— Когда мы вступим в Солнок, мой левый фланг отклонится к Задьве и заставит противника переправиться через нее. Тогда здесь, — он ткнул пальцем в карту, — я расположу четыре пулемета, это и будет заслон перед понтонными мостами.

Отметив еще кое-что на карте, дополнив и уточнив план операции, они с удовлетворением улыбнулись друг другу и поползли обратно. В воронке на передовой отдохнули немного, затем добрались до траншеи третьего батальона, там Ландлер сел, прислонившись спиной к стенке рва. Сердце его неистово билось, но он старался скрыть от окружающих, что такое напряжение для него непосильно.

— Без уличных боев не обойтись, — прошептал ему на ухо Шейдлер. — Это самое тяжелое. Но не беда, выдержим. Мои ребята и этого хлебнули.

Когда боль отлегла от сердца, Ландлер еще раз посмотрел вокруг, но теперь уже не взглядом главнокомандующего изучал он местность, на которой вскоре останутся неизгладимые следы человеческого ожесточения. Сейчас птицы, не считаясь с войной, щебеча, порхали среди деревьев, проносились низко над полем, над изрытым гранатами кукурузником и перед каждым ударом гранаты о землю с шумом разлетались в разные стороны. До чего любопытные! Один красноармеец, заметив, что Ландлер следит за птицами, предсказал:

— Ну и жарища будет нынче, по птичьему полету видно.

Пора было прощаться. Ландлер пожал руки обступившим его бойцам.

— Я приеду еще, товарищи. Ждите наступления, — с улыбкой говорил он. — Да, сегодня будет жаркий денек. Мы загоримся отменно, но не сгорим!

По дороге в Цеглед он видел из дрезины, как батальон долговязого пехотинца уверенно маршировал к Абони. На станции Цеглед изуродованный лозунг был уже стерт. Это мог сделать только задиристый штабной офицерик, за что Ландлер готов был простить ему все дерзости. И когда, поднимаясь по ступенькам вагона спецпоезда первого корпуса, главнокомандующий случайно встретился с ним, то не удержался от вопроса:

— Что нового, приятель?

— Я дежурил у телеграфного аппарата, — почтительно ответил офицер. — Из Гёдёлле спрашивали то одно, то другое, но ничего важного не сообщили.

— Разве вы не знаете, — бросил на ходу Ландлер, — штабные офицеры скуки ради обычно пользуются телеграфом для болтовни.

— Для болтовни? — удивился офицер. — Значит, это всего лишь болтовня, а не сенсация, что сегодня утром Штромфелд неожиданно посетил Гёдёлле? Интересовался положением на фронте и в восторг не пришел. Переправляться через Тису следовало бы одним широким мощным клином, заявил он нынешнему высокому начальству. Взял да и заявил!

Не слушая больше, Ландлер наклоном головы поблагодарил за интересную новость и в глубине души порадовался, что Штромфелд болеет за дело, дорожит Советской республикой. Если теперь его попросить, он вернется в генштаб.

В салон-вагон принесли обед. Ножеф Погань, присев к письменному столу Бендьела, ругал Крененброка, начальника штаба второго задунайского корпуса:

— Негодяй! Лицемер! Обманщик! Затребованные сюда воинские части так и не появились, о них ни слуху ни духу.

Погань горячился, справедливо возмущаясь Крененброком, но и сам испытывал угрызения совести. Он, командир второго корпуса, лишь несколько дней назад приехал в Цеглед для подготовки наступления и поэтому знал прекрасно, что в Задунайском крае есть боеспособные, готовые к переброске войска, но не подозревал до сих пор, что Крененброк саботирует.

— Змею я пригрел на своей груди! — негодовал он.

При виде главнокомандующего Бендьел вскочил и доложил, как идет подготовка к наступлению. Ничего утешительного он не сказал: в одном полку добра не жди от командира, в другом — от рядовых, в третьем — от снаряжения. Дивизию все же удалось набрать, но у нее из рук вон плохо с транспортом. Очень недостает хорошо снаряженных свежих задунайских войск.

— Все равно будем наступать! — отрезал Ландлер. — Через два часа непременно начнем контрнаступление. Полк Шейдлера горит нетерпением, я не могу подвести его замечательных ребят. Главное, во что бы то ни стало обеспечьте резервы! Резервы!

Ваго, который слушал, то нервно покусывая губы, то с надеждой в глазах, отвел Ландлера в сторону и рассказал, что вчера поздно вечером в Будапеште внезапно устроили совещание Революционного правительственного совета. Велтнер опять перешел в атаку, требуя, чтобы правительство отреклось от власти. Хотя на совещании многие отсутствовали — ведь и самих их там не было, — Кун и Самуэли крепко держали оборону. Они заявили, что об отречении не может быть и речи. Беле Ваго сообщили по телефону об этом, а также о том, что сегодня вечером состоится заседание Будапештского Центрального совета рабочих и солдат.