Мы выпили ещё по рюмке и стали собираться. Брат Берты предложил подвезти нас, но Виктор возразил и по телефону вызвал машину. Я обратил внимание на то, что он не назвал адрес, и спросил его об этом.

– Не волнуйся, Вадим, всё будет в порядке, шофёр отлично знает это место. Мы здесь не первые и не последние. Советских офицеров, напившихся в стельку, всегда привозят сюда, дабы не попали в руки жандармерии. Поэтому этот ресторан всегда посещают советские офицеры.

Уходя, Виктор оставил двадцать пять марок в знак благодарности. Таким остался в памяти моей этот эпизод, и тогда ни я, ни Виктор не могли предугадать, увидимся ли мы повторно, и можно было только надеяться на удачу. Мы распрощались, и надолго.

С Олегом зашли мы в магазин. Я предложил на оставшиеся марки приобрести вещички, чтобы не сдавать их в банк, и, ко всему прочему, попрощаться с продавщицами. Я купил красивую кожаную портупею, несколько пар часов: это была штамповка, но часы очень красивые. Купил три костюма – синтетических, но изумительных цветов, отличного пошива. Я попрощался с Аллой. Она очень болезненно восприняла мои прощальные слова и даже прослезилась.

– Ты мне помог, Вадим, и большое тебе спасибо за это. Я стала другой. Я поняла, что на одной злобе далеко не уйдёшь.

Она подошла ко мне, обняла меня и поцеловала в губы.

Чемоданы оккупационные упакованы. Мы обошли все машины, тщательно проверяя каждую, и, убедившись в том, что всё в порядке, доложили коменданту о готовности. Колонну возглавлял офицер особого отдела на «Виллисе». Ему следовало посадить нас в вагоны и отправить.

Десять машин минули ворота гарнизона. Я в последний раз взглянул на то место, где прошли четыре с половиной месяца моей офицерской службы, чтобы запомнить и запечатлеть его.

Посадка. Все по местам. Мы попрощались с офицером, сопровождающим нас, и с добрыми пожеланиями двинулись в путь. Наши вагоны прицепили к поезду Берлин – Москва. Сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее стали мелькать за окнами постройки, сады и пролески, луга и поля, люди и животные. И всё то, что совсем недавно окружало нас, стало быстро исчезать из вида, приближая нас с каждым пройдённым километром к границам Союза. Мягкий вагон был пуст. В нём находились только мы и два проводника. Правда, позднее мы узнали, что вагоны эти принадлежат Министерству обороны СССР.

Проходя солдатские вагоны, в одном из них я заметил у солдата в руках бутылку, которую он попытался быстро убрать. Сделав вид, что я ничего не заметил, я прошёл вагон, вышел и закрыл за собой дверь. Через пять минут я вернулся к тому же отделению, и моему взору предстала картина с накрытым столом: закуска и, конечно, бутылка шнапса. Двум сержантам я приказал забрать вещмешки этих солдат и всё то, что находилось на столе. В результате проверки в вещмешках обнаружили несколько пар часов, сигареты, зажигалки, спички. Выяснилось, что один из солдат вылез через окно, разбил стекло ларька, стоящего рядом с вагоном. Узнать у солдата, кто именно вылез через окно, не удалось, но обещание, что это больше не повторится, мы получили. Всё украденное мы передали в руки полиции на следующей остановке. Мы не удосужились подумать, что существует вариант с вылазкой через окна вагонов, закрыть которые было практически невозможно. Очень важно было проехать Германию, так как она являлась самым заманчивым местом для воровства, и мы проехали её без приключений. Следующий этап – Польша, которую мы благополучно миновали и приближались к Союзу, и чем скорее мы приближались, тем больше чувствовалось волнение. Как говорят, хорошо в гостях, а дома лучше. Но беспокойство появилось и от того, что может быть совершено дезертирство. Все были подняты на ноги. Мы, сержанты и группа Шишкевича, тщательно следили за всем происходящим в вагонах. Без присмотра не оставался ни один человек. С некоторыми я заводил беседы и, должен сказать, постоянно узнавал новое, до сих пор не ведомое мне. Чем больше разговаривал с людьми, тем больше познавал их, тем легче было в работе с ними.

Брест. У каждого вагона стояли сержанты, наблюдая за поведением солдат. Я видел встречу Олега с женой. Он спешил что-то рассказать ей и показал на меня, стоящего у окна. Она помахала мне рукой. Стоянка закончилась, сержанты поднялись в вагоны. Олег попрощался с женой. По щекам её улыбающегося лица лились слёзы. Поезд тронулся и сначала медленно, а затем всё быстрее стал удаляться. Постепенно исчезли и силуэты вокзала, и хрупкая фигура супруги Олега. Не такой уже страшный волк, как его малюют. Сравнивая полученные инструкции с действительностью, я мог сказать, что пословица эта точно определяла происходящее. Я подумал, что, по всей вероятности, на нас нарочно наводили страх.

Олег принёс пиво и раков, и мы, пригласив к нам проводников, уселись за стол. Я обратился к ребятам и спросил, знакомо ли имя проводницы Люды. Они знали её и сообщили, что она совсем недавно вышла замуж за офицера и уехала в Польшу. По её рассказам, она познакомилась с ним в поезде, затем между ними началась переписка, и с месяц назад он приехал за ней. Они расписались в Москве и… уехали. Уезжали они нашим поездом, так что было весело.

Я не хотел верить в случившееся, но факт есть факт. Саша, помнится, спрашивал у меня, имею ли я к Люде серьёзные намерения. «Нет, никаких», – ответил я ему тогда. Он взял адрес Люды, и вот вам – пожалуйста. «Молодец, Саня, – подумал я. – Такой был нерешительный и вдруг решился».

– Давайте выпьем за молодожёнов, пусть их всегда сопровождает счастье.

Я уснул и проснулся от резкого скрипа тормозов. Хотелось кушать, и мы зашли в ресторан. Сидя за столом, мы заговорили о том, что нас ожидает по приезде. А ожидала нас тяжёлая и хлопотная работа: распределение солдат по разнарядкам. Покушали, и я решил пройтись, поговорить с солдатами. Зашёл я в первое попавшееся купе, присел и стал свидетелем разговоров. У рядом сидящего я спросил, где он служил и какую должность исполнял. Он стал мне рассказывать, что работал поваром в солдатской столовой.

– Наверняка и у тебя неприятности были? – спросил я.

– Были, и ещё какие!

– Тогда расскажи о них, если желаешь.

И он стал рассказывать, как старшина систематически требовал от него приготовить продукты «налево». Он вначале делал это, но затем стал подумывать, что, если обнаружат, ему не миновать суда, и он воспротивился. По его словам, за месяц набирались десятки килограммов. Старшине он заявил, что пусть сам выписывает со склада продукты и отдаёт куда хочет. Старшина взъелся на солдата, убрал его, отправив в хозподразделение. Командир, не разобравшись, посадил солдата за неповиновение на трое суток на гауптвахту. Так началась вторая карьера солдата. Он понял, что на гауптвахте не так уж страшно, можно жить, с одной стороны, а с другой стороны, он был полон злобы на старшину и постоянно искал, как ему отомстить. Солдат жаловался начальству, но жалобы только усугубляли его положение. Последовали наказания за наказаниями. Солдат стал преступником, и вот он сидит рядом со мной. А ведь всё могло быть иначе. Я был уверен в том, что из всех увозимых солдат найдётся всего десять-пятнадцать человек явных преступников, а все остальные были хорошие ребята, которых просто сделали преступниками.

Другой солдат работал на оружейном складе и честно выполнял свои обязанности до тех пор, пока старшина однажды не взял пистолет и не вернул его на место. Солдат периодически напоминал старшине о пистолете, но, увы, напрасно. Тогда солдат пожаловался начальнику, но, вместо того чтобы попросить о наказании старшины, обвинил его в халатности и перевёл на склад инструментов и принадлежностей. Солдат был унижен и не нашёл другого выхода из создавшейся обстановки, как безразличие в работе и к службе вообще. Он стал непокорным и сидел рядом со мной, направляясь к продолжению службы в Союзе. Остался открытым вопрос: прекратится ли исчезновение оружия в дальнейшем, после отъезда солдата? Очень жаль, что существуют такие факты, а ещё более жаль, что факты эти не искореняются и, более того, приобретают постоянный характер преступности, разбазаривания государственного имущества.