Перед нами стоял шеф Виктора – майор лет сорока пяти с усами и сединой на голове. Манера разговора его ничуть не напоминала военного. Усы украшали и без того красивую улыбку. Мы представились и тут же направились к коменданту гарнизона. После короткой беседы нам разрешили покинуть гарнизон на сутки и выдали увольнительные. Майор предупредил нас, что, если нас спросят, где мы будем ночевать, нужно будет сказать, что у него.

Я сбегал к себе и принёс два фотоаппарата. Мы проехали контрольно-пропускной пункт и через десять минут приехали к центру города. Мне очень хотелось походить по городу, посмотреть, пощупать, зайти в магазины. Шеф оставил нас с Виктором, назначив время встречи, и уехал по делам. После прогулки мы планировали обед в ресторане. Мы вышли около какого-то памятника, ставшего для нас ориентиром места для встречи.

В глаза бросилась чистота улиц, красивые газоны цветов, кустарники и деревья ярко вырисовывали границы тротуаров и проезжей части, выложенной булыжником. Мы зашли в магазин одежды. Нас принял, вежливо улыбаясь, продавец.

– Битте шон. Гутен таг.

Витя подал мне идею продать фотоаппарат и стал искать походящие слова. Получится или нет, но я решил выразить свою мысль и сказал:

– Их вил фаркойфен фото.

Конечно, продавец понял и спросил:

– Вас ист ди прайс?

Я твёрдо ответил, что, мол, девятьсот марок. Продавец попросил посмотреть ФЭД, и я, раскрыв футляр, показал его ему. Продавец попросил зайти через час, и мы удалились. Мы продолжили прогулку, медленно двигаясь и рассматривая всё, что попадало нам на глаза. На обратном пути мы вновь зашли в магазин, но на сей раз продавец был не один: нас ждал покупатель. Он осмотрел ФЭДы и, не торгуясь, отсчитал тысячу восемьсот марок. Эта сумма составляла две мои месячные зарплаты.

Я был счастлив.

Мы встретились с шефом, и после короткого собеседования он повёз нас в ресторан, где, по его словам, можно было хорошо покушать. Машина ехала через город, и временами можно было видеть сожжённые корпуса домов, до которых не дотянулась ещё рука человека. Майор что-то писал в блокноте и не обращал на нас внимания. Проехав вокруг площади, мы подъехали к гостинице.

Швейцар вежливо указал нам дорогу к гардеробу, где мы оставили наши головные уборы. Администратор проводил нас к столу у окна. Конечно же, нас обслужили, конечно же, мы покушали, и, конечно, я рассмеялся, вспомнив советский сервис, советских официантов, работников советской торговли.

Сытые и довольные, мы покинули ресторан и шли навстречу нашей машине. Это была первая наша вылазка в город, первое посещение ресторана, первая пьянка. Поблагодарив майора, мы распрощались и, пройдя контрольный пункт, направились в гостиницу. Я изрядно выпил, поэтому мне очень хотелось лечь в кровать. И, как только я лёг, тут же уснул.

Следующий день по работе не имел никаких изменений, но это по работе, а вот в моей жизни это был памятный день. В этот день я позволил себе купить аккордионированный баян на сто двадцать басов. Но и это не всё. При покупке продавщица подошла к стеллажу и, установив лестницу, стала подниматься, чтобы снять баян. И я стал свидетелем вида красивых, стройных ног, обнажённых до трусиков. На минуту я забыл о баяне. Продавщица попросила помощи, и я поспешил помочь ей. Оказавшись около неё, я совсем обалдел. Я подхватил баян из её рук, но продолжал смотреть на ножки, медленно спускавшиеся по ступеням лестницы. Я открыл футляр, вынул баян и надел ремень на правое плечо. Попробовав аккорды и регистры, придававшие баяну разное звучание, я положил баян в футляр и заплатил за него.

Я всё искал повод заговорить с продавщицей и заговорил, но ответ её был коварным, жёстким, колючим и злым.

– Вы напрасно тратите время, товарищ лейтенант, – сказала она мне. – У меня жуткий характер, и я могу наговорить вам кучу неприятного.

Именно этими словами я и воспользовался и спросил её имя.

– А если не скажете, – предупредил я, – придётся обратиться к директору.

На лице продавщицы то появлялась, то исчезала улыбка. Она очень хотела показать свой крепкий характер, но у неё это не получалось.

– Что ж, хозяин – барин. Хочет – продаст, а захочет – завернёт, – сказал я на прощание и удалился.