На утро 16 декабря наметили выход из селения. Собирая собак, долго не могли отыскать одной — оказалось, ночью ее зарезал волк. Вышли поздно, около 11 утра, но погода была самая ходовая: Загоскин намерил минус 24,5 градуса, и первые пять миль шли бодро по гладкому льду. Дальше дорога пошла по рыхлому снегу сквозь кустарник, и пришлось снова надевать «лапки». Ольховник и тальник вскоре сменились ельником, росшим по берегам Уналаклика, а далее на восток начиналась тундра. К вечеру пошел снег, ставить палатку на ночлег не стали — «мы ее берегли до лета», и поужинав, в хорошем настроении «расположились, где кому приглянулось». Всего за день прошли десять миль — это если мерить напрямую, а если по всем изгибам реки — то выходило и все пятнадцать.
Днем потеплело до минус пяти, задул северо-восточный ветер, повалил снег. Ночью засыпало так, что часовой начал отгребать старосту, тот разбудил команду, и все вместе отгребали нарты и лейтенанта. «Услыша шум, я проснулся и, полагая, что время собираться в путь, спросил кружку чаю».
— До света, батюшка, еще далеко, — отвечал староста. — И лучше бы нам воротиться.
— Что так? — сонно спросил лейтенант. Оглядевшись, увидел, что снегу нападало более двух футов.
— Вишь ты, как засыпало. Долго идти будем по такому снегу. Весь корм выведем в один конец. Из Нулатова не на чем будет выгнать собачонок.
Загоскин помнил, что по карте, составленной Малаховым, от Уналаклика до выхода на реку Квихпак 100 миль и оттуда до артели в Нулато еще 30, всего 130 миль или 227 верст. И пройти их предстояло по колено в снегу и с нагруженными нартами.
— Пока снега не окрепнут, замаит нас, грешных, этот путь, — вздохнул староста. — Пригожей было бы воротиться, батюшка.
«Я послушался бывалого человека и решился воротиться». А если бы не послушался? Позже, еще раз возвращаясь мыслью к своему первому походу, лейтенант признавался — если бы он тогда знал переносы, то есть кратчайшие пути, то снег не помешал бы им дойти до Нулато и не пришлось бы тогда претерпевать лютые морозы — «следовало только подняться на тундру». Но этот путь ему еще предстояло открыть, а пока пришлось возвращаться.
Непогоду решили переждать в одиночке. Чтобы уменьшить груз, староста предложил оставить юколу в укромном месте, но и с облегченными нартами по глубокому снегу за день до одиночки не дошли, снова ночевали на снегу. И здесь случилась неприятность: собаки, почуяв близость знакомого места, убежали, бросив нарты. В тех краях остаться без собак означало верную гибель. Хорошо, беглецов поймали туземцы и вернули обрадованному Загоскину.
К утру еще потеплело, началась оттепель. Вода в реке стала подниматься поверх льда, быстриной выворачивало полыньи, и пришлось распрягать собак и тащить нарты на себе. Под тяжестью нарт и людей прибрежный лед крошился, раз нарты провались в полынью — к счастью, в том месте было неглубоко — вытащили. «Такая работа в зимнюю пору не весьма приятна: следовало бы обсушиться, но поднявшаяся метель обещала пургу и торопила к месту». Промокшие, уставшие, еле доползли до одиночки.
Староста одиночки, встретив Загоскина, удивился его скорому возвращению и не обрадовался — провизии не хватало и для своих, а здесь целая команда пожаловала. Пришлось Загоскину послать две нарты в редут за припасами, и еще на двух нартах поехал староста за спрятанной по дороге юколой для собак.
«Сносно было в дымной каморке провести трое, четверо суток, но без дела две недели показались бы истинною мукой». Но делать нечего — оставалось терпеть и ждать погоды. Короткие декабрьские дни Загоскин проводил перед тусклым огоньком жирника в астрономических вычислениях «так — для пробы, крепка ли голова». Вот где пригодились расчеты, которые он делал кадетом в корпусе по учебникам Гамалеи! Но в Америке определить координаты места по расстоянию Луны от Солнца или от звезд порой оказывалось невозможно из-за ненастья и сильных морозов. Перед экспедицией он просил друга выслать ему экземпляр только что вышедшей брошюры «Об определении долготы места по наблюдаемому прохождению луны и звезд через меридиан». «Где с большей пользой русские морские офицеры могут приложить к делу этот способ, как не в Северной Америке?..» — писал он в письме. Дошла ли до него та брошюра, неизвестно, но он смог точно, не на глазок определить координаты сорока пунктов, и его расчеты позволили нанести на карту Аляски устья и истоки рек, их рукава и повороты, одиночки и редуты, туземные жила.
Вот так в «дымной каморке», порой угорая от печки-каменки и мучаясь вынужденным бездействием, встретил лейтенант Рождество. Впрочем, вскоре дело нашлось — ночью волки зарезали лучшую передовую собаку, привезенную с Камчатки, на следующую ночь — еще трех. И пошла охота! Без собак на Аляске не прожить, они там первые помощники и главная тягловая сила, недаром туземцы считали их членами семьи.
Для охоты на волка туземцы изобрели зверский — иначе не скажешь — но бескровный, то есть сохраняющий в целости шкуру волка, способ: «туземец берет несколько тонких, плоских китового уса прутиков, около 2 футов длиною, заостряет их концы, свивает оборота в три и, обмотав маклячьим жиром, бросает в разных местах близ своего жилища. Волк падок на жир: с голоду глотает два-три комка целиком; жир варится скоро, ус, выпрямляясь, колет его желудок и приводит к верной смерти. Наутро охотник по следам доходит до пропавшего зверя».
Лейтенант караулил по ночам с ружьем у падали, туземцы разбрасывали свои ловушки — словом, вторая неделя пролетела незаметно. Наконец, 30 декабря изготовились идти. Снегу за 11 дней навалило столько, что Загоскину пришлось нанять двух молодых туземцев протаптывать дорогу. Эти юноши, оставшиеся сиротами после смерти родителей от оспы, не имели теплой одежды и обуви, и Загоскин выделил им по теплой парке и паре торбасов. Кормили их тоже на счет экспедиции. Нанял он их за приличную плату и даже написал в книге, «для любопытных», за какую: «½ фунта бисера красного и белого в цене двух бобров, топор енисейский в двух, нож якутский в одном, 2 фунта табаку черкасского в двух, пальма[14] в двух: сверх этого дано каждому в придачу по огниву». Вот почему молодые, неженатые туземцы охотно нанимались на работу в компанию, особенно по весне, когда было голодно. «Если приложить дороговизну провоза привезенных мною вещей, доставляемых через Сибирь, и сравнить с ценностью, которую имеют эти предметы на рынках Камчатки, Колымы и в владениях Гудзонбайской компании, то явственно будет, что Российско-Американская компания платит щедро».
Погода установилась самая подходящая для похода: ясная, тихая и морозная. Шли по левому берегу реки Уналаклик, тундрой снег оказался «крепко убитым», но собаки идти ленились и за день прошли не более семи миль. И всё оттого, что на пути не раз встречались глубокие овраги, по дну которых петляли горные речки. И приходилось останавливаться, выпрягать собак, переносить на руках нарты через реку, потом снова впрягать собак.
Ночевали у реки, в туземном жиле, которое русские называли Игудовским — «по имени Игудока, одного из главнейших торговцев племени улукагмютов». Этим маршрутом три года назад шел и Глазунов, но составленный им журнал по каким-то причинам в Новоархангельском архиве не сохранился. Однако спутники Глазунова рассказывали лейтенанту, что путь этот невероятно труден — он проходил по горам, нарты им приходилось спускать на потягах — ременной упряжи. Поделились с ним и своими подозрениями относительно туземцев: якобы проводники — улукагмюты могли намеренно вести их таким тяжелым маршрутом, чтобы навсегда отвадить белых людей от попыток проникнуть в верховья Квикпака.
Цель экспедиции Загоскина многим туземцам была не ясна, и лейтенант старательно ее скрывал, чтобы не возбудить подозрений у сметливых и коварных улукагмютов. Обычно он говорил через толмачей, что «русский тойон идет дарить тех, которые продают бобров его землякам». Это им было понятно, тем более что лейтенант щедро подкреплял свои объяснения подарками. Нанятые Загоскиным в Уналаклике туземцы не бывали на Квихпаке, и староста дорогой признался: два года назад он проходил этим переносом, но путь помнит «некрепко». Как бы то ни было, переход через Куиххоглюк считался на тот момент кратчайшим, и Загоскин решился идти. Обнадежил и толмач Григорий Курочкин — он обещал найти знающих попутчиков и советовал взять с собой туземца из жила.
Чтобы не заблудиться, решили придерживаться левого берега реки. Шли по компасу на северо-восток, через широкие овраги; даже засыпанные снегом, они оказались так глубоки, что приходилось мостить переправу. И все же в первый день нового, 1843 года прошли целых девять миль.
К вечеру послали двух туземцев на ближайшее жило дать знать о своем приходе. 2 января к полудню на место привала явилось все население — 18 человек обоего пола — «для расторжек», то есть меновой торговли. Сначала, по местным обычаям, дарили друг другу подарки, затем открылся базар. Загоскин купил мороженых сигов, гольцов, толкуши всех видов — мясные, рыбные и ягодные, юколу для собак. Прикупил еще парку для себя потеплее — в своей он промерзал на ночлегах, поменял лапки для всей команды на более удобные.