— Вот увидишь, через две недели ты сможешь преспокойно отправиться в фиорды, — посмеивался Енё. — Продолжим. Во-вторых… — Тут он вдруг задумался, потом заговорил о другом: — Илона сейчас волнуется дома. Скажи секретарше, чтобы пока не отправляла ей денег. Получив их, бедняжка решит, что меня сегодня засадят в тюрьму. Деньги для тещи тоже задержи. Вдруг Илона с дочкой навестит ее и напугается до смерти, увидев «мои последние распоряжения». Сделаем это после суда.

Выполнив его просьбу, Эрнё вскоре вернулся.

— Ты сказал «во-вторых»…

— Да, во-вторых, был издан чрезвычайный закон под номером 202134/1907, - продолжал Енё. — Тридцать девятый его параграф содержит то же, что и двадцать девятый параграф законопроекта. Здесь говорится о том, что железнодорожные служащие могут создавать свои организации только с разрешения министра торговли. Вот, пожалуйста, посмотри, тут ясно сказано. Но социал-демократическая партия не объединение железнодорожных служащих, а политическая партия… — И он продолжал перечислять свои аргументы.

— Итак, в своей статье я с полным правом призываю железнодорожников, — в заключение сказал он, — не считаться с новым законом, а если на его основании их все же увольняют, ссылаться на семьдесят четвертый параграф подготовленного мною железнодорожного устава, имеющего силу закона; этот параграф гласит: «Если снятие с работы происходит вопреки правилам, уволенный служащий может обжаловать это в суде».

— Молодец, брат! — воскликнул Эрнё, но взгляд его тут же помрачнел:- Знаешь, если бы все зависело только от юридической аргументации, я считал бы, что ты уже выиграл процесс.

— Ты хочешь сказать, что если бы дело решали профессиональные судьи, а не присяжные заседатели… Да. Присяжные — профаны, не знают юриспруденции, на них эмоциональные факторы действуют больше, чем параграфы законов.

— Но эмоциональных средств воздействия у прокурора хоть отбавляй, — заметил Эрнё. — Как обычно на процессах социалистов, он будет разглагольствовать о патриотизме и поддержании порядка.

— Я найду, что ответить, — пожал плечами Енё. — Мне хватит опыта и аргументов.

В таком же духе прошел разговор и с Фараго, когда на извозчике, любезно нанятом Эрнё, братья приехали в ресторанчик поблизости от зала суда.

Спертый воздух там был пропитан табачным дымом и супным запахом. Братья не нашли бы свободного столика, если бы Дежё Фараго не позаботился об этом полчаса назад.

— Все же не понимаю, — размышлял вслух Эрнё. — Правота не на их стороне. Юридически они просто-напросто не смогут ни к чему придраться. Попытаются, видно, воззвать к совести присяжных, но всем ведь известно, Енё никогда не говорит сухим, юридическим языком, он прекрасно научился завоевывать интерес, благосклонность слушателей, чему как непременному условию ораторской речи обучают на занятиях риторикой. Но тогда на что рассчитывает правительство?

Эти соображения Эрнё обеспокоили Фараго. Хотя полностью полагался на юридические знания, силу логики, большие ораторские способности Старика, он знал также, что буржуазный суд пустит в ход свой обычный козырь, применяемый в борьбе с социалистами: с помощью казуистики попытается уклониться от истины, — он понимал также и то, что в этом деле всякий бюрократизм бессилен. Не имея никаких шансов на успех, зачем же власти привлекли Старика к суду?

Фараго почувствовал, что Енё угрожает смутная, непостижимая опасность. Тут крылся какой-то тайный умысел. Главный редактор понимал, что власти прибегнут к насильственным методам. Но каким образом? Суд есть суд, как смогут они воздействовать на присяжных?

Эрнё тоже в беспокойстве посматривал по сторонам. В этом ресторанчике даже летом не бывает такой духоты.

— Что, слишком много сегодня необычных посетителей? — настороженно спросил его Фараго, знавший, что сюда чаще всего приходят адвокаты и судейские чиновники.

— Я бы не сказал, — покачал головой Эрнё. — Почти все лица мне знакомы.

К ним подошел, пробравшись между стульями, добродушный пожилой человек, один из председателей судебной коллегии.

— Я узнал, господин Ландлер, какое дело назначено сегодня для слушания. Как же так, адвокат на скамье подсудимых? За что?

— А вы не читали извещения, господин председатель? Там написано: «Обвиняется в подстрекательстве». Ну так вот, я подстрекал народ против правительства Векерле.