— Когда мне передали твою записку, я как раз должна была выходить на сцену. Я пробежала ее глазами и сунула в туфлю. Пыталась разглядеть тебя в зале, но не увидела. А когда вернулась в гримерную, стала искать записку и не нашла. Запропастилась куда-то…

Менджюну было неловко, что он выводит балерину через задние двери театра. Она не игрушка для удовлетворения прихотей богатого мецената, она занимает достойное место среди работников искусств. А что, разве у деятеля искусств не должно быть личной жизни?

Он для нее никакой не патрон. Ее патрон — народ. Это не то закулисье сцены, что существует в буржуазном обществе. В этом обществе нет места подобным грязным делам. Это хорошо. Когда он подумал об этом, почувствовал облегчение. Перекусив в государственном ресторане, они пошли пешком к дому отдыха.

Когда поднялись на перевал, у подножия которого была лодочная станция, зимнее солнце уже село. Название дома отдыха «Сондовон» можно толковать двояко: «сосновый ветер» или «звук волны». Первое звучало лучше. А может это вообще ни то ни другое, а «звук волнующихся сосен»? Менджюну пришло в голову узнать мнение Ынхэ на этот счет:

— Ты как думаешь?

— Право, не знаю.

Она выглядела недовольной. Войдя в номер, Менджюн первым делом стал вглядываться в ее лицо. Нет, вроде все нормально. При ярком электрическом свете лицо ее казалось ясным. Она не торопясь сняла платок, перчатки, пальто. Аккуратно повесила на вешалку. Менджюн стоял неподвижно и смотрел. Он был удовлетворен. Это была гордость мужчины, приведшего в свою постель женщину, которой еще недавно аплодировало множество людей. Это было недостойное чувство, и ему вдруг захотелось сказать что-то значительное в противовес ему.

Ынхэ стояла у окна и смотрела в темноту. Ее тело звало его.

Менджюн тихо подошел сзади. Она продолжала смотреть на улицу и не двигалась. По оконному стеклу струями текла вода. Сзади ее шея была необыкновенно белой. Он положил руку ей на плечо.