Машина покинула Берлин. Старший лейтенант задавал кучу вопросов, мне и Олегу приходилось на них отвечать. А вот когда я рассказал, что служил в Магнитогорске, старший лейтенант перебил меня и с гордостью стал рассказывать, что он родом из Магнитогорска, что мать и отец его работают на металлургическом комбинате, а дед и баба его когда-то были сосланы из Украины в эти края, да так там и остались.

Мы сделали небольшой привал, чтобы немного размяться, и тут же подъехала патрульная машина. Офицер попросил наши документы, но сопровождавший нас командующий опередил нас.

Они были знакомы, и на сей раз нас оставили в покое. Дороги круглые сутки были под контролем патрульной службы оккупационных войск. Немцам не давали свободно дышать, и, по словам офицера, необходимо было тактично относиться к ним: немцы, мол, должны видеть, что мы сюда пришли не сами, что нас пригласили и что приглашение было недостаточно вежливым. Много среди них есть хороших людей, но есть и такие, которые никак не могут смириться с поражением и продолжают воевать. С такими борется КГБ, и, если они попадаются, то им бывает очень и очень нехорошо.

Разделили немцев на две страны, на Западную и Восточную Германию. Покинуть их, продолжал офицер, мы не можем, ибо они тут же наведут свои порядки. Им капитализм нужен, а мы помогаем им строить социализм. Вот как только твёрдо на ногах стоять будут, тогда и нам здесь делать нечего будет. Никто не сможет им угрожать. Армия своя, полиция своя, всё своё, и они сами будут от капиталистов защищаться. Так рассуждал сопровождающий нас офицер.

Штаб дивизии находился в роскошном здании, ограждённом красивым забором. Мы получили инструктаж от особого отдела о том, что нам следовало делать, как делать и когда, а также обсудили вопрос о формировании подразделения из солдат срочной службы, провинившихся и откомандированных для прохождения дальнейшей службы в Союзе. Солдаты были нелёгкие. Многие из них подозревались в уголовщине. Никто из солдат не знал, что причиной их откомандирования является преступность. Все они готовились уехать по замене. Разглашение этого задания могло вызвать нежелаемые последствия. Основная масса солдат – это личная прислуга высшего комсостава.

Нам выделили комнату при гарнизонной гостинице, где предстояло прожить несколько месяцев до окончательного сформирования подразделения для отправки.

Мы представились начальнику гарнизона, которому были отданы в непосредственное подчинение. Подполковник провёл нас к казарменному помещению, предназначенному для сбора прибывающих солдат. Это была громадная казарма. По обе стороны стояли двухъярусные койки, а рядом с кроватями – тумбочки для личных вещей солдат.

Я смотрел на подполковника и думал, что он должен быть молодым, а выглядит как старик. Глубокие морщины пересекали его лицо вдоль и поперёк. Он выглядел как хорошо выжатый лимон. Видно, тяжёлой была его служба в Советской армии. Но глаза его были добрыми, они излучали добро и ласку. При разговоре у него чувствовался украинский акцент, и я спросил, не с Украины ли он. Действительно, он был киевлянином, урождённым киевлянином, а родители его жили на Прорезной улице.

Нас ознакомили с клубом и Домом офицеров, мы заглянули в бар и в библиотеку-читальню. Всё было чудесно оформлено. Осталось нам только посмотреть, что делается в магазине «Военторг».

Это был отдельный домик, внешне довольно симпатичный. Мы зашли и направились в отдел промтоваров и одежды. Глаза стали разбегаться от разнообразности того, что я увидел. Были костюмы разных цветов. Я стал ощупывать каждый из них, восхищаясь, но, увы, купить ничего не мог, хотя цена костюмов была относительно невысокой. Успокоила меня продавщица. Она заметила, что мы новенькие, и поспешила утихомирить наши страсти.

– Вы не первые такие. Получите зарплату и купите, – сказала она. – Все так делают, сделаете так и вы.

Между нами завязалась беседа, и я понял, что фотоаппараты, привезённые мной, себя полностью оправдают. Каждый из них стоил в пределах восьмисот-девятисот марок. За эти деньги я мог купить три костюма, каждый из которых в Союзе стоил бы тясячу двести – тысячу пятьсот рублей.

Случайно я кинул взгляд на отдел музыкальных инструментов и увидел аккордионированный баян. Это было что-то необыкновенное. Сто двадцать басов. Он переливался блеском перламутра. Продавался он по цене девятьсот марок. Это моя месячная зарплата. «Всё равно куплю», – решил я.

В углу висели кожаные куртки и пальто. Я надел на себя пальто с ремнём и приблизился к зеркалу. Я зажегся и на пальто. Это моя слабость – красиво одеваться, моя болезнь. «Четыреста пятьдесят марок, – подумал я. – Куплю».

В комнате нашей было тихо. Я снял сапоги, китель и улёгся на кровать, но долго пролежать не пришлось. Мы решили продолжить знакомство с военным городком, посетив столовую офицерского состава. Я нашёл помещение уютным и чистым. В зале стояли столики на четырёх человек, убранные скатертями. Очень приятная обстановка. Самообслуживание обязывало каждого взять поднос, заполнить его предлагаемыми блюдами, покушать и вернуть поднос в определённое место. Это был первый обед в столовой на оккупированной территории в Германии. Довольные обедом, мы сидели и осматривали всё, что нас окружало.

Вдруг кто-то закрыл мне глаза. Я удивился. Мне и в голову не пришло, что здесь, в Германии, есть кто-нибудь знакомый. Я щупал руки, но они мне ни о чём не говорили. Я ждал хотя бы пары слов, чтобы попытаться по голосу определить личность, но вдруг руки освободили мои глаза.

Я повернул голову и ахнул. За моей спиной с широкой улыбкой, полной радости, стоял Виктор Колесса.

Мы обнялись. Всего пара месяцев разлуки казалась многими годами. Мы рассказывали друг другу последние новости о наших путях, хоть и коротких, но всё же неисповедимых. Я познакомил Виктора с Олегом.

Виктор попал в Германию сразу и работал не по специальности. Его устроили трудиться военным корреспондентом, и, по всей вероятности, способствовала тому известность его отца – седьмого по счёту героя СССР, погибшего в советско-финскую войну.

Я рассказал ему о встрече с Сашей Бабенко в поезде и о его назначении в Польшу. Мы направились в гостиницу, где продолжили наши воспоминания о совместно прожитых годах в училище, а вспомнить было что. Виктор обещал нам поездку в город, но предварительно ему следовало поговорить с боссом. Такая возможность оказалась реальной, несмотря на инструкции офицера особого отдела.