– Министерство обороны тоже?

– Министерства обороны тогда не было – только МВД и КНБ. И там уже такое местничество: одна группа – в этой группировке, другая – в другой (в министерствах тогда были представлены три основные группировки: кулябцы в МВД – сторонники Народного фронта; представители регионов республиканского подчинения – сторонники оппозиции; ленинабадцы – противники первых двух группировок. – А.Д.). Поэтому в первый день, когда силы Кенджаева захватили Верховный совет и аппарат президента, с ними никто и не воевал. Силы оппозиции, которые были в городе, эта самая «молодежь Душанбе», воевали с кем-то в другом районе. На следующий день они пришли защищать город и выбили Кенджаева. Мы с Воробьевым тогда выдвигали ему разные предложения. Но он сказал, что хочет быть председателем Верховного совета. Я говорю: «Хорошо, но для этого надо провести сессию». А он: «Давайте я соберу эту сессию». Я говорю: «Освобождай Верховный совет или аппарат президента, чтобы мы привели депутатов туда». Он: «Нет». «Тогда не получится, – говорю. – Освобождай, и мы охрану здания передадим 201-й дивизии. А 201-я дивизия пусть обеспечивает безопасность депутатов». Он и на это не согласился. В общем, во избежание кровопролития, я попросил комдива [Мухридина] Ашурова, чтобы люди Кенджаева сдали оружие 201-й дивизии, сели в машины и чтобы их в сопровождении танков и БТР отвезли в сторону Гиссарского района.

– То есть туда, откуда они в основном и пришли?

– Да.

– Все это было за несколько недель до 16-й сессии, где председателем Верховного совета избрали Рахмонова, которого выдвинули по согласованию с Каримовым и, наверное, с Москвой. Вы на тот момент его знали?

– Да, мы были коллегами: он был инструктором райкома партии в одном районе, я – в другом. Два месяца вместе учились на курсах ЦК Компартии Таджикистана. Потом, когда я был зампредседателя Верховного совета, он был депутатом, и мы с ним встречались, общались.

– А какие у вас отношения были с Москвой? Как российские руководители участвовали в ситуации в Таджикистане?

– Я всегда знал, что урегулировать ситуацию без помощи России нам не удастся. Все время советовался с послом Российской Федерации в Таджикистане Мирославом Сенкевичем. По моему предложению он поселился на государственной даче рядом со мной и многие вопросы я согласовывал с ним. Но, к сожалению, мои предложения не доходили до Кремля. Об этом я узнал во время рабочей поездки в Москву в 1992 году. По имеющейся договоренности я привез с собой представителей наших диаспор и партий. Мы встречались с Юрием Скоковым (секретарь Совета безопасности России в 1992–1993 годах. – А.Д.), он был очень доброжелателен. Встречались с Егором Тимуровичем Гайдаром, с Ельциным. И в присутствии Ельцина мы подписали договор о передаче 201-й дивизии в подчинение Таджикистана. Когда мы обговаривали это, Борис Николаевич сказал, что для того, чтобы он мог с уверенностью передать нам эту дивизию, мы должны создать какую-то управляющую структуру с представителями России. Мы обсудили вопрос о создании Государственного совета при Верховном совете Таджикистана. Председателем Государственного совета Таджикистана при Верховном совете стал я, а Ашуров – заместителем. Пока я был в Москве, я подобрал кандидатуры членов Госсовета, по телефону согласовал их с Президиумом Верховного совета, и мы вроде как создали новый орган. После чего мы с Егором Тимуровичем подписали договор о передаче дивизии.

– В совместное ведение или только под командование Таджикистана?

– Под командование Таджикистана. Тогда Ельцин сказал, что надо будет согласовать решение с руководителями среднеазиатских государств. Я ему ответил, что не получится. Он удивился – почему? Я говорю: «Потому что Акаев возражать не будет, а Каримов будет против, и никакого соглашения у нас не будет». Ну а что мне еще было делать? Надо было поставить их в известность. В свойственной ему манере Ельцин сказал: «Ладно, Назарбаеву позвоню. Тогда будет хотя бы два против одного». И мы с Андреем Козыревым поехали в Алматы. Там все собрались. Как я и думал, Каримов начал всех убеждать, что дивизию возьмут исламисты и будут использовать против народа.

– Это была специальная встреча по вопросу дивизии?

– Да. Когда развалился СССР, за Узбекистаном остался Туркестанский военный округ со всей военной техникой. Они взяли всю технику и вооружение, которые когда-то принадлежали СССР, из Афганистана, и никому это не отдавали. Я говорил, что мы тоже были в составе СССР и теперь требуем свою долю – мы тоже имеем право что-то взять. Акаев поддержал меня, Назарбаев сказал, мол, зачем спорить, все взяли то, что им было положено, пусть этот вопрос решат между собой Россия и Таджикистан. После этой встречи мы полетели с Козыревым на его самолете в Душанбе, где должны были обнародовать принятые решения. По приезду в Душанбе Козырев сказал, что уже вечер и ему надо отдохнуть – завтра, мол, посмотрим. Я позвонил Егору Тимуровичу и сообщил, что Козырев что-то мудрит. А на следующий день он сбежал. Как мне потом сказали, он улетел в Куляб и вернулся в Москву. Так мы и не обнародовали эту бумагу – и про Госсовет, и про другие договоренности. Мне до сих пор неизвестно почему.

– И решение о передаче 201-й дивизии не состоялось?

– Не состоялось.

– То есть вы не знаете о роли Гайдара в этой истории и не знаете, в конце концов, как решил Ельцин? Я так понимаю, что на Ельцина в последний момент оказали давление?

– Когда я сказал Егору Тимуровичу: «Мы же все подписали, как же так?» – он ответил: «Я пойду к Борису Николаевичу и решу этот вопрос». Потом он сказал, что идет сильное давление на Ельцина со стороны руководителей центральноазиатских государств и российских военных. Так мы и не получили дивизию.

– Скажите, вы о чем-то жалеете? Есть что-то, чего вы не сделали, будучи у власти, хотя хотели бы?

– Я очень сожалею о том, что мне не удалось предотвратить гражданскую войну в Таджикистане. Хотя, когда я был у власти, масштабной войны еще не было, но мне не удалось нормализовать ситуацию. Наверное, все, что было в моих силах, я сделал. Но не получилось. Когда пролилась кровь, когда все было предопределено, когда в дела Таджикистана вмешались другие государства и у власти ничего не было в ответ, уговорами эти вопросы было уже не решить. Обо всем этом я сожалею.