхватываю зубами мочку уха. Ногти Эмили вонзаются мне в предплечья, она трется о меня бедрами, о мой каменный стояк, и ее движения я ощущаю всей длиной.

Пытка.

Я снова спускаюсь к шее, вылизываю, прикусываю, вдыхаю запах разгоряченной кожи, под пальцами дрожит ее покрытое мурашками тело, под пальцами вздымается лихорадочно грудь. Соски очень твердые, становятся еще тверже, когда я накрываю один из них губами, втягиваю в рот.